Георгий Северский - Второй вариант
Все это теперь вспомнилось Николаю сразу, подробно, хотя Вере он рассказал о смерти и похоронах знаменитой актрисы гораздо короче, никак не связывая тот февральский день с собой. Однако Вера, кажется, сумела услышать больше — видимо, ее интересовали не только слова, но и то, как произносились они… Девушка притихла, задумалась.
Они поравнялись с большим сумрачным зданием гостиницы, когда Журба заметил подвыпившего офицера. Замедляя шаг, он не спускал глаз с Веры.
Дальнейшее произошло неожиданно, с той стремительностью, в которой действие определяет не столько сознание, сколько инстинкт…
Увидев офицера, Вера словно споткнулась, остановилась: это был Юрьев. Рука ее сдавила локоть Журбы: то ли успокаивая, то ли в поисках защиты…
Юрьев подошел и тоже остановился.
— Те-те-те! — скривясь в улыбке, протянул он. — Какая неожиданность! Мы расстались в Джанкое, я искал вас в Симферополе, а встретиться довелось вот где!
— В чем дело? — шагнув вперед, спросил Журба. — Что вам надо?
Офицер брезгливо поморщился:
— С тобой, шпак, мы потом разберемся! У меня к ней дело есть: как расплачиваться будем?
— Подлец! — отчетливо и громко сказала Вера. — Негодяй и подлец!
Несколько человек остановились рядом, но Журба знал: друзей здесь нет.
— Ах ты стерва! — поднял руку Юрьев.
Журба резко оттолкнул Веру к стене и, не давая Юрьеву опомниться, коротко, прямо ударил его в под-бородок. Невнятно всхлипнув, он рухнул под ноги про-хожим. Журба метнулся к оцепеневшей Вере, схватил за руку и рванулся в подворотню.
«Двор проходной или нет?» — билось в голове…
Сзади доносились крики и топот погони.
— Быстрее, быстрее!.. — сквозь стиснутые зубы приказал Журба Вере. — Да быстрее же!..
Двор, к счастью, был проходным. Потом они проскочили узкий переулок, вбежали в новый двор и здесь, среди рослых кустов сирени, остановились. Шум погони затихал, удаляясь куда-то в сторону… Журба утер вспотевшее лицо… Только теперь осознав, какой угрожающе опасный для него поворот мог принять этот нелепый случай, он чертыхнулся.
По-своему истолковав его восклицание, глядя исподлобья, Вера сказала:
— Я, между прочим, не просила вас вмешиваться! — Она изо всех сил пыталась держаться независимо и гордо. Но в глазах ее были слезы.
Насупив брови, Журба промолчал. Наверное, если бы он заговорил, попытался успокоить девушку, что-то, быть может, и удалось бы исправить в этом безнадежно испорченном вечере. Но Журба продолжал молчать, и Вера, еще раз взглянув на него, бросилась прочь.
— Не ходите за мной! — крикнула не оборачиваясь. — Не смейте!
Убедившись, что она побежала в другую, противоположную от скрывшейся погони сторону, Николай медленно побрел по улице. Во многом ему следовало разобраться, о многом подумать.
Невеселыми были думы его!
Дверь в номер Астахова была заперта изнутри. Полковник Туманов негромко постучал. Щелкнул замок, и дверь отворилась. Астахов был в рубашке без галстука, в домашних туфлях. В правой руке он держал вечное, английского производства перо. На лице совладельца константинопольского банкирского дома промелькнуло удивление:
— Чем могу служить? — спросил он, пропуская Туманова в номер.
— Вы удивлены моим визитом? Разве вы сомневались в его неизбежности? — усмехнулся Туманов, закрывая за собой дверь.
Астахов прошел к столу, не оборачиваясь, сказал:
— Прошу, садитесь.
Он аккуратно сложил в папку бумаги, тщательно навинтил на вечное перо колпачок и наконец повернулся к Туманову.
— Слушаю вас.
Туманов не спешил с ответом. Собираясь в гостиницу к Астахову, он не знал еще, с чего начнет свой разговор. Но было ясно: от того, чем закончится этот разговор, будет зависеть многое.
Туманов понимал, что Астахов не относится к той категории людей и людишек, на которых одно упоминание о контрразведке способно нагнать ужас. Но все- таки и он, несмотря на свои капиталы и положение в обществе, был простым смертным. Да что об этом!.. В сложившейся ситуации все тайные и огромные возможности полковника Туманова, вся его власть над людьми, весь опыт контрразведки в делах подобного рода — все было бесполезно! Заявив в штабе Врангеля, что его преследует контрразведка, Астахов уже сам обрел власть над главой этого всесильного ведомства. И Туманов знал: теперь любой поворот с сергеевским документом может обратиться против него…
— Не кажется ли вам, полковник, что наше молчание затягивается? — напомнил о себе Астахов. — Я жду объяснений.
— Объяснений жду я, господин Астахов, — сдержанно сказал Туманов. — Вы позволили себе заявить, что мои сотрудники преследуют вас. Столь необоснованное обвинение, забота о чести вверенных мне людей заставляют меня решительно требовать от вас объяснений!
Астахов выслушал его спокойно. Неспешно ответил:
— Знаете, полковник, боюсь, что подобный тон лишает меня возможности вообще говорить с вами о чем бы то ни было. Что же до объяснений и доказательств, то за ними остановки не будет: их получит его высокопревосходительство Петр Николаевич Врангель. Вы, в свою очередь, сможете обратиться за разъяснением к нему!
Астахов встал, давая понять, что разговор окончен. Теперь в его глазах была только насмешка — насмешка сильного, ничего не боящегося и, кажется, беспощадного человека.
Все протестовало в Туманове, однако пришлось забыть и о гордости, и о самолюбии. Он знал: надо как-то спасать положение, но как?..
Словно подслушав его мысли, Астахов вдруг сказал:
— Господин полковник, я готов верить, что случившееся — результат недобросовестности ваших сотрудников. И если виновные принесут мне свои извинения… — он замолчал, как бы предлагая Туманову право выбора.
Это была прекрасная возможность перевести разговор в иное — спасительное русло, и полковник Туманов тут же воспользовался ею.
— Вы правы, Василий Степанович! Пожалуй, я не с того начал… Извините.
— Что ж, Александр Густавович, тогда начнем наш разговор сначала, — улыбнулся Астахов. Помолчав, добавил: — Знаю, у контрразведки есть тайны, посвящать в которые посторонних не принято. Понимаю также, что далеко не все вам приходится делать по своей воле. И все-таки позвольте задать вам вопрос, Александр Густавович: что хотели найти у меня ваши помощники?
Ответить на этот вопрос было не просто — ответить на него полковник Туманов вообще не мог. И он сказал то единственное, что ему оставалось:
— Прошу понять меня правильно, Василий Степа-нович. Вы сами изволили заметить, что в нашей… э-э… работе есть свои особенности. Это облегчает мое положение. Скажу откровенно: произошло недоразумение. Мои сотрудники приняли вас за другого человека. Они будут строго наказаны. Что же касается меня… — Он сделал паузу, как бы подчеркивая значимость признания, которое собирается сделать и, одновременно показывая, как нелегко дается оно. — Должен признать: я повел себя неверно, тщась во что бы то ни стало спасти честь мундира. Конечно же, мне следовало сразу же принести вам свои извинения. Позвольте сделать это теперь.
Астахов кивнул, показывая, что принимает извинения.
Сам никогда и никому не веривший, Туманов всегда искал в поведении других людей некий тайный подтекст. Он и сейчас усомнился в искренности Астахова. Подумал: «Не потому ли так легко удовольствовался он моим объяснением, что сергеевского документа у него все-таки нет?!»
Астахов продолжал расспрашивать:
— Хотелось бы знать, Александр Густавович, если что, конечно, не секрет… За кого же меня ваши люди приняли?
— К сожалению, этого-то я и не могу сказать, — улыбнулся Туманов. — И рад бы, но — увы!.. Да и неинтересно это: инцидент исчерпан, недоразумение мы уладили. Должен откровенно признаться: прийти к столь удачной развязке мы смогли лишь благодаря вашей терпимости.
— Нам ли, призванным заботиться о судьбах родины, опускаться до мелких склок! — отмахнулся Астахов. — А что до откровенности… Любое доброе чувство должно быть ответным, не так ли?
Астахов, говоря это, по-прежнему улыбался, глаза его излучали доброжелательность. Но что-то насторожило Туманова.
Тем временем Астахов уже протягивал ему небольшой пакет из плотной бумаги.
— Что это? — спросил Туманов.
— А вы посмотрите…
Развернув вынутый из пакета лист, едва взглянув на него, начальник контрразведки вздрогнул: это был злополучный сергеевский документ. Еще не веря своим глазам, не в силах унять появившуюся вдруг дрожь пальцев, Туманов прочитал неровные, положенные наискось в углу листка строки: «Провести надо срочно, дабы союзники не наложили рук на наши суда. Врангель».
«Резолюция верховного», — ахнул про себя полковник.
Он рассматривал документ, повергший в панику все врангелевское окружение, и чем дальше смотрел, тем крепче убеждался, что в руках у него не фальшивка, а подлинник. И когда последние сомнения исчезли, как можно сдержанней произнес:
