Обитель Солнца (СИ) - Московских Наталия
С его сыном Мейзнером Даниэль знаком не был, лишь видел его мельком в тавернах, но никогда не начинал разговор. В том, что он данталли, не было ни малейшего подозрения. Однако когда Даниэлю пришлось отрубить его настоящему отцу голову на плахе, по толпе пронеслась волна шока. Во взволнованном шепоте прозвучало имя Мейзнера. В тот же день Даниэль Милс решил проверить слухи на правдивость, и те оправдались. Подкараулив ничего не подозревающего Мейзнера у таверны, Даниэль порезал ему руку и увидел синюю кровь.
— Идем со мной, если хочешь жить, — скомандовал он тогда. Как ни странно, Мейзнер послушался. С тех пор они путешествовали вместе и вскоре стали лучшими друзьями. Позже они встретили Рахиль.
Последними к группе присоединились Томас Корт и Ян Барнс. Их истории, как и истории многих других данталли, были связаны с преследованиями со стороны Культа. Ян рос в приемной семье, не зная, кто его родители. О том, что он иной, он узнал случайно и — к собственному счастью — оказался достаточно скрытен, чтобы умолчать о своем открытии перед другими детьми в Усваре, Гинтара. Родители позже все же поведали ему правду о его природе. Сказали, что нашли его на пороге своего дома и не сумели оставить на произвол судьбы. Они успели вовремя отослать приемного сына прочь, когда в Усвар нагрянули жрецы Культа. Обоих родителей по доносу сожгли как пособников. За Яном отправили погоню, но потеряли его след. Впрочем, ему тоже повезло, что гнался за ним не Бенедикт Колер.
У Томаса Корта демоном-кукольником был отец. Мать была человеком, и она, зная об опасности этой любовной связи, все же решила связать себя с Джеромом Кортом узами брака. Они старались оберегать сына, как могли, однако Культ прознал и о них. Оставшись и попытавшись задержать жрецов, Джером Корт погиб. Мать была тяжело ранена, но все же сумела уйти от преследования. Томас помогал ей, как мог, однако вскоре мать скончалась от раны. Через несколько месяцев Томас вышел на группу Даниэля и присоединился к ней.
Даниэль Милс — бывший городской палач и тюремщик — окинул взглядом тех, кто в нем нуждался. Он дал себе слово, что защитит их любой ценой. Взор его остановился на Конраде, и тот понимающе кивнул.
— Прости, — сказал он смиренно. — Ты прав. Мы слишком привыкли к Дарну.
Цая бесшумно оказалась рядом с ними и положила Конраду руку на плечо.
— Даниэль действительно прав, — сказала она. — Жюскин, — при упоминании его имени голос ее снова дрогнул, — скорее всего, уже выдал все места наших встреч. Чем быстрее мы окажемся вдалеке от этих мест, тем лучше для нас. Думаю, Жюскин хотел бы этого.
Думаю, учитывая то, что с ним делают жрецы, Жюскин уже желает всем нам сгинуть, — подумал Даниэль, вспоминая крики заключенных и приговоренных к смерти арестантов. Однако вслух он этого не сказал.
— Да, — кивнул он. — Уверен, Жюскин захотел бы, чтобы мы выжили. Он вряд ли хотел бы, чтобы нас всех придали огню, — Даниэль посмотрел на Цаю. — Особенно тебя.
Цая внешне осталась невозмутимой, хотя по ее зеленым глазам было видно: внутри нее бушевала буря.
— Значит, мы скоро уйдем, — сказала она. Посмотрев в сторону близнецов, она снисходительно качнула головой. — Наверное, костер разводить не стоило.
Они одновременно одарили ее кривыми гримасами и фыркнули в ответ, однако, похоже, признали ее правоту. Иногда Даниэлю казалось, что она и в их сознание может проникнуть, хотя один данталли не мог контролировать другого. Уникальность дара Цаи Дзеро состояла в том, что она плохо захватывала тела своих марионеток, но искусно — даже несмотря на враждебный красный цвет — проникала в их сознание. Даниэль, сколько ни пытался, так и не смог постичь природу ее необычайного таланта. Он вздохнул и заключил:
— В будущем постараемся оставлять меньше следов. Снимемся с места на рассвете. Караулим по трое посменно. И да помогут нам боги.
***
Сонный лес, Карринг
Двадцатый день Мезона, год 1489 с.д.п.
Киллиан Харт постепенно шел на поправку. С момента посещения склепа, в котором раньше держали «рабочих» деревни некроманта, он почувствовал себя заметно лучше и достаточно окреп, чтобы твердо держаться на ногах. Пусть тело все еще переполняла чугунная слабость после пережитого перевоплощения, Киллиан старался не сидеть на месте, а прогуливаться по лесу на свежем воздухе и дышать.
Дышать. Для него это теперь было не просто каждодневным, ничего собой не представляющим процессом. Для него сама возможность сделать вдох теперь имела огромное значение. Сколько дней он не мог позволить себе такой человеческой роскоши? Сколько вынужден был бороться за каждый глоток воздуха? Воистину, то было самое страшное время в его жизни.
Замерев посреди своей прогулки, Киллиан ощутил, как его прошибает холодный пот.
А самое ли страшное это было время? — подумал он. Ведь самое страшное время могло быть еще впереди. Некромант ввел ему под кожу вещество, полученное на основе тел хаффрубов, и оно изменило его изнутри. Киллиан даже не понимал, что он теперь такое. Какие изменения с ним произошли? А ведь они произошли, ведь данталли, которого допрашивал Бенедикт, не сумел контролировать его, хотя на нем не было красных одежд.
Вырвав Киллиана из раздумий, невдалеке появился Ренард Цирон — как всегда, беззвучный, словно блуждающий дух Шорры. Киллиан замер, понадеявшись остаться незамеченным для слепого жреца. По неизвестной причине теперь этот светловолосый угрюмый человек пугал его еще сильнее, чем прежде.
Киллиан выждал несколько мгновений. Ренард шел от него на расстоянии примерно в десять шагов.
Возможно, не заметит?
Ренард не подавал виду, что учуял кого-то, и шел мимо. Из груди Киллиана почти прорвался облегченный вздох, когда слепец вдруг повернул голову в его сторону.
— Как самочувствие, жрец Харт? — прошелестел он.
Киллиан судорожно сглотнул.
Да как ты, бесы тебя забери, узнал, что я вообще здесь? — подумал он. Ответа не прозвучало в течение нескольких мгновений, и Ренард сделал шаг в сторону Киллиана, словно пытался убедиться, не ошибся ли.
— Когда наши противники пытаются играть на моей слепоте и затаиваются, я отношусь к этому положительно, — с расстановкой произнес Ренард, — потому что эта ошибка всегда становится для них роковой. Но когда это делает кто-то из своих, я страшно этого не люблю. Как минимум, потому, что подвох чую, — он особенно выделил это слово, — с большого расстояния.
Киллиан резко выдохнул, поняв, что задерживал дыхание примерно полминуты.
— Я… — неуверенно начал он, но замялся. Слепой жрец приблизился, и Киллиан ощутил неприятный укол: ему вовсе не нравилось, что Ренард Цирон почувствовал себя хозяином положения. Нахмурившись, Харт чуть вздернул подбородок. — Я просто понадеялся, что ты пройдешь мимо. У меня нет настроения болтать.
Ренард остановился и усмехнулся. Затянутые бельмом глаза словно прорубили в молодом жреце дыру, и тот поежился под этим «взглядом».
— Не належался в одиночестве? — хмыкнул он. — Или просто моя компания для тебя не самая приятная?
— Если я промолчу, ты сумеешь учуять правильный ответ?
Ренард осклабился, повел плечами и нарочито принюхался к воздуху. Киллиан нахмурился.
— Я знаю, что не нравлюсь тебе, — прошелестел Ренард. — Ты мне тоже, будем честны. Но Бенедикт хочет, чтобы мы работали в одной команде. Вражда не скрасит наше пребывание в ней, мы это оба знаем.
Киллиан сложил руки на груди.
— Предлагаешь перемирие?
— Если мы достаточно разумны, рано или поздно мы должны к нему прийти. По мне, так лучше рано, чем поздно. По крайней мере, лучше выказывать хотя бы его видимость.
Киллиан усмехнулся: речь слепого жреца пришлась ему по духу.
— Согласен.
А теперь иди, во имя богов, куда шел, — подумал он. Однако Ренард не спешил уходить.
— В хижине Ланкарта совещание, — сообщил он. — Бенедикт хочет рассказать о положении дел в Дарне. А Ланкарт собирается разделить с нами обед. Учитывая, что за последние дни ты заметно ослабел и потерял в весе, советую присоединиться.
