Константэн Григорьев - Нега
На полу лежало бездыханное тело, окруженное разноцветными бутылками с наклейками, указующими на то, что совсем недавно в бутылках были заключены самые редкие и дорогие вина. Чуть поодаль валялся раскуроченный видеомагнитофон. В каютке пахло перегаром, низко стелился едкий дым, заволакивающий разбросанные по полу видеокассеты. Юнкер поднял одну — фильм назывался «Дикие кровати».
Тут лежащий в винной луже человек поднял голову и бессмысленным взором уставился на Григорьева. Потом он захихикал (видимо, этот звук и напугал посла) и стал ловить юнкера за ногу.
— Ты ли это, Приор? — сокрушенно покачал головой Константэн. — Опять ты не выдержал проверки на прочность. Видимо, придется ехать без тебя. Ты ведь напьешься в первом же портовом кабаке и забудешь, где ты и кто ты…
Пьяный Приор (а это был именно он) промычал в ответ что–то крайне невразумительное и опять уткнулся лицом в винную лужу. Константэн открыл иллюминаторы, и в каюту хлынул свежий воздух.
Юнкер хотел отучить Добрынина пить — если не совсем, то хотя бы делать это реже. Ведь когда Андрей напивался, он хотел драться — все равно с кем. Вот сегодня он подрался с видеосистемой. Видео в его каюте установил тоже Константэн, который надеялся, что фильмы с участием Мики Рурка и мультфильмы Уолта Диснея разбудят в этом зверочеловеке хоть что–нибудь, возвышенное вдохновение, например. Однако тот раздобыл где–то грязные, нехорошие фильмы. Еще юнкер решил устраивать порой проверку твердости духа Великого Приора и открыл для него бар со спиртными напитками. Но уже третья проверка оказывалась пустой тратой времени.
Юнкер перенес пьяного друга на диван, закрыл дверь и очутился у себя в каюте. Вдруг сзади раздался шорох. Константэн, взглянув в зеркало, увидел, что с палубы к нему заглядывает одноглазое чудище с надписью на лбу, выполненной шариковой ручкой: «Маврадаки». Это был Маврадаки.
Константэн швырнул в незнакомца серебряным подносом. Дверь захлопнулась, и за ней раздался жалобный вой. Тут же в каюту ворвались полицейские Бильбао. Шеф полиции строгим голосом потребовал у Константэна документы.
Хозяин яхты не торопясь поднялся из кресла, спокойным взором окинул непрошеных гостей и вдруг громко рассмеялся.
Все замерли в недоумении…
СНОВИДЕНИЕ ВТОРОЕ:
«Я буду любить одного, как обещала»
В следующий момент вся эта картина была смята безжалостной рукой чудовищного монстра по имени Мнимое Пробуждение. Смята и выброшена в первозданный хаос вечного Космоса, где осталась кружиться веками беззаконной кометой.
Константэн вздрогнул и открыл глаза. В комнате было темно. Рядом ровно дышала молодая жена — даже во сне она была несказанно хороша. В кухне капала вода из крана. «Надо завернуть…» — сонно подумал юнкер и закрыл глаза.
На сей раз ему приснился город Балхаш — его родина. До приезда в Москву Константэн прожил там семнадцать лет. Город стоял на берегу красивого и относительно глубокого озера. Будущий поэт усердно посещал местный яхт–клуб, заканчивая колледж, и теперь ему часто снились яхты — главным образом такие, которых он и в глаза никогда не видел. Еще ему снились степи, покрытые сплошным ковром алых тюльпанов, старинные друзья и почему–то корейское кафе «Ариран». В этом сне Магистр и он, Константэн, прибыли в Балхаш для развлечений. Ведь там водилось множество длинноногих метисок небывалой прелести, и Магистр, обожающий экзотику, изъявил желание составить юнкеру компанию в нехитром деле обольщения доверчивых дикарок. Стояло, кажется, лето, и им предстояло ехать в скалы, в урочище Бектау — Ата, в шелестенье кристаллически крупных августовских звезд и в томный шепот кустов шиповника, разбросанных столь небрежно подле заповедных котлованов и почти игрушечных пионерских лагерей. Вадим надеялся завести короткий роман с хорошенькой пионервожатой, а Константэн, мысленно кощунствуя, мечтал о девственных коленях юной насмешливой пионерочки… Друзья уже ехали в легковой машине по узкому серебристому шоссе. Стоял полдень. Константэн закурил. Курить его научили 22 июля 1990 года игривые шалуньи, с которыми он развлекался игрой «в бутылочку». Сейчас от первых же затяжек у штандарт–юнкера отчаянно закружилась голова: сказалась новизна губительной привычки. Ему стало необыкновенно хорошо, и он с улыбкой вспомнил, как они с Магистром веселились вчера в местном Дворце культуры, и так же кружилась голова, и носились вокруг в неистовом танце дамы с солдатами, и лихо отплясывал джигу на паркете даун Сережа с выбритой на самом темечке подковкой. Никто не знал, сколько лет было дауну: говорили, впрочем, что уже около двадцати пяти. Говорил Сережа плохо, зато был любимцем всего города, беспрестанно смолил окурки и строил уморительные рожи проходящим мимо сконфуженным девицам. Тут мысли юнкера перескочили с дауна на последних: ах, какие девушки окружают его в этом летнем сне! Живые, грациозные, с жаждой любви в глазах и с надеждой привлечь к себе внимание высоких гостей из Москвы… На дамбе, где в жаркие летние дни купалось больше половины отдыхающих, хотя купаться там было запрещено горсоветом, друзья познакомились однажды с очаровательными нимфетками. Угловатые и застенчивые, малютки сразу покорили сердце Магистра: он охотно отвечал на их глупые вопросы, лениво и добродушно посмеивался над их грубоватыми шутками, позволял им ползать по своему могучему телу, трогать себя за бицепсы, и каждый раз, оказавшись на дамбе, искал их взглядом, а уж если находил, то непременно замечал: «А вот и наши лягушатки».
Однако Константэн хорошо понимал, что сейчас только в пионерских лагерях им могут повстречаться Идеальные Подруги Сезона: нежные, обаятельные и удивительно безмятежные в это время года школьницы, слегка охрипшие от первого знакомства с алкоголем и никотином здесь, вдали от неусыпного надзора домашних надзирателей; девочки, переписывающие друг у друга свои наивные «Песенники», тайно мечтающие о настоящей любви и проливающие искренние слезы над боевиком группы «Мираж» под названием «Кто ты, мой новый герой?». Девочки, прячущиеся по корпусам от разнузданных парней из первого отряда, шепчущиеся по тенистым беседкам, — нарядные бабочки, имеющие лишь смутное понятие о Зависти, Расчете и Равнодушии…
В лагере «Горном» их встретил безупречно вежливый начальник лагеря — во сне им оказался добрый блестящий Жук в синем спортивном костюме. Он отвел маньеристам отдельную комнату, принес им чайник компоту, сообщил время ужина и растворился в воздухе, оставив после себя конфетти и другие елочные украшения — на полу, на одеялах и даже в графине с одеколоном.
— Ты не знаешь случайно, что едят на ужин жуки? — спросил Магистр, обернувшись к Константэну, который танцевал на кровати. Тот светился, словно намазался фосфором.
Друзья купались в хрустальном горном озере, любуясь сюрреалистическим пейзажем: прямо под ними чернела бездонная пропасть, в ней кружились потревоженные птицы, а вокруг в отвесные стены переходили напластования гигантских гранитных плит. Осторожно выбравшись из каньона, они обогнули пропасть и попали на дискотеку, где нежно пела Ванесса Паради и невпопад мигала самодельная цветомузыкальная установка. Юнкер сразу же познакомился со школьницей четырнадцати лет, привлекшей его внимание нестандартной белой шаплеткой. Она была очаровательна! Константэн назначил ей свидание. А Вадим быстро сошелся с археологами из Караганды, и друзья тут же оказались у них в корпусе.
Там пили спирт и бренчали на гитарах.
Самую хорошенькую девицу из экспедиции звали Мари.
Друзья ухаживали за ней с переменным успехом. Мари все время смеялась — столь необычными казались ей комплименты маньеристов. Но спирт и полнолуние незаметно делали свое дело — Мари готова была отдаться обоим поэтам. Начальник экспедиции, зорко следивший за чужаками, напомнил ей о тяжелой дневной работе, и бедная девушка, помахав друзьям ручкой отправилась спать. Тут же маньеристы оказались с ней в одном котловане — Мари, облаченная в большой мыльный пузырь, глухо смеялась. Одновременно юнкер наблюдал, как происходит его свидание с белой шаплеткой. Крошку, влюбленную в него, звали Пеночка. Она была в белом платьице, летних сандалиях и обмахивалась веточкой арчи. У нее как раз случился день рождения, и юнкер подарил ей книгу своих лучших стихов. Теперь малышка смотрела на него совсем иначе — с удивлением, благодарностью и тайным страхом перед существом более высокого порядка, чем она сама. На запястье у Пеночки авторучкой было выведено какое–то слово. Константэн нагнулся и прочел его: «Яблоко». Затем спросил, почему после каждой буквы стоит точка?
— Это означает: «Я буду любить одного, как обещала», — стесняясь, прошептала малышка.
