Марк Еленин - Семь смертных грехов. Роман-хроника. Соль чужбины. Книга третья
— Эх-хе, — поморщился начальник дивизии, а ныне командир дроздовского полка генерал Туркул, прежний кутеповский любимец, которого уже с последних месяцев в Галлиполи Александр Павлович стал обходить своим благосклонным вниманием; побаивался этого гиганта, более других проявлявшего самостоятельность. Вот и теперь: хмыкает недоверчиво. Убеди такого маршировать в едином строю! Молдаванин, кукурузник, мамалыжник!
— Вы хотите что-то сказать, генерал? — совещание все более раздражало командира корпуса: одичали они на своих болгарских выселках, что ли?! Каждый лезет! И это высшие воинские начальники? Распустились, скоты!
— Так точно, господин генерал, — Туркул поднялся во весь свой гигантский рост, улыбаясь как-то криво, не то нахально, не то по скудости ума откровенно дурачась: — Я не понимаю. Какая, к чертовой матери, крепость, какая военная комиссия?! Почему меня пугают?! И кем?!.. Болгарами?! Местными большевичками, что продают на базарах брынзу? — он коротко рассмеялся и выругался.
— Позвольте заметить, генерал? — тут же взвился Достовалов. — Вы на заседании штаба, а не в кофейной, не в...
— Договаривайте, — лицо Туркула серело, глаза наливались кровью, — хотите сказать, в бардаке, так? — он бухнул кулаком по столу. — Меня это не обижает, и сатисфакции я не потребую, не бойтесь.
— Господа, господа! — послышались голоса, — Фу!.. Как можно?!
— Прекратить! — гаркнул Кутепов. — Немедля! Всем молчать! Всем! Забываетесь, господа генералы. Нас никто не демобилизовывал. Мы на русской армейской службе. Армия не простит и малейших распрей: они губят дело! Вы даже не потрудились узнать, зачем вас собрали, а ведете себя, как распоясавшаяся матросня в большевистском совете. Стыдно, господа! Не ждал... Я намерен ознакомить вас с наметками приказа по корпусу, но прошу, — Кутепов поднял левую изогнутую бровь, посмотрел яростно, переводя взгляд с одного лица на другое, — не перебивать! Не перебивать! Надеюсь, я выражаюсь достаточно ясно? У меня, слава богу, еще есть права.
Восстановив порядок, Александр Павлович сразу же перешел к сути дела. Он всегда считал себя человеком дела — военным человеком, которому не пристало юлить и размазывать, пускаться в рассуждения. Его язык это язык приказов. Четкие формулировки, четкая цель, необходимые средства обеспечения, резервы, запасные варианты. Охарактеризовав обстановку (повторив то, что не сумели как следует объяснить ни Достовалов, ни Самохвалов), Кутепов сказал:
— Нам не удастся отсидеться за высокими горами Болгарии. И пусть никто не обольщается. Мы обязаны действовать. Мы переходим в наступление, господа! Да, да! Болгария ляжет к нашим ногам. Надо заставить ее уважать наши мундиры, наши знамена, господа генералы!
Боже, что тут началось! Кутепов, предвидя некоторые трудности, споры по частным вопросам, был просто потрясен. Каждый из участников совещания находил возражение хотя бы по одному из разделов его плана, вместе они просто уничтожили все им продуманное и взвешенное. Командир корпуса на какой-то миг даже растерялся. И понял, что приказным порядком не добьется ничего (разве что утихомирит еще один скандал). Следует действовать хитро, осторожно, продвигая свои идеи обманом, внедряя их в сознание всех и каждого так же, как учитель внедряет в сознание детей таблицу умножения. Кутепов начал развивать свои планы завоевания Болгарии во второй раз. Дело двигалось медленно, — но ведь двигалось! Его слова рождали подобие мысли в глазах даже такого тугодума, как Туркул. Командир корпуса заговорил об особых благах и преимуществах, которые ждали каждого: известно, участника любого события надо заинтересовать, поощрить, облагодетельствовать... Кутепов подходил к концу своего директивного выступления. Он подумывал уже над эффектной концовкой — в духе бодром, мобилизующем, с обращением к богу и уверенностью в победе, но остановился на какое-то мгновение, — воздуха ему не хватило. Пауза была расценена как финал речи, ибо тут же поднялся ладненький генерал Абрамов и по простоте душевной задал вопрос, начисто разрушивший и совещание, и саму историческую идею командира корпуса.
— А каково мнение главнокомандующего о ваших инициативах? — безмятежно спросил он, не подозревая, какой силы удар наносит Кутепову. Ибо именно тут проходила четкая граница, разделяющая правду и вымысел. Кутепов не имел права схитрить в этом, в главном. Сумев, однако, сохранить полное хладнокровие, он ответил с простецкой интонацией — как о само собой разумеющемся: он завтра же выезжает в Белград с докладом генералу Врангелю, к которому намеревается обратиться уже с общим мнением старших офицеров, какое и должно выработать нынешнее совещание.
— Для подобных действий по Болгарин нам нужен приказ главкома, — безапелляционно заявил Туркул.
Его поддержали остальные.
Первый раунд политической атаки оказался проигранным. Соратники Кутепова не захотели действовать под его единовластным руководством, не хотели брать его в вожди. Может, они вообще не хотели действовать? Что ж! Предстояла встреча с Врангелем, Кутепов хотел избежать этой встречи: недостаточно хорошо знал политическую конъюнктуру в Европе, отношения с союзниками, колебания весов в русском монархическом лагере — и десятой доли того, что могло повлиять на решение главнокомандующего. Кутепов острым нюхом почувствовал: Врангель ослаб, политическая борьба изнурила его, партии и группировки, предпринимавшие попытки перетянуть его на свою сторону, теперь одна за другой отталкивали Врангеля. Он гнется, колеблется, не зная, за что и за кого уцепиться. Еще одна политическая или военная неудача — и он полетит ко всем чертям! Кутепов добьется своего иным путем. Он уговорит Врангеля, запугает его, выйдет из-под его подчинения, в конце концов. Есть и еще — последний! — способ. Крайний, но и его не следует сбрасывать со счетов. Вспомним генерала Романовского, чье устранение в Константинополе так и осталось для всех тайной. Побеждает не всегда умнейший или храбрейший, самый сильный или самый ловкий. Побеждает тот, кто должен победить с согласия Истории, тот, кто ей нужен.
Да!.. Следовало ехать к Врангелю. Ехать в ином, не продуманном, не исследованном еще качестве — похоже, просителем. Не ставить Врангеля перед свершившимися фактами, но обсуждать их и получать приказы, с которыми командир корпуса был заранее не согласен. Главное командование занималось чем угодно, только не русской армией, повышением ее сплоченности, боеспособности, решением способов скорейшего направления ее в дело. Поездка в Королевство сербов, хорватов и словенцев — пропади оно пропадом! — была тратой времени. Но!.. Надо было ехать: следовало добиваться любой ценой одобрения своих действий приказом главнокомандующего. Следовало уговорить «Пипера» возглавить всю операцию, брать барона в свое дело, причем брать главным. Вот как все оборачивалось!..
2
Ох, какой недобрый урок преподал Врангель Кутепову — на всю жизнь останется в памяти! Точно приготовишку на экзамене высек, выставил командира корпуса невеждой, несмышленышем, политическим профаном, видящим не дальше своей улицы Гурко. Врангель и теперь преподавал «науку воевать» по-своему...
Завалящий городишко, наподобие южно-российских, из самых заштатных, с маленькими домиками, крохотным вокзальчиком, двойной колокольней патриаршего собора, встретил Кутепова стремительным весенним дождем. Генерала никто не встречал. Пришлось Федору Бенько бегать под зонтиком в поисках извозчика. Александр Павлович в бешенстве крутил ус, кусал губы; не дай бог придется добираться до штаба в жалкой пролетке, телеге, дрожках. Коня — вот чего ему не хватало. Он пожалел, что не взял с собой ни Достовалова, ни адъютанта Мащенко: тот все же достал бы верховую лошадь для генерал-лейтенанта, ссадил первого встречного офицера, привел из штаба, из интендантства. А теперь и приказать некому. И на улицу носа не высунуть. Не хватает предстать перед бароном мокрой курицей!.. Коня, «полцарства за коня!» — Кутепов недобро усмехнулся. Тут езды до штаба минуты три. Кутепов свирепел от бессилия, непредсказуемости ситуации. Дождь все более усиливался.
К счастью, Бенько подогнал наконец извозчика. Старый брезентовый верх пролетки был поднят, рессоры, похоже, сохранились в целости, но каурый худющий конь с ребрами, как клавиши рояля, понуро опустивший голову, привел генерала в окончательное неистовство.
— Ты кого привел, Федор?! — не повышая голоса, чтобы не привлекать внимания, прошипел Кутепов, чувствуя, что вот-вот сорвется. — Полагаешь, я сяду на этого одра и поеду к главнокомандующему?
— Покорнейше прошу прощения, ваш высбродь! — вытянулся денщик. — Похоже, один на весь город, ваш высбродь! Другого нет.
— Скотина! — Кутепов все же сорвался и крикнул, но тут же чуть понизил голос: — Гони в штаб, дерьмо! Доложишь дежурному: прибыл генерал-лейтенант Кутепов для встречи с командующим, находится на вокзале. Пусть немедля вышлет все, что положено для встречи в армии. Понял? И позаботься местом для приличного ночлега. Буду ждать... И буфета нет, канальи! Скачи! Аллюром, Федор!
