Луиджи Капуана - Маркиз Роккавердина
И в тот день ему тоже стоило больших усилий прогнать это страшное подозрение. Возможно, из-за всего этого он и испытывал теперь тревожное ощущение, словно ступает по не очень твердой почве, которая в любую минуту может провалиться у него под ногами.
Он хватался за все, чтобы удержаться, и, как только немного успокаивался, начинал смеяться над своими страхами и сердиться на свои нервы.
А что нервы у маркиза были взвинчены, это видели все. Беда тому, кто делал хоть что-нибудь ему поперек! Да, к сожалению, это знали все: кормилица Грация, Титта, управляющий и батраки, инженер, каменщики и плотники, работавшие в Марджителло, и несчастные крестьяне, не умевшие пользоваться новыми плугами, хотя он и объяснял им и растолковывал, как это делается.
Вот уже две недели, как он не возвращался в Раббато, — еще и потому, что не хотел испытывать неловкости от визита к тетушке баронессе и от разговора с Цозимой. Теперь он уже не мог сказать ей: «Нет дождя!» Столько воды пролилось за два дня и две ночи! И земля уже «запенилась», зазеленела, спеша выгнать ростки разных трав, семена которых долго дремали в затвердевшей почве.
Но как было думать о свадьбе, когда шло строительство, за которым он должен был следить с утра до вечера, иначе его не успеют закончить к сроку, ведь скоро прибудут машины, кувшины и бочки, которые нужно будет расставить по местам.
Как было думать о свадьбе, когда столько забот о полевых работах, из-за которых ему приходилось без конца ездить из Марджителло в Казаликкьо, из Казаликкьо в Поджогранде: он хотел сам за всем присмотреть, сам все проверить! Разве мог он положиться на этих безмозглых крестьян, которые ничего не понимали или притворялись, будто не понимают, и выполняли его распоряжения наоборот, чтобы привести его в отчаяние и заставить орать!
Когда же, позавтракав с инженером или с кем-нибудь из акционеров, приехавших в Марджителло посмотреть, как идут дела, он выглядывал во двор и видел в какой-нибудь сотне шагов стены, уже подведенные под крышу, окна с крепкими решетками и ставнями, видел каменщиков, работавших внутри, слышал визг пилы, вжиканье рубанков, стук молотков плотников, ставивших двери, его переполняло чувство гордости и удовлетворения.
— Вы могли бы себе представить все это несколько месяцев назад?
— Просто чудо, маркиз!
Акционеры были несколько обеспокоены тем, как много уже истрачено денег. Деньги дал авансом маркиз, это верно, но все же они должны были вернуться к нему, хотя и постепенно, с их виноградников и оливковых рощ; пока же строительство поглотило больше средств, чем первые доходы, которые предполагалось получить! Да и можно ли было на них рассчитывать, полагаться?
— Мы взялись за очень крупное дело!
— Кто не рискует, тот не выигрывает! Что вы за люди!
Его сердило, что они еще сомневаются, видя перед собой это здание, выросшее словно по волшебству, в котором скоро заработают машины и пока еще пустые помещения которого заполнятся кувшинами и бочками, содержащими сокровища!
И чтобы ободрить сомневающихся, он водил их по зданию, среди нагромождения строительных материалов, заставлял подниматься по еще не убранным лесам, перешагивать через железные балки, через бревна, доски, инструменты каменщиков; то и дело останавливался и в сотый раз повторял объяснения, стараясь разжечь их воображение, чтобы они представили себе все так, как видел он, в полном порядке; прессы отжимают раздавленные оливки, и масло течет ручьями, сусло бродит в чанах и потом ударяет в голову. Разве что не нацеживал из бочек прозрачное вино и не протягивал им стаканы, предлагая попробовать!
— Так что же, дорогой племянник?
Наконец ему пришлось отправиться к тетушке, приготовившись выслушать упреки, которые она конечно же обрушит на него.
— Тетушка, дорогая!.. Как только освобожусь от этих забот, мы все сделаем быстро, в две-три недели.
— Все просто, скромно, без роскоши — так хочет Цозима.
— Это решает не она. У маркиза Роккавердина свадьба не может быть скромной, как у какого-нибудь захудалого дворянина!
— Я тоже так думаю. Но эта бедная девочка до сих пор не может поверить, что сбывается ее мечта. Она боится слишком рано радоваться своему счастью. И мне каждый раз приходится придумывать новую уловку, убеждая ее и ее мать принять то немногое, что мы с тобой стараемся им дать, чтобы они почувствовали, как изменилась их судьба. «Того, что у нас есть, нам достаточно. Теперь мы уже привыкли!..» А это ее знаменитое «Теперь!». Однако мне жаль другую девочку. Она говорит, что хочет постричься в монахини.
— Это теперь-то, когда собираются упразднить монастыри?
— Бог не допустит этого!
— Позаботимся и о ней. Цозима позаботится. Маркиза Роккавердина получит приданое и сможет распоряжаться любой суммой по своему усмотрению.
— Ты плохо знаешь ее. Ей будет казаться, что она злоупотребляет своим положением. Она необычайно деликатна, эта девочка. Недавно сказала мне: «Ему, должно быть, плохо с матушкой Грацией. Она человек преданный, любящий, совсем как настоящая мать. Но в таком доме, как у него, нужна женщина, которая умела бы…»
— Она совершенно права. С некоторых пор матушка Грация сдает, сдает. Совсем поглупела. Но разве я могу прогнать ее? Она закроет глаза в доме Роккавердина, бедняжка!
— Еще она говорила мне… Я должна сказать тебе об этом, чтобы ты разубедил ее; ты ведешь себя, по правде говоря, не так, чтобы она могла быть спокойна. Еще она сказала мне: «Если он идет на это только для того, чтобы сделать приятное своей тетушке (поскольку мне известно, какое участие вы приняли в том, чтобы этот брак состоялся), если он не питает ко мне таких же чувств, какие питаю к нему я, — голос ее дрожал, — оставим это! Я не хотела бы, чтобы он приносил такую жертву. Теперь!» Вечно это «Теперь!». Я отругала ее. Я ответила за тебя.
— Правильно сделали, тетушка.
— Было бы, однако, гораздо лучше, если б ты сам попытался убедить ее. Я не требую, чтобы ты в свои годы принялся изображать страстного влюбленного. Но можно так, а можно и этак, дорогой племянник! «Он немного диковат! — сказала я ей. — Ты укротишь его и быстро сделаешь другим».
Маркиз не знал, что ответить. Он чувствовал, что виноват. Его сердце оставалось совсем или почти совсем спокойным, когда он думал о Цозиме. Он испытывал только приятное чувство удовлетворения, не более того. Его душа не замирала, как случалось, когда неожиданно наплывали воспоминания, от которых у него закипала кровь, и он волновался, испытывая какое-то неопределенное чувство, он и сам не мог понять какое — то ли злобу, то ли сожаление.
Увидев, что она входит в комнату вместе с сестрой и матерью, он пошел ей навстречу и крепко пожал руку, которую она с волнением протянула ему.
— В деревне, должно быть, рай, — сказала маркизу синьора Муньос.
— Все распускается прямо на глазах, словно взрывается! — ответил маркиз.
— Давно пора! — воскликнула баронесса.
Кристина ничего не говорила. Она сидела рядом с креслами, где, положив мордочки на мягкие сиденья, прикрыв глаза, свернулись клубочком две оставшиеся в живых собачки баронессы, гладила их по головкам, и те, показывая, что им очень приятна эта ласка, слегка подрагивали и пригибались под ее рукой.
Маркиз отвел Цозиму в сторону и сказал почти шепотом:
— Хочу оправдаться.
— В чем же?
— В том, что вы подозреваете.
— Я ничего не подозреваю. Я боюсь. Это естественно.
— Вы ничего не должны бояться.
Глядя на нее и слушая ее, он еще яснее понимал, что виноват. И слова, сказанные однажды: «Вот женщина, которая мне нужна!», упреком сверлили его мозг.
— Немного терпения, — продолжал он. — Еще несколько месяцев. Я хочу освободиться от некоторых забот. Бывают дни, когда я просто теряюсь, так много дел, которыми мне приходится заниматься. Вам, наверное, по душе такая лихорадочная деятельность после моего глупого уединения.
— Я никогда не сетовала на это.
— Верю. Вы бесконечно добры. Хочу повеселить вас. Я решил дать ваше имя самой большой бочке нашего нового завода. Это принесет удачу предприятию.
— Спасибо! — ответила Цозима, улыбаясь.
— Это, наверное, глупая мысль…
— То, что делается всерьез, не может быть глупым…
Обрадовавшись такому ответу, он на мгновение умолк. Потом заговорил снова:
— Это правда, что ваша сестра думает постричься в монахини?..
— Не знаю. Возможно.
— Отговорите ее.
— Я взяла бы на себя большую ответственность.
— Я вам еще не сказал, но у меня есть такая идея. Я не хочу разлучать вас с матерью и сестрой. Мой дом достаточно велик, чтобы и они могли жить с нами.
— Я очень вам благодарна. Однако у мамы свой взгляд на вещи.
— Ее самолюбие не может быть задето приглашением жить в доме дочери.
