Иван Науменко - Сорок третий
Митя выходит вместе с Галей. На дощатом тротуаре наледь, и Митя осторожно поддерживает девушку под руку. Они одинакового роста, идти им легко.
Галин дом — на окраине переулка. Стоит к нему боковой стеной, большой, темный. Над забором качаются голые ветки сирени. Калитка, скамейка. Постояли немного, поговорили. У Гали настроение приподнятое, возбужденное, и она его не скрывает. Подала на прощание теплую руку, бегом, как коза, шмыгнула за калитку.
Митя возвращается Почтовой улицей. Возле больницы встречает Сюзанну.
— Я ищу тебя, — виновато говорит она и сразу замолкает.
Митя растерян. Держаться вдали от Сюзанны помогало ему чувство сопротивления. Но теперь Сюзанна сама делает шаг навстречу. Обида, оскорбление мгновенно забыты. Волна нежности заливает Митину грудь.
Поздно уже. Но, свернув в переулок, они еще могут походить. Патрулей тут не бывает.
Митя берет Сюзанну под руку. Она доверчиво клонится к нему. Темные купы хат, заборы, окутанные мраком деревья, под которыми колышутся подвижные тени, — все это видится будто впервые...
С правой стороны сад, в котором они напролет просидели летнюю ночь. Кажется, с того времени промелькнула вечность. А еще и года нет.
— Галя выше меня, — вдруг говорит Сюзанна.
Мите становится весело. И Сюзанна ревновать умеет. Может, охваченная ревностью, она потому и ждала его?
— Ты тоже ходишь с Вощилой.
Сюзанна молчит. Зябко поводя плечами, еще ближе прижимается к Мите.
Они подходят к дому, где живет Плоткин. Окна темные, только через щелочку в окне пробивается узенькая полоска света. Саша, наверно, читает. В клубе он сидел с Люсей, проводил ее до дома. В их отношениях все хорошо и ясно. Когда встретятся, наговориться не могут. Правда, щебечет больше Люся. Она с другими парнями не ходит и, если в компании не видит Сашу, возвращается домой. Почему не так у Мити с Сюзанной? Они сейчас вместе, давно не виделись, а говорить как будто не о чем. У Мити вообще в присутствии Сюзанны как бы перехватывает дыхание. С другими девчатами, даже с Галей, он может смеяться, шутить, быть находчивым, а с ней — нет. У него только радостно на душе. Радостно и теперь, он надолго запомнит этот сумрак, голые сучья деревьев, наледь, что потрескивает под ногами. Сюзанна тоже останавливается, поворачивается лицом к Мите.
— Я иду на работу. В Сиволобы, учительницей. Мама говорит, что летом снова будут угонять в Германию...
Сказала и прильнула лицом к Митиной груди. Он ощущает ее лицо, мягкую грудь, всю ее, доверчивую, податливую. Он перебирает пальцами прядки волос, выбившиеся из-под вязаной шапочки, прижимает Сюзанну к себе...
Щемящая тоска охватывает Митю. Что это, расставание? В Сиволобах заведует школой Вощила. Сюзанна идет под его крыло. Она, если уж так боится Германии, могла бы и здесь где-нибудь подыскать работу.
— Не ходи, — говорит Митя. — У меня есть знакомый врач. Возьмет тебя в больницу.
Митя сейчас думает про Андреюка. Устроит Сюзанну хоть завтра. Почему он не подумал об этом раньше?
— Нельзя. Уже договорились. Мама хочет, чтобы я шла в Сиволобы.
Они снова идут переулком, но теперь уже насупленные, далекие друг от друга.
Крепчает ветер, шумит в голых ветвях деревьев, в штакетинах забора. Кончится война, тогда все придет, думает Митя. Теперь не время. С самого начала у них с Сюзанной были странные отношения.
На какой-то момент Митей овладевает злость — шальная, неудержимая. Вощила такими, как он, делами не занимается. Только с девчатами смелый. Его в тюрьму не посадят. Не поведут, как Сергея Омельченку, расстреливать. Сергея нет, а та кукла, Маргарита, гарцует...
Но Митя сразу отгоняет предательские мысли. Равнять Сюзанну с Маргаритой нельзя. Он и сам виноват. Мог не ждать, раньше попросить Андреюка.
Оскорбленная гордость не позволяет Мите расспрашивать, когда Сюзанна пойдет в Сиволобы и часто ли будет наведываться к матери. Ниточка между ними рвется. Пускай!..
Прощаются сдержанно. Сюзанна чувствует, что Митя насторожен, сух, но шага к примирению не делает.
Чтоб не наткнуться на патруль, Митя пробирается домой огородами. В душе — разлад, тоска, граничащая с отчаянной решимостью. Пускай! Кончится война, тогда посмотрим. Он еще себя покажет!..
Совсем некстати всю дорогу звенит в Митиных ушах мотив цыганской песни:
На прощанье шаль с каймою
Ты на мне узлом стяни.
ГЛАВА ПЯТАЯ
I
Выделение отдельного Батьковичского отряда проводится торжественно. Партизан — их ровно сорок — выстроили в шеренгу по двое на выгоне за Сосновицей. Под ногами слякоть, раскисший снег, в лицо дует промозглый, пронизывающий ветер. Из ближайшего сосняка доносятся глубокие, тяжелые вздохи.
Бондарь зачитывает приказ о создании отряда, произносит короткую речь, затем направляется к командирам, присутствующим на церемонии. Из шеренги, делая по-военному повороты, выходит вновь назначенный командир Якубовский. На нем хромовые сапоги, длинное, до пят, кожаное пальто.
— Смирно. Равнение направо!
Отдав команду, Якубовский читает присягу, слова которой партизаны повторяют за ним вслед. Нестройный гул голосов глохнет в лесу.
Затем командиры соседних бригад Вакуленка и Большаков по праву старших подносят командиру, комиссару, начальнику штаба молодого отряда по автомату. Бойцы вовсе не по уставу хлопают задубевшими на ветру ладонями.
Отряд молодой, но зачисленные в него люди давно уже бродят по извилистым лесным стежкам. Начальник штаба Анкудович с первого военного лета в партизанах, комиссар Лисавенка (тот, что был комиссаром у домачевцев) — с прошлой зимы. Да и остальные — народ тертый, кое-что повидавший: шофер Иван Гусовский, пожарник Грицук, Миша Ключник, Рогозуб, Евтушик, Татьяна Бурак, тракторист Максимук, агроном Драгун, командир роты Ткач, бывшие партизанские старосты Иван Буян и Иван Гопченка. Был когда-то Батьковичский отряд рассеян, уничтожен и вот возник вновь. Не мог не возникнуть.
Лубан тоже тут, его друзья-товарищи в соседних отрядах. Высокое начальство сочло необходимым разделить бывших немецких прислужников.
Вооружением новый отряд похвалиться не может. Передний ряд еще с винтовками, а кое-кто сзади стоит просто так, засунув обветренные руки в карманы. Горбылевцы с горбачевцами людей выделили, а по поводу оружия дали хороший наказ — добывать в боях. Три автомата для начальства — и все. Хотя бы один пулеметик для начала, даже ручной, системы Дегтярева...
II
Как только подсохнут дороги, стянутые за Птичь отряды двинутся назад, в свои районы. Ремонтируются телеги, упряжь, коням на ночь подкладывается побольше овса.
Велик спрос на мастеров, умельцев, людей с золотыми руками. В пяти или шести сосновицких пунях, овинах, приспособленных под кузницы, пыхтят кузнечные мехи, звенит железо, стучат молоты. Многое умеют полешуки. На добрую сотню километров вокруг ни одного крупного города с заводскими трубами, машиностроительным производством, мастерскими, но люди, способные отремонтировать автомат любой марки, винтовку, даже пулемет, есть в каждом отряде. Откуда это умельство? От шоферов, трактористов, кузнецов, каких по деревням немало.
Колхоз без техники не жил. Но еще глубже, в седую древность уходит умельство полешуков. Светловолосые, голубоглазые дреговичи, что селились на Припяти, по ее притокам, с незапамятных времен знают железо. Свидетельством тому неимоверно большое количество деревень, которые называются Руднями.
На болотах не только косили сено, не только ставили вентеря, но и добывали руду для металла.
Удивительная, неповторимая идет по полесской земле весна. В деревни, села, оставленные партизанами, немцы с полицаями заглядывают редко. Если приезжают, то целым взводом, а то и ротой.
Границы немецкой и партизанской территорий обозначились еще прошлой осенью. За зиму, хотя партизаны не слишком обороняли свои районы, они не изменились. Немцы жмутся к железной дороге, шоссейным дорогам, крупным поселениям, остальное пространство — партизанское.
В штабах, количество которых возросло, заседают день и ночь. Намечаются маршруты движения, места будущих лагерей — основных, запасных, семейных. Только пять-шесть осведомленных людей знают, что бригады Горбылевская, Домачевская вместе с только что созданным Батьковичским отрядом не просто двинутся в Литвиновские, Лужинецкие леса, а по дороге должны уничтожить гарнизоны в Чапличах, Семеновичах, Буде и Малой Рудне все эти селения в границах Домачевского района. Осиные гнезда полицаев как кость в горле. Связывают по рукам и по ногам.
План штаба составлен с прицелом на будущее. Домачевский и Батьковичский районы разделяет железная дорога из Овруча на Жлобин. Если уничтожить гарнизоны, как-нибудь блокировать железную дорогу, открывается необъятный простор. Вольная партизанская зона на сотню с гаком километров вширь, от Батькович до Рудобелки.
