Александр Лекаренко - Дьявольская карусель

В тот же вечер, Леня Кубаткин сидел в пивняке со знакомым гаишником и пил с ним водку. - Представляешь, - рассказывал гаишник, - Сегодня приходит одна писюха регистрировать машину. Красивая, правда, как на витрине. - Ма­шина? - меланхолично спросил Леня. - Нет, писюха, - объяснил гаишник. - У кого? - поинтересовался Леня. - У меня, - ответил гаишник и замолчал, мрач­но хрустя огурцом. - Я тебе не верю, - сказал Леня и тоже замолчал. - Тебе показать? Как ты мне можешь не верить, - горько сказал гаишник и извлек из кармана несколько бумажек, - Когда мы бухаем с тобой на ее деньги? - Дей­ствительно, писюха, - сказал Леня, презрительно посмотрев на бумажки. - Так я ж и говорю, - воспрянул гаишник, - Приходит сегодня одна писюха... - Так кто у кого взял, я не понял? - угрожающе перебил его Леня. - Ну... я, - подумав, ответил гаишник. - За что?! - страшным шепотом спросил Леня,- За что ты, гад, взял деньги у бедной девочки? - Так машина ж была, - «че-ро-ки»! - простонал гаишник. - Ну и что? - прищурился Леня, - Может, она тонну шипованной резины стерла за эту тачку, а ты с нее последние ко­пейки... - Так она ж еще и номер захотела! - закричал гаишник. – Какой? - быстро спросил Леня. - 01-666-ХА-ХА, - четко ответил гаишник.

Если бы кто-то услышал этот разговор со стороны, - он бы подумал, что об­щаются два пьяных ментовских дебила. Но Леня и его собеседник, отнюдь не были пьяными дебилами, - они были очень неглупыми людьми и в пивняке не было столько водки, чтобы напоить их пьяными. Просто они знакомы были уже очень давно и всегда беседовали так за выпивкой, подначивая друг друга, чтобы внести маленькие «ха-ха», в совсем не располагавшую к смеху жизнь – и обмени­вались информацией, между делом. Гаишник-то был гаишником, - но был он еще дознавателем, расследующим обстоятельства ДТП, - что в связи с массой зло­употреблений на почве страховки, требовало и качественных мозгов и немалого опыта.

- Красивая, говоришь, писюха? - задумчиво спросил Леня. - Писюха,- кивнул гаишник, - на вид лет девятнадцать, не больше. И красивая, - он закатил глаза, - Смерть. Ноги, сиськи, попа,- во! - гаишник что мог, показал руками, - И все наружу. Волосы полосатые, как у зебры. - Что-то такое замелькало в голове у Лени, как полосы на экране старого, черно-белого «Рекорда», кото­рый стоял у него в летней кухне. Выкинь «Рекорд», Леня, он пережил свое время, он слишком хорошо работает, несмотря на то, что его так много били по голове, выкинь, Леня, не вспоминай. - Увидишь такую, как гаишный жезл, - ухмыляясь, продолжал гаишник, - Сразу встанет, как пограничный столб любой. Мимо не проедет. И откуда они берутся такие, прямо на дороге? А посмотришь по телевизору на этих «королев красоты», - ну, раскладушки, ей-бо. И за что им такие бабки отстегивают? - За то, что ты плюешься, но смот­ришь, - ухмыльнулся Леня, - Как на мудака с жезлом. Не дашь, - душу вытрясет. -

Г л а в а  28.

- Ну, как дела? - спросила Марина. - Нормально. Внедрился, - ответил Але­ша. - Ну, тогда получай медаль на грудь, камерад,- сказала Марина и выложи­ла на стол настоящую медаль, из настоящего золота, в красивой дубовой коробке. Затем, она вынула медаль на черно-белой ленте и повесила ее на шею Але­ше. - Вот те на, - сказал Алеша, - Раньше за медаль ложились под танк. Или двадцать лет сидели в забое. А теперь достаточно обдурить старого дурака. - Ты глубоко ошибаешься, самурай, - сказала Марина, - Никогда золота не полу­чали те, кто ложился под танк. Или двадцать лет сидел в забое. Золото всегда получают те, кто летает высоко и хочет многого, - первые. Кто может смот­реть на солнце. Золото, дорогой, выедает глаза забойным лошадям. - Алеша поднял медаль к глазам. На одной ее стороне было написано в дубовом венке, - «Стоящему у истока» - и №1 внизу. На другой стороне был крылатый ангел с мечом и надпись, - «Стоящему на страже». - На страже чего? - спросил Алеша, - Истока, - усмехнулась Марина. - А почему лента черно-белая? - спросил Але­ша, - Как у схимника. - Потому, что все другие сочетания и цвета уже кто-то прихватил, - ответила Марина, - А у схимника ничего нет. Черно- белый цвет, - это цвет всего. Мир такой и есть, - черно-белый. - Еще это цвет анархии, - заметил Алеша. - А разве ты не анархист? - Марина подняла красивые брови, - Ни в коем случае, - ответил Алеша, с большей горячностью, чем ему хотелось бы, - Уверяю тебя, я всей душой стремлюсь к закону и порядку, - он помолчал, - Которого здесь нет. - Вот потому, там и ангел, - усмехнулась Марина. Отпраздновав свое лауреатство шампанским с Мариной, Алеша вышел под руку с ней, во двор заводской конторы. Здесь и раньше было красиво. Но теперь, когда восстановили розарий и плитами розового туфа выложили дорожки, - стало великолепно. Алое солнце касалось вершин сосен. - Ты так и не сказала, по­чему наградила меня в бункере, как Скорцени, - улыбнулся Алеша, - Почему не присутствовал Большой Босс? или я не имею права носить значок №1 до полной победы во всем мире? - Можешь носить его, как ладанку, - усмехнулась Марина, - Шнурок только вдень, ангел там уже есть. - №2 не будет возражать? - поинтересовался Алеша. - Даня вне конкуренции. С тобой, во всяком случае, - без улыбки сказала Марина и Алеша почувствовал себя, как собака, которую ударили хлыстом, - Но в том, что касается наших с тобой дел, - он человек де­сятый. Он знает, что ты гард, помогаешь отцу по моей просьбе и неплохо справляешься как менеджер у нас, - больше ему и не надо ничего знать. - Как у тебя дела в семье? - помолчав, спросил Алеша. - Нормально, - усмехнулась Марина, - Внедрилась. Но Костя действует мне на нервы, еще больше, чем отец. Если бы ты знал, как я его ненавижу. - За что? - удивился Алеша. - За все свое, на которое он зарится, - с искренней и чистой злобой ответила Марина, - Ленка еще имеет какие-то права и папочка просто высидел ее под своим кры­лом, - но этот гад вполз и набросал своих змеиных яиц. - У тебя опять киснут мозги, - сухо сказал Алеша, - Это змеиное яйцо, - твой племянник, а Костя высижен твоим папочкой, не менее, чем твоя сестра. - Да понимаю я, - Марина нер­вно зевнула, - И все равно, ничего не могу с собой сделать, - ненавижу. Холуй он. Не наша кровь. - А-а-а,- усмехнулся Алеша, - Кровь заговорила? Баронес­са фон..., - как тебя там по мамочке, - Зюскин? - Он подумал, что Марина его сейчас ударит, но она стиснула кулаки и ухмыльнулась ему в лицо. –«Есть кровь», - подумал Алеша и сказал вслух, - С такими настроениями, фройляйн, нечего лезть в кровную месть. Надают вам по мордасам и выкинут вон. И моя ме­даль не поможет. Что я с ней буду делать, - гавкать, глядя как вы сопли лье­те? - Я думаю, - тихо сказала Марина, - Что если кончить Костю, это делу не помешает. - Я тоже так думаю, - кивнул Алеша, - Это помешает производству. Но набегут менты. - Это можно сделать где-нибудь подальше от завода, от дома, - бесцветным голосом сказала Марина. - Ну, я могу поехать за ним на Бермуды и утопить его там в море, - ухмыльнулся Алеша. - Ты не юродствуй, - еще тише сказала Марина, - Тебе кто платит? - Спасибо, - Алеша снял с шеи медаль и насильно вложил ей в руку, - Моя нога уже в порядке. - После этого, он повернулся и пошел прочь. - Стой! - крикнула Марина. Он остановился, не оборачиваясь. - Ну, извини, - Марина обхватила его за шею и прижалась всем телом сзади. - Ну, извини, извини,- горячо зашептала она ему в ухо, - Ну, - сука, ну, - стерва, ну,- такая я, не могу иначе. - Она была права. Она была ис­кренней и совершенно честной с ним, в своей стервозности. И очень похожа на Зебру в этом - и в бедрах, которыми прижималась к его ягодицам.

Восход луны он встретил, глядя на нее через окно Марининого кабинета. Спя­щая Марина, пожимаясь щекой и грудью, как рыба к стеклу аквариума, сияла задом в позе «Спящего Гермафродита», облитая лунным светом на гигантской плите собственного стола, - надгробие его самурайской чести. Бесполезная ме­даль болталась на его груди, - теперь она уже не мешала, тикал в тишине не снятый с руки «роллекс», - куда идешь, время, волоча по рубиновым камням ло­хмотья драной судьбы? Он сидел, раскачиваясь под луной, как пеннис, поднапором собственной крови, торча как камень в своей судьбе, блестящий от непролитых слез и бесполезно пролитой спермы, - зачем? На чей алтарь его кровью капает время? Кто прячется между полосами зебры, кто бросает ме­даль, - черт или  нечерт? Он грезил в свете луны, глядя в оконное стекло и смеялся над своими грезами и своей реальностью, отраженной в стек­ле, вместе с задницей Марины, - он не мог иначе, в точности, как и она, - он был двойственным, с шелью посередине, где ютились его самообманы. Раскачива­ясь, как водоросль, в лунном свете, он начал тихо хихикать, - очень тихо, что­бы не разбудить хозяйку и ее зверей, - и вместе с ним раскачивался бурхан, кивал лысой головой, рядом со спящими зверями, - Ну что? - ухмыльнулся он, - Теперь ты доволен? У тебя есть все, чего ты хотел, - деньги, крепость, лучшие звери из женщин и даже медаль, - может, прекратим убивать? Ты полу­чил с избытком и продолжаешь платить удовольствием за удовольствие самому себе, - это нечестно. - Я убивал по необходимости, - сказал Алеша.