Владимир Козлов - 1986
– Так, краем уха…
– А мне знаешь, что пацаны в РОВД рассказали? Что приехали пятьсот человек. В основном из Москвы. Все – с цепями, кастетами, финками. У каждого – крест немецкий, настоящий, как в фильмах. И, главное, немецкие каски. Настоящие тоже, само собой… Вышли на площадь Ленина, одни – на трибуну, другие – маршировать. Песни поют на немецком, орут «Хайль Гитлер!». Вот что значит Москва. Жируют там, суки! Вся страна их кормит, блядей, – наш мясокомбинат и то все в Москву отправляет. А они такое делают…
– Ну, и что потом?
– А потом – накрыли их. Согнали всю городскую милицию, пожарных с машинами – и водой из брандспойтов. Приплыли, гондоны! Всех позабирали, ни один не ушел. А потом в спецвагоны – и домой! Пусть они там сами с ними разбираются. Нам своих хватает. Надумались же приехать…
* * *
Сергеич протянул Юре двойной лист бумаги в клеточку, со множеством подписей.
– Что это?
– Письмо. С «Сантехзаготовок». Рабочие – ну, сослуживцы его, можно сказать… Этого вашего кадра… Возмущаются. Пишут, что вы из него выбиваете показания. Грозятся обратиться в обком.
Сергей махнул рукой.
– Пошли они на хер все – алкаши недоделанные. Алкаш алкаша видит издалека… Вот и вступаются один за другого.
– Нет, хлопцы, вы мне смотрите… – Сергеич посмотрел на парней, сдвинув очки на нос. – Он точно сам сознался? Ничего такого вы к нему не применяли?
Сергей покачал головой.
– Ну, смотрите. Мне только этого не хватало… Проверками замучают…
22 апреля, вторник
Юра ехал на «Урале» по Рабочему поселку. Он свернул у кирпичной пятиэтажки с лозунгом «Да здравствует Коммунистическая партия Советского Союза – авангард всего советского народа», подъехал к школе, остановился, слез с мотоцикла. Во дворе классы выстроились на линейке, школьники были в парадной форме: девочки – в белых передниках, пацаны – в белых рубашках.
Директор говорил в микрофон:
– …Наша партия, советский народ и народы социалистических стран, все прогрессивное человечество торжественно отмечают сегодня сто шестнадцатую годовщину со дня рождения Владимира Ильича Ленина. Вся наша жизнь, весь ход истории убедительно подтверждают великую правоту ленинского учения. Оно было и остается для нас руководством к действию, источником вдохновения, верным компасом в определении стратегии и тактики движения вперед…
Седоватые редкие волосы директора развевались на ветру. В классе, стоящем у самого угла школы, его никто не слушал. Девочки перешептывались и хихикали, пацаны толкали друг друга. Все они были с красными галстуками и значками «Старших пионеров». Их классная руководительница – тощая, губастая, с кучерявыми седыми волосами – злобно шипела на них.
– …С Лениным, с его великими идеями мы сверяем сегодня наши дела и планы, по ленинским заветам живем. И вы, ребята, только еще учась и готовясь включиться в важное дело строительства коммунизма, должны во всем брать пример с великого Ленина. «Пионер» – это значит первый, и те, кто сегодня будут торжественно приняты в пионеры…
* * *
– Значит, вы точно помните, что видели «ЗИЛ-130» в лесополосе? – спросил Юра. Он сидел на табуретке в кухне. Гриша, громко прихлебывая, ел красный борщ. В тарелке плавало пятно сметаны. Таня возилась у плиты. Ребенок, сидя на грязном полу, играл с грузовиком без колес.
– Точно. – Гриша взял кусок черного хлеба, укусил, начал жевать.
– И это было точно в полдвенадцатого?
– Да, – сказал Гриша с набитым ртом, прожевав, добавил: – Я всегда примерно в одно время прихожу со смены. Может, пять минут туда-сюда…
– И ни шума никакого, ни возни, ни криков вы не слышали – ни когда шли, ни потом, дома?
– Не-а, я уже говорил тот раз.
– А чтобы машина уезжала – слышали?
Рука Гриши с ложкой замерла. Он, приоткрыв рот, глянул на Юру.
– А вроде и слышал. Сразу, как в хату зашел. Такой порой мало машин…
– А почему тот раз не сказали?
– Да вы ж не спрашивали. Только про шум и крики… – Он сунул ложку в рот, проглотил борщ.
– То есть, вы точно помните, что слышали, как уезжает этот «ЗИЛ»?
– Ну… «ЗИЛ» или не «ЗИЛ» не знаю. Я по звуку не особо. Но кто-то вроде уезжал…
23 апреля, среда
Сергей ткнул Игнатовичу в нос бумажку, отпечатанную на машинке, с двумя печатями – треугольной и круглой.
– Ты это видишь, бля, сука? Группа спермы совпадает! Лучше сознавайся, бля… Да, ты все правильно сказал – заехал в лесополосу, чтоб накрутить спидометр. Но только ты не все сказал. Ты накрутил его, потом увидел бабу. Вылез из машины, подошел… Она тебя увидела – и кинулась бежать. Ты побежал за ней, повалил, изнасиловал, а потом задушил косынкой. Так было?
Игнатович покачал головой. Сергей выронил бумажку. Она упала на пол. Сергей со всей силы ударил Игнатовича в грудь. Тот упал вместе со стулом. Сергей подскочил, начал бить его ногами – по ребрам и в живот. Юра сказал:
– Хватит! Перестань!
– Что значит хватит? Когда признается, тогда будет хватит…
Он наклонился над Игнатовичем, схватил его за ворот рубашки.
– Счас задушу тебя к херам, ты понял?
– Хватит! – повторил Юра.
– Что ты заладил? Хватит, хватит… – Сергей сильней сжал воротник. – Ну что, признаешься?
– Признаюсь… – тихо ответил Игнатович.
– Давно бы так. Все, вставай. – Сергей помог ему встать, поднял стул, отряхнул пиджак. – Давай сюда, к столу со стулом вместе. Вот тебе бумага – и пиши… «Начальнику следственного отдела Центрального РОВД… От такого-то такого-то… Чистосердечное признание…»
* * *
Игнатович положил на стол ручку с погрызенным колпачком. Сергей взял бумагу, пробежал глазами, кивнул головой.
– Ну, все, осталось допросить тебя в качестве обвиняемого. Фамилия, имя, отчество…
Игнатович молчал, уставившись в пол.
– Ты что, заснул? Отвечай. Фамилия, имя отчество… Все заново, раз ты уже обвиняемый по этому делу…
* * *
Сергеич довольно кивал головой.
– Ну, молодцы вы, ребята. Грамотно разработали. Потихоньку-помаленьку. А он упирался, зараза, но все же признался… Значится, так. Теперь надо следственный эксперимент провести. Ты, Сережа, этим займешься. А ты, Юра, съездишь с ним завтра в психневродиспансер, на судебно-психиатрическую экспертизу…
24 апреля, четверг
В «уазике» сидели сержант-водитель, Юра, еще один сержант и Игнатович. В окне мелькнули афиши кинотеатра «Октябрь», бетонные ступеньки, магазин «Ласточка», площадь с танком на постаменте. Машина свернула на «горбатый» мост над железнодорожными путями. Юра сидел с хмурым видом рядом с водителем, курил, стряхивая пепел за окно. Игнатович, опустив голову, глядел себе под ноги.
* * *
Стены в коридоре психневродиспансера были покрашены светло-синей краской. Рядом с кабинетом врача висел плакат «Здоровье советского человека – наша первоочередная задача». На стульях, сбитых вместе по несколько штук, сидели Игнатович и Юра. Сержант стоял рядом, прислонившись к стене.
– Можешь подождать в машине, – сказал ему Юра. – Я и один справлюсь.
Сержант молча кивнул, пошел по коридору. Юра повернулся к Игнатовичу.
– Ты ведь не убивал?
Игнатович покрутил головой.
– И не насиловал?
– Не.
– А зачем тогда признался?
– Сами ж заставили…
– Я не заставлял…
– Ну, этот…
– Но ведь если ты не убивал, то что он может сделать?
Игнатович пожал плечами.
– Вы – начальство, вы усё знаете… Когда надо… Вы усем, что захочете, то и повесите… А это, курыть у вас нету?
Юра достал свой «Космос», протянул пачку Игнатенко. Игнатович вынул сигарету, сунул в рот. Юра щелкнул зажигалкой, взял и себе сигарету, прикурил, затянулся.
– Ты сам себя поставил в положение… Ты это понимаешь, что ты сделал? Что раз ты сознался, то все, расследовать больше нечего… И настоящего убийцу, может, не найдут теперь вообще…
– А прауда, что у этих… ну, у дактароу… ёсть таблетки и уколы, и от их делаешься дурным? Да?
– У них тут все есть, но ты не волнуйся. Никто тебе колоть ничего не будет. Ни уколов, ни таблеток. С тобой поговорят, тебя осмотрят – и назад, в КПЗ…
Дверь кабинета открылась, выглядывает доктор – толстый, невысокий, в очках в пластмассовой оправе, с большими стеклами.
– На экспертизу? Заходите.
25 апреля, пятница
Солнце светило почти по-летнему, на синем небе не было ни одного облака. За железной дорогой зеленели на поле озимые, за ними виднелись дома пригородной деревни, силосные башни, машинный двор. Три пацана на велосипедах ехали через переезд.
Из ментовского «уазика» вышли Юра, Игнатович и мент-сержант, из белого «Москвича» – Сергей, понятые – мужчина и женщина лет по сорок – и лейтенант с видеокамерой «Sony».
