Анатолий Афанасьев - Последний воин. Книга надежды
— Правильно заметили, товарищ. От этих каратистов житья не стало. Только народ баламутят. Разве это спорт? То ли дело — самбо. А эти что? У меня племяш ходил в секцию. По четвертному в месяц платил. А толк? Наладился ногой выключатели сшибать. За что и поплатился.
— Чем поплатился? — поинтересовался Пашута.
— Родителям штраф сто рубликов. Самого на учёт взяли. Парень-то безобидный, но дурной. В братана моего пошёл. А я ещё когда говорил братану: рожай сразу двух детей. Одного как ни расти, всё равно дурной будет. Об этом и в газете писали. У меня — трое. Девка и два парня. Нормальные дети, никакого каратэ… Если один ребёнок, то обязательно в дурь попрёт. Родители с него пылинки сдувают, лелеют, отсюда и беда. А так-то, что одного корми, что двух — разницы никакой. Но братану не втолкуешь. У него один разговор: самому жрать нечего. Вы бы видели, будка — во, шире моей в два раза. Да и не жрёт он ничего, только пьёт. Лечиться ему надо. Скоро на принудиловку отправят. Куда уж тут детским воспитанием заниматься. Верно я понимаю?
— Ой, не могу, Павел Данилович. — Варя хрюкнула от удовольствия. — Ой, скажи, чтоб замолчал.
— Своего ума другому не передашь, — согласился Пашута. Разомлел он от тесного Вариного присутствия, забыл в этот миг, что с ним было вчера и что завтра будет.
Ленинград скользил у глаз призрачной декорацией — век бы ему длиться.
— Это — да! — Водитель перехватил руль поудобнее и боком к ним развернулся. — Это вы в самую точку попали. Коли дураком родился, дураком и помрёшь. Никакие должности не помогут. Я в газете читал, один субчик аж до самой вершины поднялся, управляющим области по сельхозтехнике назначили, а где он теперь?
— В тюрьме? — предположил Пашута.
— Почему в тюрьме? Там не написано. Но с места турнули. Он хозяйство развалил. Такие дела вытворял, полным пеньком надо быть. И что характерно: люди видели, что дурак, но молчали. Я так не умею. Я правду скажу в глаза, хоть ты кто будь. Хоть завгар, хоть сват королю. За это меня тоже некоторые дураком считают. Я не за себя воюю, главное, чтобы правда всплыла. Мне лично ничего не надо. На старой машине пятый год вкалываю, никому не жалуюсь. Но на святое не замахивайся. Того душа не стерпит.
— Приехали, — сказал Пашута. — Желаю вам удачи в нелёгкой борьбе.
Поднялись с Варей на этаж, прислушались у двери. Тихо внутри, как в могиле.
— Уйдём, Паша, — тоскливо попросила Варя, — Он же мог по телефону предупредить. Ну зачем на рожон лезть… Давай уйдём.
— Нельзя, — Пашута прилаживался с ключами. — Такие узелки только топором рубят.
В квартире никого. Пашута прошёл на кухню, заглянул в ванную, в туалет, в комнату. Пусто, слава богу. Но в воздухе чад, будто недавно кто курил.
— Теперь так, — распорядился Пашута. — Сумочка твоя, тряпки — это всё колёса. Ищем пакет, который ты привезла. Нам этот пакет очень нужен.
С полчаса лихорадочно перерывали квартиру, вскрыли ящики в шкафах, письменный стол раскурочили, настоящий устроили обыск. Пакет обнаружился в саквояже, набитом новенькими свитерами в фирменных упаковках. В пакете какие-то бумаги, документы, накладные; особенно вникать некогда. Пашута заметил удовлетворённо:
— Нам бы ещё тот пакетик, который ты в Ригу отвезла. Тогда бы мы их точно прижали.
— Как ты их собираешься прижать? В милицию сообщить?
— Ну зачем по пустякам органы тревожить, им доказательства нужны, труп, к примеру. А где его взять? Нет уж, без милиции обойдёмся.
— Но ты мне веришь? Я ни в чём не виновата. Честное слово!
Пашута не стал ей объяснять, чего стоит её честное слово, тем более для компетентных товарищей. Да и не успел бы объяснить. Только они устремились к двери, как с той стороны усердно заскрежетал ключ в замке. Варя охнула, и Пашута увлёк её на кухню.
— Сиди тихо! — Взял с полки столовый нож с длинным лезвием, потрогал зачем-то на ноготь. Варя вспомнила: именно этот нож она держала в руке с той же примерно целью. На мгновение всё в её глазах затянуло серым маревом. Она не заметила, как Пашута исчез из кухни.
Нереальная тишина в квартире привела её в чувство. Она поплелась в комнату и застала там такую картину. Жора-капитан, задумчивый и грустный, с неузнаваемым лицом, сидел на стуле, свесив длинные руки к полу, а за спиной у него стоял Павел Данилович, уперев ему лезвие в шею. Он Жору мягко уговаривал:
— Ты пойми, дурачок, за тебя заступиться некому. Я тебя проколю, как барана, и никто по тебе не заплачет. Витюша с Дмитрием Ивановичем запихают в мешок да сволокут к проруби. Будешь рыб в Неве кормить. Видишь, к чему приводит баловство? Ну зачем ты меня давеча бутылкой ударил?
— Чего тебе надо? — Жорин голос Варя не узнала. Прямо сиротская мольба. «Какой же он, оказывается, трус!» Её собственный страх улетучился, и сразу сцена приобрела юмористическую окраску.
— А расскажи, что знаешь. Чем ваша преступная группа занимается? Каким товаром промышляете? Ну и адреса, конечно, какие помнишь. Если обманешь, я тебя опять найду. На мне грехов много, твоя кровь, даст бог, в заслугу зачтётся… А ты, Варя, сядь за стол и на бумажку запиши, что нам Жора доложит.
— Я ничего не знаю. Это их дела.
— Он правду говорит, Павел. Он у них шестёрка.
— Уж кто бы пасть открывал… Ну погоди, Варюха…
Он не успел объяснить, почему Варе надо «годить». Пашута, изогнув руку, легонько чиркнул лезвием по его рту. Кровь проступила двумя алыми пятнышками, Жора их слизнул.
— Не надо пугать, — укорил Пашута. — У тебя кишка тонка, чтобы пугать.
Варя сказала:
— Я же слышала, как вы с Витькой обговаривали чего-то в Краснодар везти.
— Ах, в Краснодар? — удивился Пашута. — Широко размахнулись, стервецы.
Жора был как в столбняке. Нож его гипнотизировал. Он хоть и молодой был, да битый. Понимал: дьявол в деревенском ватнике шутить не собирается. По тому, как он подкрался, как, ткнув ножом в шею, ловко довёл до стула, Жора уяснил, в какие опытные руки угодил. Сколько уж они разговаривают, а деревня ни разу не подставился, ни одного промаха не допустил. Жора пока ещё надеялся на приход Виктора, но у того ключей не было. Пашута словно прочитал его мысли.
— Дверь на запоре. Если твой приятель сунется, я сначала с тобой кончу, потом отопру.
— А расколюсь, меня Дмитрий Иванович достанет.
— Не торгуйся, парень. Времени в обрез. Ну!
Нож потёк к Жориному горлу, он не стерпел его голубоватого сияния.
— Ондатру должны отвезть! Пятьсот штук. Товар не знаю где, сегодня скажут. В Краснодаре адрес такой…
Варя записала, высунув от усердия кончик языка.
— Ладно, — усмехнулся Пашута, — повезло тебе крупно, сынок. Некогда с тобой канителиться. А ну, встань!
Он с парнем проделал ту же операцию, что и с Дмитрием Ивановичем, стянул ему руки ремнём, а ноги — двумя полотенцами. Поглядел — не понравилось, слишком уж азартно вспархивали Жорины ресницы. Такой от пут в два счёта избавится.
Кряхтя, за шкирку доволок сироту до туалета, взгромоздил на толчок. Из кладовки принёс верёвку, молоток, гвозди, надёжно примотал Жору к сливному бачку.
— Хорошо сидишь, — похвалил. — Тут тебе самое место. Ну, не скучай.
Дверь в туалет заколотил гвоздями наглухо. Варя следовала за ним как тень, восторгалась:
— Какой ты выдумщик, Павел Данилович.
— В нашем деле иначе нельзя.
Крепыша Витю повстречали на лестнице, когда спускались. Не удалось им разминуться. Своим туловищем он, как ящиком, дорогу им перегородил. Смотрел недоверчиво, хотя и попытался изобразить усмешку.
— Здорово, фраера! На поклон приходили? Прощеньица просить? Сам дома?
Пашута был рад встрече. Ответил вежливо:
— Самого нету. Жорик там. Чего-то у него желудок схватило, никак из туалета не выходит.
Варя спряталась за Пашутину спину. Витюша зрачки сузил, запыхтел:
— А ну, давай вместе подымемся!
— Некогда нам. Пропусти, пожалуйста.
Тут Виктор совершил тактическую оплошность. С лагерных времён в нём сохранилась своеобразная реакция на слово «пожалуйста». Уловив в тоне Пашуты заискивающий оттенок, он расслабился, снял руку с лестничных перил, за которые до того надёжно цеплялся.
— Вчерашнего тебе мало, падла? Топай, говорю, наверх!
Пашута толкнул его в грудь, и он с грохотом обрушился вниз, прокувыркался пролёт и приложился хребтом к батарее парового отопления. Падение его воодушевило. Он спросил:
— Это что же такое происходит со мной?
Пашута, проходя мимо, поглубже нахлобучил ему кепку на нос:
— Не ушибся, милок?
В ответ Витя громко икнул.
— Вот и всё, — подытожил Пашута на улице. — Сделал дело, гуляй смело.
Варя заглянула ему в лицо.
— И что дальше будет?
— Вся жизнь впереди. Что-нибудь придумаем.
— Вместе придумаем?
— Куда ж ты без меня, — уверенно ответил Пашута. — Без меня ты пропадёшь. Это всем ясно.
