Рубен Ишханян - Тюрьма для свободы
«Я не обратил внимания на вывеску, — ответил на это Рэн. — Меня больше всего интересует, почему Вы присели за этот стол, в то время как свободных мест полно…»
«Я боюсь вас напугать. Но мне известно более».
«Застращать меня не так уж легко. Мы давно уже перестали быть детьми».
«Вы чувствуете в данный момент себя одиноким, в то время как рядом с вами много людей. Но все они, как бы сказали англичане, passing».
«Мне кажется, что каждый думает об этом, когда уединяется. Одиночество удел всех людей».
«Но ведь, fugit?rreparabile t?mpus.[1] И ты задаешься вопросом, а где твоя единственная или даже твой единственный. Тебе это неизвестно. Хочешь скажу, что написано на бумаге, которая хранится у тебя в левом кармане брюк в скомканном виде».
Рэн даже не помнил об этой бумаге, автоматически его рука опустилась к брюкам, и он достал скомканную бумагу, которую явно не трогал на протяжении нескольких дней.
«Я цитирую текст, — сказал незнакомец. — Там написано: „Тело твое — Дом. Человеку от рождения дали Дом, но не для него самого, а для того, чтобы был виден путь к Другому. Дом несет информацию о человеке, владеющим им. Посмотри в лицо окружающих тебя людей и ты увидишь историю. До того как встретится с тобой, у них было много случайных или преднамеренных свиданий. И еще многое с ними будет“. Как я узнал об этом? Пока что не важно. Поверь, не лез к тебе в карман. Подобные мысли посещали и меня когда-то. Увидев тебя, сидя на той скамье, понял, что могу пообщаться с тобой. Решил переступить грань дозволенного и поговорить».
Рэн читал запись. Незнакомец прочитал явно не до конца. Глаза Рэна пробежали по листу до конца: «Кому-то именно после знакомства и расставания с тобой удастся увидеть настоящую любовь. Не беспокойся. И до тебя дойдет очередь, но только тогда, когда перестанешь искать…».
«Почему не дочитали до конца?», — вдруг спросил Рэн, видимо поверив в то, что у этого человека на самом деле есть какие-то экстрасенсорные способности, хотя об этом речи и не шло. На лице незнакомца в ответ лишь появилась улыбка, и он пожал плечами, показывая тем самым, что правильного ответа не может найти, и вообще, вопрос какой-то риторический. Показалось, что и этого было достаточно.
К этому времени официантка уже принесла холодное пиво, и в этот жаркий день не было, наверное, ничего приятнее чем большими глотками выпить его до дна. Рэн, ухватив обеими руками оледеневший стакан, начал изучать незнакомца. Это был на первый взгляд ничем не примечательный молодой человек с ярко-зелеными глазами и черными, коротко постриженными волосами. Рэн в уме подытожил увиденное: «странный господин с бородой, одетый в черный костюм, внушает некое доверие». В ходе беседы узнал, что незнакомец — ясновидящий и называет себя Кольбе в честь Максимилиана Марии Кольбе, жившего в конце XIX и начале XX века. Может статься и так, что взял он этот свой псевдоним тат как об умении Максимилиана любить до сих пор ходят легенды. Это был один из тех образов, как в дальнейшем выяснил Рэн, который внушает бесстрашие перед опасностью. Его называли также «безумцем непорочной Девы». Его безумием могло считаться и то, что он добровольно отдал свою жизнь во имя спасения одного из узников в концентрационном лагере. Дело обстояло следующим образом: в 1941 году Максимилиан был арестован немецкими оккупантами и был отослан вначале в концлагерь неподалеку от Варшавы, а после в Освенцим. Во время его заключения произошел инцидент: один из узников сбежал и фашисты приговорили к голодной смерти десять человек. Вместо этих десяти человек Максимилиан сам пошел на добровольную смерть. Был умерщвлен экспериментальным уколом фенола доктора Йозефа Менгела в сердце. Менгел был горазд на эксперименты. Самым известным экспериментом было то, что он сшил двух цыганских мальчиков вместе, в желании получить сиамских близнецов. Они прожили несколько дней, а потом умерли, видимо, от недостаточного кровоснабжения. Ясновидящий Кольбе не был похож на Максимилиана лицом. Того изображали худым и в очках, а этот был достаточно полный и без очков. Нельзя назвать его святым, как Максимилиана, которого в 1982-м году Папа Иоанн Павел Второй причислил к лику святых. Иоанн Павел II объявил его «святым покровителем нашего трудного века». Кольбе, начал видеть, что творится вокруг, после аварии. До этого жил распутной жизнью, питал страсть к обоим полам, употреблял легкие наркотики — познавал жизнь во всех ее красках. Перенес клиническую смерть, после чего стал замечать способность «ясно видеть» и старался развивать в себе этот проявившийся дар.
«Человек — вместилище заблуждений…», — процитировал Паскаля Рэн, потом остановился, но Кольбе продолжил начатую фразу:
«…соприродных ему и неистребимых, если на него не снизойдет благодать. Ничто не указует людям пути к истине. Все вводит в обман».
Кольбе постарался сделать ударение на фразе «если на него не снизойдет благодать», тем самым подчеркивая, что на него-то благое снизошло, но он не знал, стоит ли за это благодарить или просто принять как должное. Он чувствовал некую уверенность, которая по ошибке могла быть принята за гордость. Да, это не было чувством гордого высокомерия: знать заранее то, что было и будет, не совсем легко. Кольбе обронил в беседе, что лучше заблуждаться и не знать правду, и что тогда существует надежда, а искусственно обманывать себя он не привык. Продолжил объяснять свое нелегкое состояние, не ссылаясь на реальность, а метафизически, стараясь чувства и ощущения сформулировать в обычной речи, в простых словах:
«Понимаешь, я не могу желать того, чего, знаю точно, в моей жизни никогда не будет. Вот ты, exempli causa, хочешь чего-то и веришь, что все у тебя получится. Я же знаю summa summarum всего и вижу, удастся это тебе или потерпишь поражение. Поэтому я стараюсь не думать о себе, а стремлюсь стать нужным тем, кому это может помочь и для кого знать будущее, скорее, станет спасательным кругом. Посмотри на ту женщину… Вся ее жизнь — juego para muerte. Она играет с эмоциями мужчин, вызывая в них гнев. Сейчас ходит и ищет людей, которые могут ей помочь найти свое спокойствие. А вот то мужчина, идущий так медленно, погруженный в свои думы, — судья. Когда-нибудь влюбится в молодого заключенного и это будет последнее чувство в его жизни, которое приведет его к гибели. Тебе кажется, что они не причастны к твоей жизни. Un errore grossolano. С ней ты будешь знаком, а судья осудит человека, который станет тебе другом и самым близким. Только с ним ты станешь общаться, забыв обо всем на свете. Но все это взаимосвязано. Если не ее бурные фантазии, не знакомство с ней, не убийство, не смерть двух людей, не приговор судьи человеку, которого в противном случае ты не встретишь, и не проведешь целую вечность, день и ночь рядом с ним…»
Рэн до этого ничего не говорил, только спокойно вслушивался в рассказ Колбье. Но в этот раз, как бы ухватив смысл слов, процитировал:
«Аннушка уже успела разлить подсолнечное масло».
Колбье ничего не ответил, промолчал. Минута длилась недолго, но казалось, что именно в эту минуту где-то кто-то решает самые важные вопросы, другие влюбляются и расстаются, третьи дышат в последний раз. Рэн наблюдал за сидящим напротив и замечал, как тот смотрит куда-то вдаль и видит утаенное. К шуму действительности прибавлялись голоса из ниоткуда. Колбье закрывал время от времени глаза, потом начинал рассуждать вслух. Он взглянул на Рэна и сказал:
«Перед бурей всегда бывает затишье. Наслаждайся этим мгновением. У человека есть одно лишь чувство — любовь. В хаосе, в шуме повседневности лишь это может помочь, поддержать не только тебя, но и окружающих. Чувствуй ответственность за тех, кому внушил доверие».
4
Молодость
Желаемое представляется реальностью… Смотришь и видишь иной мир, которого нет. Перед тобой так четко вырисовывается вожделенное, что поддаться соблазну поверить в это проще простого. Всегда считалось, что безумные во власти зла. Метишь на действительность сквозь зеркало Лавуазье. Все искажено. Отвратные чувства, исковерканные слова, изуродованные образы, отталкивающие мысли, противное естество…
Двери вагона метро закрылись. Женский голос произнес хрипло и строго: «Следующая станция — площадь Окэ». Те, которые ехали стоя, качнулись из одной стороны в другую. Мужчина стал падать на сидящую женщину, еле ухватился за ее ногу, чтобы, не дай бог, не причинить ей боли. Она от неожиданности вскрикнула, ударила его сумкой по лицу, потом утихомирилась, улыбнулась, попросила прощения. Мужчина провел рукой по небритой щеке, показывая, что она все же сделала ему больно. От этого женщина сильно покраснела и чуть не выпалила: «Извини меня, пожалуйста. Чем я могу загладить свою вину?» Тогда бы она точно услышала, что лишь поцелуй способен будет спасти ее от этой удручающей ситуации. Все смотрели на них, ожидая забавного финала. Как будто эти двое разыгрывали комедию для всех собравшихся. В этом же вагоне был человек лет тридцати, но успевший немного облысеть и поседеть. Стоял возле двери и смотрел на влюбленную пару, которой не было дела до того, что происходит вокруг. Он глядел на них и понимал, что очень хочет подойти к этому парню и заговорить, так как тот напоминал ему человека, с которым познакомился около двенадцати лет тому назад. Тогда ему было еще девятнадцать, и был он совсем не таким, какой теперь. Долго колебался, стоит ли подойти или нет. А может быть, это вовсе не тот человек. Потом все же набрался храбрости и, когда освободилось место рядом с парой, подошел, присел и тихо сказал:
