Аркадий Крупняков - Марш Акпарса
— Смотри, милый мурза, за Горный край ты перед ханом ответчик. Если что — с тебя спрашивать будем.
А мурза подумал: «От этой умной и хитрой бабы пользы взять можно больше, чем от Гиреев. Ей надо служить».
А в один из вечеров пришла в дом мурзы Шемкува. В другое время старуха ходила в Казань — долго добиралась, не по одному дню в доме мурзы бывала, дожидаясь, пока он заговорит с ней. За это время она досыта наедалась, отдыхала после долгой дороги. На этот раз, вызванная вторичным приказом, она мчалась в Казань сломя голову, где верхом, где пешком, а где и на чужой лодке. На седьмом десятке лет легко ли? А в доме мурзы поесть, отдохнуть не дали — сразу к хозяину.
— Ты почему так долго не шла? Служить Казани надо честно.
— Тебе служу я,— так же зло ответила Шемкува.— А про тебя сказали, что ты ушел в Крым с Сафой.
— Ну ладно. Я слышал, что Аказ снова подбивает людей против Казани.
— Аказ исчез...
— Исчез?! Слава аллаху! Значит, первые вести были верны. Кто избран лужавуем?
— Пять дней шел спор. И Мырзанай добился своего.
— Как думаешь, куда девался Аказ?
— Ходят слухи, что он строил крепость на Суре.
— Как он попал туда?
— За тобой побежал...
— Погнался все-таки?
— Он вместо тебя встретил Шигалея. А тот с Тугой был в дружбе. И он его пленил, а может, так уговорил. Аказ водил урусов по лесам, указывал дубы для крепостных стен.
— А что этот жирный боров, Мырзанай, смотрел? Теперь он глава Горной стороны.
— Разъелся больно. Дал волю богачам, и оттого его не жалует простой народ. А Аказа он как огня боится.
— Где он сейчас?
— Мырзанай?
— Аказ!
— Ходят слухи...
— Ты, старая коряга, за сто верст слухи тащила?!
— Ты мне велел за Нуженалом следить. Про него все что хочешь спрашивай. А за Сурой я не бывала. Однако знала, что спросишь, и велела Мырзанаю туда Пакмана послать. Но не дождалась. Уж больно ты напугал меня вторым приказом. Если Акиз там—Пакман приедет.
— Скажи Мырзанаю: я ему за эту крепость на Суре голову оторву.
— Мы тебе доносили, могучий. Но тебя здесь не было — ты и Крым ездил, хана тоже не было.
- «Доносили, доносили»! Разве Мырзанай не мог людей, как раньше было, поднять, урусов развеять, леса им не давать?..
Передам твои слова.
Если Аказ жив — убить. Пусть в крепость людей подошлет, пусть наймет кого-нибудь, но голова Аказа должна быть у меня.
— Скажу. Эрви жива? Она тебе еще не надоела? Домой не думаешь прогнать?
— Ты считаешь, что пора?
— Ее суДьба будет схожа с моею. Натешатся — выгонят домой. А там ее не примут. И будет так же, как и я, до старости скитаться между своим илемом и Казанью.
— Сломать подкову можно,— сказал мурза.— Эрви живая...
— Неужто не смирилась?
- Такой упрямой я еще не видел.
Она тверда любовью,— сказала старуха после раздумья.— И ей вера помогает.
И хочу тебя просить — сумеешь сломить ее любовь и веру?
— Попробую. Этому меня учить не надо.
Тебя никто не видел в доме?
— Никто. Слуга прямо из повозки привел сюда.
Пойдем. Я тебе ее дверь покажу.
После приезда мурзы к Эрви стали относиться по-другому, служанка не ходила за ней по пятам, евнух разрешил ей одной бывать на дворе, подниматься на башню.
Сегодня Эрви долго стояла на башне, смотрела на Волгу, на прибрежные леса. Уходить в душную комнату не хотелось. Пришла Зульфи, принесла шаль.
Простудишься, госпожа. Все валидэ внизу, как бы тебя Не хватились.—Эрви молча спустилась по скрипучей лестнице, прошла в покои. Как тяжко было ей в этой мрачной, тесной комнате. Эрви попыталась отодвинуть створку окна, но она не поднималась.
Вдруг в дверь кто-то тихо постучал. Эрви прислушалась. Стук омгорился. Она подошла вплотную к двери, спросила осторожно:
Кто?
I - Эрви, омсам поч[11].
Если бы за дверью раздался удар грома, Эрви так не испугалась бы. Родная речь! За все месяцы, проведенные здесь, она впервые услышала слова на родном языке. И она узнала голос: это была старуха с Юнги. Дрожащими руками откинула крючок, приоткрыла дверь.
— Ты одна? К тебе никто не придет? А то мне — смерть.
Набросив крючок, Эрви осторожно прошла в темноту, ощупала
старуху.
— Не бойся. Я не пущу никого. Как ты сумела пройти?
— Подкупила стражу. Однажды я пыталась это сделать, но не смогла. В начале зимы...
— Я знаю. Иди сюда, под полог. Нас никто не услышит.
Эрви усадила старуху на лежанку, дернула за шнурок. Широкие края полога упали, накрыв обеих.
— Я добиралась к тебе две недели. Послал отец.
— Он жив, здоров?
— Старик плох. Когда умер Туга...
— Туга умер?
— В ту же ночь, как тебя увезли в Казань. С той поры твой отец заболел...
— А муж мой, Аказ?
— Аказ? А разве в прошлый мой приход тебе не передали?
— Ни слова. Я случайно узнала, что ты была...
— Аказа нет. Погиб.
— Ты лжешь, старуха!—Эрви толкнула Шемкуву обеими руками, старуха сползла с лежанки, потянула за собой полог. Он оборвался, накрыл обеих. Шемкува поднялась, сбросила с плеч ткань, прошипела:
— Я столько верст плелась по бездорожью, пробиралась через лесные чащи, чуть не утонула в болоте для того, чтобы ты назвала меня лгуньей. Я ухожу.
— Нет, не уходи. Не может быть... Аказ не умер!
— Так случилось. В тот день, когда тебя схватил Кучак, Аказ с друзьями кинулся за ним. В погоне он попал в плен к урусам. Наверно, ты не знаешь: на берегу Суры построена крепость. Ее назвали Васильсурск. Аказ работал там в цепях, он рыл потайной ход. Потом сбежал. Его поймали и... Русские измены не прощают.
— Не верю я тебе! Пойди прочь, колдунья!
— Спасибо и на этом. Прощай!
— Постой!
— Ни слова больше не скажу.
— Прости меня! Останься.
— Я ухожу. Я лгунья! Я...
— О юмо! Как мне поверить, что Аказа нет!—Эрви опустилась на колени около лежанки, уткнулась лицом в одеяло и заплакала. Шемкува склонилась над ней, как сова над пойманной мышью.
и ждала, когда Эрви поднимется. Она понимала, что достигла своего: в ее ложь поверили.
— Поплачь, поплачь. Слезы всегда приносят облегчение.
— Облегчение?—Эрви поднялась.— Нет я не буду лить слезы! Давай мне твое тряпье, я переоденусь и убегу. Сама все узнаю, но уж тогда — будь что будет. Снимай одежду!
— Это глупо и безрассудно. Дорогу в Нуженал пока забудь.
— Забыть?
— Пока. На время. Беда тебя ждет в родном илеме.
— Беда? Она и так рядом со мной.
— А об отце своем ты подумала, о людях наших подумала? Неужели я ради этой черной вести пришла к тебе? Мы считали, что ты о смерти Аказа знаешь давно. Я пришла передать тебе совет отца...
— Говори...
— Ты знаешь, кто сейчас Большой лужавуй?
— Откуда мне знать?
I Мырзанай. Пакман чалымским лужаем правит, а Мырынзай теперь всю власть над Горной стороной взял. Мурза у нас дивно не был, ты знаешь, он за Перекопом пропадает — Мырзанай что хочет, то и делает. И помешать ему некому. Аказ погиб, Туга умер, а Ковяж на его дочке женат. В округе все говорят, что ты сама к мурзе поехала. Пакман думает, что тебя сюда отец той послал, и они Боранчею дышать не дают. Лучшие земли твоего отца заняли, угодья для охоты отняли. И отец твой повелел сказать: уж если ты Аказу не досталась, если женой Пакмана быть не хочешь, а отдалась мурзе, то помоги отцу. Зачем то ты сама сладко ешь, мягко спишь, а об отце забыла?
— О чем ты говоришь? Я до сих пор верна Аказу!
— Забудь его, пригрей мурзу, затми его рассудок. Повиновеньем, нежностью его покори.
— Да ты в своем ли уме?
— Сперва дослушай. Настанет день, когда тебя мурза назовет женой...
— Пусть твой язык отсохнет. Седая, а ума не нажила!
— Пойми, весь Горный край тебе станет подвластным. И если ты захочешь, мурза сам к твоим ногам бросит Мырзаная. Его Никто не любит — все Большим лужавуем отца твоего назовут.
Тогда все простят, что ты сама пошла в постель мурзы. Другого пути теперь для тебя нет.
