Хидыр Дерьяев - Судьба (книга первая)
Женщины окружили лежавшую Оразсолтан-эдже, жалостно запричитали:
— Убили её!
— Он, убили Оразсолтан!
— Горе-то какое!..
— Что вы стоите! — закричала Огульнияз-эдже. — Хватайте тех! Девочку отнимайте! — придерживая вывихнутую руку, она повернулась к кибитке. — Дур-ды-ы! Беги на базар! Скажи нашим, кого увидишь, что Узук увезли, всех в селе перебили! Беги скорее!
Пользуясь заминкой, похитители успели бы ускакать, если бы не аульные собаки. Осатаневшие от шума огромные псы хрипели в свирепом лае и хватали коней чуть ли не за самые морды. Кони испуганно задирали головы, тревожно топтались на месте, не слушая понукания всадников, пятились назад.
Дурды увидел сестру на седле одного из джигитов и бросился к ней, не обращая внимания на крики Огульнияз-эдже. Девушка билась, старалась освободиться, длинные косы её волочились по земле, попадая то под копыта коня, то под лапы беснующихся собак.
— Вай, поспешите!.. Вай, что мне делать! — кричал мальчик, и слёзы текли по его лицу. — Опусти её, дядя! Не делай так, отпусти! Вай, поспешите!!!
Собаки, словно сочувствуя его горю, остервенились окончательно. Они уже не лаяли, они задыхались от ярости. Конь подпрыгивал, вставал на дыбы, тревожно ржал, не зная, как вырваться из этого свирепого кольца.
Вцепившись в сестру, мальчик резко дёрнул её на себя. То ли озабоченный джигит держал её не очень крепко, то ли помог рывок коня, но Узук упала на дорогу, собаки на мгновенье расступились, конь метнулся в сторону и — снова заплясал в рычащем и хрипящем кольце.
— Братец дорогой, руки… руки мне развяжи! — просила Узук.
Но Дурды обхватил её, ничего не слышал и только кричал:
— Не трогайте её!.. Помогите!.. Спасите её!..
Ему казалось, что если он хоть на миг отпустит сестру, её опять захватят чужие джигиты. И он изо всех своих сил прижимал Узук к земле, мешая ей освободиться самой, и звал на помощь.
Тем временем спохватившиеся женщины окружили всадников. Подоспевший откуда-то аксакал хватил длинным посохом одного джигита по голове. Второй, подскочив сбоку, стал хлестать старика плетью и сам, охнув, ткнулся в конскую гриву от удара жерди, которой орудовала рослая женщина.
— Ах, ты, поганый ишак!.. Ах, осквернитель дома… — со злым азартом выкрикивали женщины и гулко молотили палками и джигитов, и коней — по чему попадёт. Всадники отмахивались плетьми, но преимущество явно было не на их стороне. «Бейте их! Бейте поганых! Крепче бейте, пусть течёт их кровь!» — кричала Огульнияз-здже, досадуя что вывихнутая рука мешает ей самой принять участие в схватке. В этот момент до её слуха донёсся умоляющий голос Узук и призывы Дурды.
— Девушку развяжите, неразумные! — испугалась Огульнияз-эдже. — Кони затопчут! Развяжите руки ей! — И она, охая от боли в плече, побежала к Узук.
Но старуха опоздала на каких-нибудь полминуты. Один из джигитов дико гикнул, хлестнул коня и, свесившись в седле, на полном скаку подхватил Узук — это был ловкий джигит. Дурды, не разжимая рук, поволокся Следом, но разгорячённый конь джигита цапнул его зубами за плечо. Треснула и обагрилась кровью рубашка, мальчик упал.
Из села с жердями, вилами, лопатами бежали женщины н ребятишки. Однако всадники уже вырвались из плотного окружения и, нахлёстывая копён, мчались к мосту. Спешившие с поля мужчины — их было четверо — кинулись наперерез, но не успели. Одни из них, видимо, собравшийся поохотиться, вскинул ружьё, в конский топот вплёлся звучный хлопок выстрела.
Женщины напряжённо следили за погоней. Поняв, что похитителей уже не догнать, они разом, перебивая друг друга, заговорили.
— Хватит галдеть! — прикрикнула на них Огульнияз-эдже. — Бросьте палки! Раньше надо было махать… И ума ни у кого недостало руки девушке развязать!..
Женщины оправдывались.
— Где в такой суматохе подумать было…
— Я сама две палки об этих чертей обломала!..
— А меня косоглазый — плетью! Вон, платок порвал…
— Бедная наша красавица Уз!
— И мужчины поспешить не могли! Как черепахи тащатся!
— Они тоже не зайцы… Вон, запыхались как…
— И как эти бандиты решились втроём на село напасть?
— Видимо, знали, что в базарный день мужчины дома не сидят!
— Подумать только: среди бела дня нашу девушку увезли!
— А я по земле шарю — хоть бы железка какая ржавая попалась…
— Это всегда так: нужна палка — камышина под руку лезет!
— Пропала бедняжка Узук…
— А кто они такие, аламаны эти?
— Шайтан их разберёт…
— По степи много шакалов рыскает — все они рыскают…
— Безбожники окаянные!
— Вот тебе и свадьбу сыграли…. Как отцу сказать?..
— Оразсолтан-эдже жива ли?
— Жива… Отвели её в кибитку…
— Плачет она… Песню какую-то поёт. Может, умом от горя тронулась?
— Тронешься, когда родную дочку бандиты из рук вырвали.
— Ах, сестрицы, что же теперь будет?
— Догонять надо! Поубивать их, как бешеных собак!
— Надо на коней, да в погоню — далеко не уйдут.
— Пусть наши мужчины берут ружья и догоняют!
— Верно!
— Правильно, пусть скачут!
— Ай, вах, далеко они удрали…
— Дальше земли никуда не денутся…
— Ну, довольно! — снова вмешалась Огульнияз-эдже, унимавшая кровь на плече Дурды; мальчик стонал и болезненно морщился. — Козлёнок блеял да жил, а ягнёнок молча подох. Чего попусту языком молоть? Снаряжайте наших джигитов… Эй, мужчины, садитесь на коней да снимите позор с аула!
— Где они, кони? — угрюмо сказал тот, что стрелял. — На наших клячах далеко не ускачешь, эдже. Их хромой ишак обгонит…
— У арчина[19] есть лошади, — сказала одна женщина.
Её поддержали.
— Верно, у Мереда-ага есть!
— Добрые кони…
— Два приза на прошлых скачках взяли…
— Пошли к арчину!
— Да он тоже на базаре.
— Жена дома. И лошади дома — сама видела, работник поить их водил.
— А может, эти джигиты просто пошутили? — предположил кто-то.
— Муллой тебе быть, сестрица! — насмешливо отозвалась Огульнияз-эдже, направляясь к дому арчина. — Зайца на вертел посадили, а он всё думал, что с ним шутят.
Жена и сноха арчина Мереда стояли у своей кибитки, издали посматривая с любопытством, что там творится в ряду Сухана Скупого. Подойти ближе они считали ниже своего достоинства.
Когда женщины, коротко объяснив случившееся, попросили коней, жена арчина некоторое время молчала, словно поражённая их дерзостью. Какое ей в конце концов дело до этой смазливой оборвашки Узук, дочери байского чабана! Умыкнули её — и слава аллаху, одной задавакой в ауле меньше. Стоит ли из-за этого пустяка шум поднимать!
— Рассёдланы наши кони, — высокомерно ответила она. — Всё равно не догоните… И потом — наши кони не привыкли к чужим седокам…
Пришлый парень, служивший в работниках у арчина, с готовностью выступил вперёд.
— Есть сёдла, хозяйка… Я уже подседлал троих на всякий случай. Можно прямо садиться и ехать…
Жена арчина неожиданно рассвирепела,
— Кто тебе велел седлать?! Меред-ага приедет вечером — я тебе велю глаза твои бесстыжие выколоть! Ишь, нашёлся указчик! Немедленно расседлай и попону накинь на лошадей, а то я тебя самого взнуздаю, ишак безродный.
Парень безропотно кинулся исполнять приказание. Окружающие недоуменно пожимали плечами: с чего это женщина взбеленилась, стыд забыла — перед людьми нехорошими словами работника ругает? Но жена арчина Мереда знала, почему ей не нужно, чтобы аульчане догнали похитителей и вернули Узук! Недобро блеснув глазами, ещё живыми и страстными на тронутом увяданием лице, она отрезала:
— Коней не дам! Я ими не распоряжаюсь. Пуля попадёт или захромает какой — как мужу отвечать буду? Не дам!!
— Пусть не доведётся хозяину ездить на коне, который не пригодился в такой день! — возмущённо зашумели женщины.
— Пусть они околеют в стойле!
— Пусть им…
Жена арчина презрительно скривила губы и, удовлетворённая, хлопнула дверью кибитки. Сноха торопливо последовала за ней.
Лучшую дыню съедает шакал
Чтобы обмануть возможную погоню, похитители свернули с большака и гнали по бездорожью до тех пор, пока взмыленные кони начали спотыкаться. Тогда они поехали шагом.
Косясь на безжизненное тело девушки, Ковус спросил:
— Куда поедем, Аманмурад?
Косоглазый брат Бекмурад-бая понял вопрос, но счёл нужным притвориться непонимающим.
— Как это — куда? Разве мы заблудились?
Он потрогал опухшее, в кровавых подтёках лицо, хищно оскалил зубы и тоже взглянул на неподвижную Узук, перекинутую через шею коня, словно длинный чувал с пшеницей. Ковус перехватил его взгляд, посмотрел на свою руку, где чернел след от ножа Огульнияз-эдже, выругался, пощупал шишку на голове — от чьей-то палки — и повторил:
