Александр Изотчин - День учителя
«Ну, что? Можно подписывать договор?» — Толя нервно взглянул на часы, как видно, процедура проверки денег с какого-то момента перестала его развлекать. Сергей согласно кивнул головой. Толя положил перед дядей Колей заранее составленную бумагу с текстом договора. Но Коростелев-старший вдруг отодвинул ее от себя.
— Пусть он, — дядя Коля неожиданно указал пальцем на Мирошкина, — пообещает мне выплатить дополнительно к этим десяти еще две тысячи долларов.
— Помилуйте, Николай Кирилыч, за что же это? — из-за волнения Андрей начал изъясняться каким-то высоким стилем.
— А упущенная выгода? Вы в квартире сколько живете? А сколько времени она уже не сдается? Вот то-то же! Две тысячи.
Мирошкин был готов убить Коростелева. Ему вдруг стало ясно, почему дядя Коля не хотел выписываться из квартиры до получения денег — надеялся еще и за выписку денег срубить.
— Мы об этом не договаривались! Вы сказали десять тысяч и оформление… У нас просто нет таких денег.
— Ну, а раз нет, договора не будет, — Коростелев подмигнул Анатолию, как бы давая понять: «Мы-то с тобой тертые калачи, нас-то не проведешь». Толя стоял, открыв рот.
— Как вам, дядя Коля, не стыдно?! — вступила в разговор Ирина, — Радуйтесь, что мы вообще вам согласились эти деньги заплатить. Квартира должна была достаться тому, кто раньше…
Дядя Коля махнул рукой и пошел к дверям. И он бы, наверное, ушел, если бы не нотариус, о присутствии которого все как бы забыли. «А разве это имеет отношение к сделке», — только и сказала она, но этого было достаточно, чтобы Толя наконец опомнился. «Николай Кириллович, — «сотрудник фирмы» встал в дверях, — я не понимаю, что происходит? Вы о чем договор подписываете? О продаже квартиры! При чем здесь деньги за сдачу жилплощади? Это отдельный договор! Вот о нем вы и будете договариваться после подписания. А сейчас не надо. И говорить об этом даже не надо. Кто же подписывает под видом одного договора два? Ведь это мошенничество. Подсудная статья». Коростелев-старший остановился. Неизвестно, произвели ли на него впечатление слова Анатолия, оценить юридическую составляющую которых никто из присутствующих, за исключением, быть может, нотариуса, не мог, или старик и правда понял, что перегнул палку, но он остановился и взглянул в лицо сыну своими тяжелыми мутными глазами. Сергей кивнул. Дядя Коля вздохнул и со словами: «Ладно, потом поговорим» — вернулся к столу. Бумаги были подписаны, заверены, деньги уложены в ячейку. На другой день Ирина получила недостающую справку и завезла ее Толе. Еще дня через три документы на выкупленную половину квартиры уже были на руках у Мирошкиных, а в конце февраля Толя сообщил, что дядя Коля забрал деньги из хранилища, следовательно, выписался. Мифические деньги за проживание ему, конечно, никто и не собирался выплачивать.
Так, Коростелевы получили десять тысяч долларов, которые, как теперь стало известно, они потеряли, Ирка приобрела половину однокомнатной квартиры, в которой она с мужем и так жила, а Андрей Иванович, в дополнение к возможности спокойно жить с нелюбимой женщиной на ее жилплощади заполучил неразрешимую проблему в виде колоссального долга, пусть и растянутого для возвращения на три года. За прошедшие с момента заключения сделки восемь месяцев Мирошкины, едва сводя концы с концами, умудрились выплатить по тысяче долларов родителям Андрея и этому Паше. Ему Ирина захотела отдать деньги в первую очередь. Поскольку у ее подруг они набрали по мелочи и часто на неопределенный срок, об этой части долга они даже и не думали. Не беспокоили их и шесть тысяч, занятых бабушкой у каких-то термопольских «олигархов», хотя и эти деньги висели на совести Мирошкиных. В конце концов впереди еще целых три года. Так казалось летом, до обвала. Теперь, конечно, перспектива возвращения такой кучи денег было весьма туманной. Но все-таки еще целых два года. «В конце концов бабушка старенькая», — приходило иногда в голову Андрею Ивановичу. Его очень беспокоил долг в тысячу сто долларов, срок возвращения которого неуклонно приближался, а заветный «обезьяний» тайник был пуст. А между тем кредитор-то был ох какой опасный!
Вспомнив все это, Мирошкин поежился. Его охватили нехорошие мысли: «Уже октябрь. Поставят на счетчик, потом, как водится, продай квартиру… Или просто убьют! Или покалечат! Проклятое время. И еще этот Петрович…» Андрей Иванович обернулся к жене, с чем-то возившейся в коридоре.
— А папа только за этим и приезжал? Ну, в смысле, кроме позвонить?
— Нет, не только.
Андрей Иванович напрягся. Тесть практиковал приезд с займом незначительных сумм денег, которые с него, разумеется, никто потом не спрашивал. Мирошкину это очень не нравилось, он выдержал пару тяжелых разговоров с женой, после одного из которых она все-таки отказала отцу в очередном вспоможении. После этого Ирка проплакала всю ночь и дня три не разговаривала с мужем. Что же касается Петровича, то он просто поменял тактику — теперь, перед его появлением на улице Красного Маяка, внучке предварительно звонила Ирина Алексеевна и затягивала свою привычную песню о том, что «сын и мальчишки голодают». Иногда она плакала. В результате деньги Петрович все-таки получал… «Впрочем, — подумал Андрей Иванович с надеждой, — возможно, дело вовсе не в этом. Может быть, у ребят что-нибудь опять случилось?» С братьями Завьяловыми почему-то всегда что-нибудь да случалось. Младший числился в вечерней школе (Мирошкин с удивлением узнал, что такие еще сохранились) и собирался в охрану того же пельменного склада, при котором уже служил старший. Благодаря этому обстоятельству Завьяловы регулярно имели на столе «списанные» пельмени. Братьев почему-то регулярно били на улицах хулиганы, что Андрея Ивановича особенно поражало, — за все годы жизни в Москве ему ни разу не довелось оказаться жертвой уличного насилия. Но дети Валерия Петровича как будто притягивали к себе приключения… Однако то, что сообщила мужу Ирина, явно выходило за рамки привычного и даже отвлекло его от дум о долгах, бандитах и «счетчиках».
— Хозяева гонят родителей с квартиры, — трагично выдохнула из себя Мирошкина.
— Как?
— Ну, этот Леша — хозяин — приехал проверить, как идут дела с ремонтом, видит, что ничего не сделано… В общем, дал им три дня на выезд.
— Этого следовало ожидать. Ах какой молодец этот Леша — сразу все понял. Не удалось Петровичу его развести, как тех, из «Отрадного».
— По-моему сочувствие у тебя должны вызывать мои родители…
— А они, представь, его не вызывают. О чем думали твой отец и братья? Ну, братья — ладно. А он-то — взрослый человек. Или надеялся на то, что обвал рубля переполнит чашу народного гнева, начнется всеобщая забастовка, по улицам Москвы забегают толпы народа, как в октябре 93-го, шахтеры перестанут перекрывать железные дороги и стучать касками о мостовую Горбатого мостика, а вместо этого вытащат из нее камни и возьмут власть в свои руки? А после этого ЦК опять въедет в дом на Старой площади и начнет расправляться с врагами народа?! А Валерия Петровича как пострадавшего позовут в правительство?! И уж тогда ему не придется ни за что платить!
Лицо у Ирины сделалось непроницаемым:
— Я не знаю, за что ты так ненавидишь моих родителей, но хотя бы в отношении меня ты мог быть более деликатным. Ты разве не видишь, как мне плохо? Как у меня болит душа? Или тебе совсем на меня плевать?
Андрей Иванович промолчал, поджав губы и глядя в работавший без звука телевизор, — там Николай Фоменко раздевал до трусов и букета цветов очередную девицу, решившую позвездить в его «Империи страсти». Откуда-то сверху раздавались крики — то гуляли соседи. Кто-то кому-то что-то пьяно доказывал, слышалось вечное русское: «А вот у них… А вот у нас…» Мирошкин почему-то вспомнил последний сегодняшний рассказ тестя — о производстве водки: на заводе «Кристалл» раз в неделю меняют какие-то фильтры, а по этикетке на бутылке можно определить, в какой день после обновления фильтра водка изготовлена и каково ее качество…
— Ну и что они теперь намерены делать, — Андрей Иванович постарался продолжить разговор, максимально смягчив тон.
— По-моему, это конец, — Ирина тоже подавила в себе раздражение, — на прежних условиях они квартиру не снимут, а если платить — требуют самое меньшее триста долларов в месяц, и это после кризиса — раньше брали пятьсот. У родителей никаких денег нет… В общем, папа поедет в Термополь, будет пытаться еще переговорить с Шамилем, мальчишек я пристрою в наше общежитие МПГУ, мама поедет жить к подруге… Все это, конечно, временно, но хоть как-то… Единственный, кого никуда не денешь, — Амир… Мы с папой поговорили, и я хочу тебя попросить: давай Амира возьмем к себе.
— Куда? К себе? Сюда? Овчарку?! Да еще такого идиота, как этот ваш Амир?! Ни за что!
— Андрюша, но ведь не выгонять же его на улицу. Он уже старый…
