Томмазо Ди Чаула - Голубая спецовка
Зима еще в полном разгаре, но стоит солнышку пригреть, как в доме появляются мухи. Они еще сонные, но уже садятся повсюду, одна так и крутится возле моего уха. Потому мы раньше времени начинаем пользоваться «Флитом»[10], теперь он ароматный, его настаивают на мяте, розе, гвоздике, мимозе. А раньше он дико вонял и был вреден из-за содержащегося в нем ДДТ. Дед и бабка вместо этого пользовались полотенцем: закрывали дверь, оставляя полоску света, и потом полотенцами выгоняли мух, заставляя их лететь на свет, на солнце. В деревнях Апулии мамаши, чтобы отогнать от младенца мух, комаров и других насекомых, клали на подушку веточку мяты.
Вдоль аллеи, ведущей к столовой, подрезают олеандры, розы уже увяли, зато расцвели желтые осенние астры. Мы бежим, опаздываем и плюем прямо на газоны — не из-за желания нагадить, а так, по рассеянности.
Вот проект нового коллективного договора, однако в нем ни шиша не поймешь. Кто понял, пусть сделает шаг вперед. Нам вручают большой лист со следующим текстом:
ЕДИНСТВО И БОРЬБА.
КАПИТАЛОВЛОЖЕНИЯ — ЗАНЯТОСТЬ — РЕФОРМЫ — ДОГОВОР — КОНТРОЛЬ ЗА ИСПОЛЬЗОВАНИЕМ РАБОЧЕЙ СИЛЫ И ДЕЦЕНТРАЛИЗАЦИЕЙ ПРОИЗВОДСТВА.
Переворачиваю страницу, ничего, говорю себе, дойдем и до главного — какую платформу предлагают профсоюзы, — и вот читаю:
ПРОЕКТ ДОГОВОРНОЙ ПЛАТФОРМЫ
1. Капиталовложения — Контроль за использованием рабочей силы — Децентрализация производства.
а) Капиталовложения
Заводской совет и отраслевой профсоюз имеют право на получение информации и на контроль за программами капиталовложений с целью всестороннего их изучения в плане:
1. местонахождения;
2. последствий для занятости;
3. квалификации и производственных целей;
4. условий работы;
5. экологических и бытовых условий.
б) Организационные и технологические изменения производственного процесса
Заводской совет и отраслевой профсоюз имеют право…
в) Децентрализация и побочные процессы
Заводской совет и отраслевой профсоюз имеют право…
г) Труд на дому
Право на совместное рассмотрение…
д) Сокращение рабочего времени
Заводской совет имеет право…
е) Подряды
Преодоление конъюнктурных подря…
ж) Текучесть
Право на закрепление договорным пут…
Я устал. Чем больше я читаю, тем меньше понимаю, пусть простят мне профсоюзные руководители, пусть простят мне товарищи, но здесь я — полный профан. После того как я прочел этот набор слов, мне трудно избавиться от впечатления, что все права — у заводского совета, а у нас — никаких. Правда, предлагается повысить зарплату на тридцать тысяч лир каждому, но хлеб и так уже вздорожал на сорок лир, скоро подскочат цены на бензин, страховые организации собираются повысить сборы на сорок процентов; потом надо сообразить, что означает предложение ввести три смены по шесть часов каждая, — ну пожалуй, и все. А в остальном — все права принадлежат заводскому совету и профсоюзу. Говорят, профсоюз — это мы сами, но руль управления всегда у одних и тех же — выгони их в окно, они влезут через дверь.
Как бы там ни было, договор этот — сплошная иллюзия. Я бы составил его иначе: пусть бы лучше действовала «подвижная шкала», это важнее, чем повышение зарплаты. Добившись справедливой оплаты труда, я бы перешел к существенному сокращению рабочего дня. Мы слишком много времени проводим на заводе, да еще дорога туда и обратно. В результате по приезде домой ты уже ни на что не годишься, спишь как убитый, чтобы наутро снова вернуться на завод. Потом я снизил бы пенсионный возраст. При таких темпах кто доживет до шестидесяти лет? Мы уже сейчас не лучше половых тряпок. Один рабочий (ему пятьдесят пять) — совершенно больной человек — жаловался мне, что больше не в силах тянуть лямку: у него сын, первоклассный механик, три года мается без работы, приходится давать ему каждый день по тысяче лир на расходы. Парень иногда от стыда не хочет за стол садиться. Почему бы не отправить домой отца и не взять на его место сына?
Потом я бы занялся социальными службами. Мы веками бастуем, но, если бы по истечении каждого коллективного договора мы требовали — не говорю полного, хотя бы частичного — улучшения социального обеспечения, может быть, сейчас у нас бы что-нибудь и было: больницы, школы, вода, транспорт, конкретные мероприятия в области сельского хозяйства. А мы требуем только денег; нам дают одну лиру, а государство отбирает четыре. Через сто лет дети наших детей все еще будут бастовать — бороться за капиталовложения, реформы, занятость.
Вот и кончился рабочий день. Мы группами покидаем завод, шлепают по лужам тяжелые ботинки, цокают деревянные подошвы. За заводскими стенами все кажется нетронутым — деревья, цветы, луга; но стоит оглянуться назад, и ты увидишь донельзя «прекрасную» фабрику. Общее спокойствие нарушают гигантские компрессоры, которые урчат среди сосен и бугенвиллей. На соснах и елях поют зимние птицы, но нам наплевать на все, мы бегом летим к раздевалкам, свесив чуть не до земли налитые свинцом головы.
Сегодня, направляясь, как обычно, в столовую, мы увидели на аллее капли свежей крови: с кем-то опять несчастье. Жуткое зрелище, но мы равнодушно проходим мимо — привыкли. Более того, кто-то шутит, говорит: никак свинью зарезали? Однажды я пошел по кровавым следам и добрался до места происшествия, затем повернул назад и увидел, что следы ведут к выходу, но дверь, куда направился пострадавший, была заперта. Наконец капли крови привели меня к другой двери, за ней была амбулатория.
Как-то один мой товарищ по работе размозжил себе палец: станок вдруг взбесился, никто не мог понять отчего. Я быстро отвел беднягу в амбулаторию. Он потерял много крови, все вокруг было красным-красно: станок, деталь, которую он обрабатывал, деревянная станина, ящик с инструментами. Когда я вернулся, мастер приказал мне намочить тряпку, вытереть кровь и встать за станок моего товарища, потому что работа была срочная и кому-то надо было ее закончить.
В следующий раз беда случилась с Николой. Мы только что вернулись с ужина, ровно в половине восьмого, и вдруг раздался дикий крик — рука у него застряла между резцом и деталью. Несмотря на прочное крепление, деталь вышла из зажимной муфты. Все было в крови, ему наложили несколько десятков швов по всей руке.
Несколько лет назад умер молодой рабочий — ему едва исполнилось восемнадцать: он был из Милана, работал по подряду на строительстве цеха для гальванического производства. Он упал с крыши, с высоты пяти-шести метров. И уж больше не встал, бедняга.
На понедельник назначена четырехчасовая забастовка в поддержку коллективного договора. Забастовка пройдет по всей области. Из разных деревень Апулии в районный центр поедут автобусы. Демонстрация пройдет по главным улицам города, надеюсь, она даст конкретные результаты, а то мы так устали от болтовни: мы хотим дела, хотим, чтобы нам все было ясно, как тогда, «жаркой» осенью 1969 года, когда рабочий класс добился больших успехов. А потому вперед, молодцы, становитесь в шеренгу и слушайте, как привести хозяев в чувство. Черт побери, с 1969 года прошло шесть лет, а они все еще «никак в чувство не придут»; давайте же, товарищи, сделаем так, чтобы они опомнились и нам же загнали кол в одно место.
Дети меня просто одолели: подавай им, видите ли, детские грампластинки. Мы в магазине «Станда»[11], поднимаемся словно на крыльях, несущих в рай, — иначе говоря, на эскалаторе. На пластинках лучшие песенки, записанные с телепередачи, в исполнении детишек из Антониано. Эти маленькие паршивцы, разряженные в бархатные костюмчики, которые стоили кучу денег их родителям, эти дети рабочих и служащих, вместо того чтобы петь «Интернационал» или по крайней мере какой-нибудь детский «Интернационал», распевают тонюсенькими голосками всякие дурацкие «Цум-цум-цум» или «Пим-пум-пам».
Нынче вечером идет снег. Впервые за многие годы здесь, в Апулии, в ноябре выпал снег. Листаю газеты: «Пирелли» увольняет 1380 трудящихся, «Инноченти» в Ламбрате вообще закрывается, другие крупные предприятия колеблются: посадить рабочих на пособия по безработице или просто выбросить их на улицу. Это похоже на эпидемию. По всему Апеннинскому полуострову хозяева играют в кошки-мышки: кто закрывает производство, кто открывает, кто прикрывает, кто приоткрывает, кто прячется, кто появляется вновь. Зима обещает быть суровой, а хозяева готовятся выставить нас за ворота. Они хотят выгнать нас с работы, потому что мы им не нравимся. На заводах мы подыхаем, нас травят, шельмуют, сосут нашу кровь и все же собираются закрывать заводы, будто это райские кущи. А политиканы между тем устраивают круглые столы. Километры и километры слов — говорят, а сами млеют. Утирают пот со лба, облизывают губы, точно сласти ели.
