Саймон Монтефиоре - Сашенька

— Завтра гроб выставят в зале Дома Красной армии, — гордо сообщила она.

— Благодаря вашему отцу я нашла Сашенькиных детей, — объяснила Катенька. — И вам ни за что не догадаться: благодаря ему я узнала, что Сашенька — моя бабушка. Можете себе представить?

Марико привела на кухню Розу. Через некоторое время братья ушли, женщины остались на кухне одни.

Марико налила чай и предложила перекусить.

— Знаете, а я помню, как каталась по паркету в этой квартире, — сказала Роза, прихлебывая чай.

— Ваша квартира тоже была в этом здании, верно?

— Не просто в этом здании, — отрезала Роза. — Это и есть наша квартира, я до сих пор вижу, как входят мужчины в начищенных до блеска сапогах: горы фотографий, кучи бумаг на полу, нас обнимает красивая женщина в слезах.

Катенька бросила взгляд на молчащую Марико: они с Розой были почти ровесницы, но прожили разные, почти противоположные жизни.

— Я родилась в 1939-м, — ответила Марико, делая глоток красного вина. — Думаю, приблизительно в это время нам и дали эту квартиру. От подарков партии никто не отказывался — своеобразная проверка на преданность… Но никогда не думала, что она нам досталась вот так. Я не знаю, что сказать.

Роза протянула руку и положила ее на руку Марико.

— Так приятно с вами познакомиться. Если бы ничего не произошло, мы бы выросли вместе.

— Жаль, что этого не случилось. Должно быть, вам тяжело здесь находиться… Тяжело узнавать некоторые вещи, отцу тоже было нелегко.

— Он мне помог, — призналась Катенька, — но он не желал, чтобы я узнала кое-что из того, что мне удалось выяснить.

— Он хотел найти Сашенькиных детей, — сказала Марико, — но он всю жизнь посвятил Советскому Союзу и партии. Он должен был вам помочь, не поступаясь своими принципами: боялся, что кто-нибудь узнает о его ошибке. Отец много трагедий повидал в жизни, но, думаю, всегда помнил о Сашеньке. О ней и ее семье. Должно быть, он каждый день приходил к ним в гости.

— Но мы так и не узнали, что с ней произошло! — с горечью воскликнула Катенька.

— Документы отсутствуют. Только ваш отец знал, но унес эту тайну с собой в могилу.

Больше добавить было нечего. Марико встала, собрала тарелки и чашки, сложила в раковину.

— Соболезную вашей утрате, — произнесла Роза.

Марико вытерла руки полотенцем.

— Я… — Она внезапно замолчала. — Спасибо, что пришли.

Через несколько минут Катенька с Розой спускались по каменным ступеням на улицу, где их ожидал Пашин «бентли». Шофер открыл дверь. История — такая грязная вещь, такая неблагодарная!

Катенька вспомнила горестные слова своего отца. «Я тоже не люблю, когда история манипулирует нами».

— Катенька! — Она подняла голову. — Катенька!

Ее звала Марико, стоя на верхней ступеньке лестницы. Дверь все еще была открыта; Катенька повернулась и побежала назад в дом.

— Возьмите это. — Марико передала ей желтый конверт. — Отец заставил меня пообещать, что я это уничтожу. Но я хочу, чтобы оно было у вас. Дерзайте, Катенька, это наша с вами история. Ваша и Розы. Не потеряйте.

Максим, мне в последний раз нужна твоя помощь, — сказала Катенька по телефону, когда они вернулись в особняк Гетманов.

— Как приятно снова слышать твой голос, — ответил Максим.

— Я соскучился по тебе. Я хочу тебе кое-что показать. На улице. Где еще можно спокойно поговорить и подумать! За тобой заехать?

Через полчаса Катенька услышала знакомый рев его мотоцикла. Внезапно она обрадовалась его приезду, побежала на улицу, и вскоре они уже колесили по недавно заасфальтированной дороге, за которую заплатили олигархи и министры, имеющие здесь собственные дачи. В каком-то месте Максим свернул с трассы на ухабистую дорожку в лес.

Солнечные лучи пробивались сквозь густую березовую листву, сквозь сосны и липы. Катеньке нравилось подскакивать на колдобинах, нравилось, как при езде они задевают ветки березок. Наконец они остановились на лужайке возле старомодной деревянной избы. Катенька сняла свой шлем и увидела, что стоит, окруженная зарослями клубники и кустами черной смородины.

— Какая красота! — воскликнула она, встряхивая волосами.

— Я купил бородинского хлеба и сыра, чтобы перекусить, пока мы будем разговаривать. Еще сок.

— Никогда не предполагала, что ты такой домовитый, — заметила она. — Я удивлена.

Максим выглядел смущенным, но довольным. Он разложил еду на земле и сел.

— Ну? Кто начнет?

— Ты! — одновременно воскликнули оба и рассмеялись.

— Нет, — сказал Максим, — сначала хочу услышать твои новости и чем я могу помочь. Интересно… как съездила домой?

— Отлично, — ответила она. Катенька опустилась на траву, забавляясь солнечными зайчиками, которыми солнышко играло на лице Максима. От жары воздух пах смолой.

Он разломил черный хлеб, порезал сыр и раздал бутерброды.

— Как твой жених?

— Понятно, на что ты намекал, когда спросил, как съездила.

— Нет-нет, я не это имел в виду, я просто…

— Интересно? У него все по-прежнему, но я больше не уверена, что останусь в станице. После встречи с Розой и Павлом, поисков Сашеньки… — Она удивилась, заметив, как он занервничал при этих словах. — Кое-что изменилось, изменилась я сама. Поэтому я подумываю остаться на лето в Москве. Могу заняться своим исследованием или, если захочешь, могу помочь тебе в фонде…

— Отлично! — Максим так радостно улыбнулся, что Катенька чуть не рассмеялась. Но ее обрадовала реакция Максима, хотя она и решила этого не показывать. Он и так чересчур самодовольный.

— Как бы там ни было, — сменил он тему, возвращаясь к делу, — что тебе передала дочь Сатинова?

Катенька достала из кармана пиджака конверт, оторвала верх и вытащила старый документ из архива.

— Я лишь мельком взглянула. Это недостающие бумаги.

«Совершенно секретно

Товарищу Сталину И. В., товарищу Берии Л. П. Докладная записка о проведенном расследовании по приказу Центрального комитета — товарищей Меркулова, Мелихова, Шкирятова — о непристойном поведении на спецобъекте № 110 с номером 83, приговоренным к высшей мере наказания, 21 января 1940 года. Подшито к делу 12 марта 1940 года».

Катенька заметила каракули — кружки, ромбики, крестики зеленым карандашом — вокруг заголовка и выдохнула:

— Это личная копия Сталина.

— Верно, — согласился Максим.

— Как она попала к Сатинову?

— Очень просто. После смерти Сталина в 53-м каждая шишка прошерстила архивы и изъяла документы, которые свидетельствовали против нее. Обычно их сжигали. — Он внимательно изучил документ, рассеянно взял в рот сигарету, зажег спичку, но так и не прикурил. — Давай теперь переведем. Высшая мера наказания — пуля в затылок. Спецобъект № 110 — спецтюрьма Берии, Сухановка, бывший женский монастырь святой Екатерины в Видном, где пытали и расстреляли Ваню и Сашеньку. Это была настолько секретная тюрьма, что заключенные имели лишь номера, значит, номер 83 — это…

— Сашенька, — перебила Катенька. — Это ее номер в списке приговоренных к расстрелу.

Она наклонилась над документом и стала читать.

— Сначала допросили коменданта Голубева…

«Комиссия: Товарищ комендант, вы несли ответственность за исполнение высшей меры наказания над осужденными 21 января 1940 года. По приказу Центрального комитета за приведением приговора в исполнение должен был следить товарищ Ираклий Сатинов. Почему вы начали раньше и таким бесчинным, антибольшевистским способом? Голубев: Приговор был приведен в исполнение согласно уставу НКВД.

Комиссия: Я предупреждаю вас, товарищ Голубев, это серьезное нарушение. Ваше поведение играет на руку нашим врагам. Вы работаете на наших врагов? Тогда вас самого ожидает «вышка». Голубев: Я признаю перед Центральным комитетом, что это была серьезная, глупейшая ошибка. У меня был день рождения. Мы начали отмечать еще в обед, а спиртное помогает приводить приговор в исполнение. Коньяк, шампанское, вино, водка. К полуночи, когда пришло время выводить заключенных, товарищ Сатинов задерживался, а без него мы начать не могли… Комиссия: Товарищ Сатинов, почему вы задержались?

Сатинов: Я заболел, серьезно заболел, я доложил о своей болезни коменданту и приехал в Сухановку, как только смог.

Комиссия: Товарищ Сатинов, вы были знакомы с осужденными, а именно с Александрой Цейтлиной? Может, вас постиг нервный срыв, вызванный буржуазной сентиментальностью?

Сатинов: Нет, слово коммуниста. Я просто отравился. В наше неспокойное время враги народа должны быть уничтожены».

— Понимаешь, что произошло? — спросил Максим.

— Палачи были в стельку пьяные, Сашенька, Ваня и остальная сотня заключенных ожидали расстрела, а Сатинов так расстроился, что сказался больным. И что происходит?