Любовь на уме (ЛП) - Али Хейзелвуд
Двери лифта открываются, и он указывает на причудливо выглядящее кафе в углу. — Вон то место — потрясающие сэндвичи, худший кофе в мире. Вы голодны?
— Нет, спасибо.
— Уверены? Это за мой счет. Бутерброды с яйцами почти так же хороши, как и плохой кофе.
— Я вообще-то не ем яйца.
— Дай угадаю, веган?
Я киваю. Я изо всех сил стараюсь разрушить стереотипы, которыми живет мой народ, и не употреблять слово «веган» в первые три встречи с новым знакомым, но если они сами упоминают об этом, все ставки сделаны.
— Я должен познакомить вас со своей дочерью. Она недавно объявила, что больше не будет есть продукты животного происхождения. — Он вздыхает. — В прошлые выходные я налил обычное молоко в ее хлопья, полагая, что она не заметит разницы. Она сказала мне, что ее юридическая команда будет на связи.
— Сколько ей лет?
— Только что исполнилось шесть.
Я смеюсь. — Удачи вам.
Я перестала есть мясо в семь лет, когда поняла, что вкусные котлетки полло, которые моя сицилийская бабушка подавала почти каждый день, и милая галина, пасущаяся на ферме, были более… связаны, чем я предполагала. Потрясающий поворот сюжета, я знаю. Рейке была не так расстроена: когда я судорожно объясняла, что «у свиней тоже есть семьи — мама, папа, братья и сестры, которые будут скучать по ним», она просто задумчиво кивнула и сказала: — То есть ты хочешь сказать, что мы должны съесть всю семью? — Через несколько лет я полностью перешла на веганство. Тем временем моя сестра сделала целью своей жизни есть достаточно животных продуктов для двоих. Вместе мы выбрасываем в атмосферу углеродный след одного нормального человека.
— Инженерные лаборатории находятся в этом коридоре, — говорит Гай. Помещение представляет собой интересное сочетание стекла и дерева, и я могу заглянуть внутрь некоторых комнат. — Немного захламлено, и большинство людей сегодня не работают — мы перетасовываем оборудование и реорганизуем пространство. У нас много текущих проектов, но BLINK — всеобщее любимое детище. Другие астронавты заглядывают сюда время от времени, просто чтобы спросить, сколько еще времени пройдет, пока их шикарные вещи будут готовы.
Я усмехаюсь. — По-настоящему?
— Да.
Делать шикарные вещи для астронавтов — это мое буквальное описание работы. Я могу добавить это в свой профиль на LinkedIn. Не то чтобы кто-то пользовался LinkedIn.
— Лаборатории нейронаук — ваши лаборатории — будут справа. Здесь есть… — У него звонит телефон. — Извините, не возражаете, если я возьму трубку?
— Вовсе нет. — Я улыбаюсь его бобровому чехлу для телефона (инженер от природы) и отворачиваюсь.
Я думаю, не сочтет ли Гай меня неумехой, если я сделаю несколько снимков здания для своих друзей. Я решаю, что смогу с этим смириться, но когда достаю свой телефон, то слышу шум из коридора. Он мягкий и звонкий, и звучит очень похоже на…
— Мяу.
Я оглядываюсь на Гая. Он занят тем, что объясняет, как поставить «Моану» кому-то очень маленькому, поэтому я решаю проверить. Большинство комнат пустынны, лаборатории полны большого, заумного оборудования, которое выглядит так, как будто оно принадлежит… ну… NASA. Я слышу мужские голоса где-то в здании, но никаких признаков…
— Мяу.
Я оборачиваюсь. В нескольких футах от меня с любопытным выражением стоит красивая маленькая кошка.
— А ты кто? — Я медленно протягиваю руку. Котенок подходит ближе, деликатно обнюхивает мои пальцы и приветственно трется в мою руку.
Я смеюсь. — Ты такая милая девочка. — Я приседаю на корточки, чтобы почесать ее под подбородком. Она игриво покусывает мой палец. — Разве ты не самая мурлыкающая малышка? Я так рада, что познакомилась с тобой.
Она бросает на меня презрительный взгляд и отворачивается. Я думаю, она понимает каламбур.
— Да ладно, ты просто котенок. — Еще один возмущенный взгляд. Затем она запрыгивает на стоящую рядом тележку, заваленную до потолка коробками и тяжелым, шатким на вид оборудованием. — Куда ты собралась?
Я прищуриваюсь, пытаясь понять, куда она исчезла, и тут до меня доходит. Оборудование? Шаткое на вид оборудование? Оно на самом деле шаткое. И кошка ткнула его достаточно, чтобы сместить. И оно падает мне на голову.
Действительно.
Прямо.
Сейчас.
У меня меньше трех секунд, чтобы отойти. Что очень плохо, потому что все мое тело вдруг стало каменным, не реагирующим на команды мозга. Я стою там, испуганная, парализованная, закрыв глаза, а в голове крутится беспорядочный хаос мыслей. Все ли в порядке с кошкой? Я умру? О Боже, я умру. Раздавленный вольфрамовой наковальней, как Уайль И. Койот. Я — Пьер Кюри двадцать первого века, которому вот-вот размозжит череп телега, запряженная лошадью. За исключением того, что у меня нет кафедры на физическом факультете Парижского университета, которую я могла бы оставить своей прекрасной супруге Мари. Кроме того, что я не сделала и десятой доли того, что собиралась сделать. Кроме того, что я хотела так многого и никогда, о Боже, в любую секунду…
Что-то врезается в мое тело, отбрасывая меня в сторону и впечатывая в стену.
Все вокруг — боль.
На пару секунд. Потом боль проходит, и все превращается в шум: лязг металла, падающего на пол, крики ужаса, пронзительное «мяу» где-то вдалеке, а ближе к моему уху… кто-то пыхтит. Меньше чем в дюйме от меня.
Я открываю глаза, задыхаясь, и…
Зеленый.
Все, что я вижу — зеленое. Не темный, как трава снаружи, не тусклый, как фисташки, которые я ела в самолете. Этот зеленый — светлый, пронзительный, интенсивный. Знакомый, но трудно определить, не похожий на…
Глаза. Я смотрю в самые зеленые глаза, которые когда-либо видела. Глаза, которые я видела раньше. Глаза, окруженные волнистыми черными волосами и лицом с углами, острыми краями и полными губами, лицом оскорбительно, несовершенно красивым. Лицо, прикрепленное к большому, твердому телу — телу, которое припирает меня
