Любовь на уме (ЛП) - Али Хейзелвуд
Я нажимаю на профиль Шмака, гадая, когда он в последний раз был онлайн. За последнюю неделю он почти ничего не писал в Твиттере — в основном всякую ерунду про #FairGraduateAdmissions, комментарии о системе рецензирования, шутки о том, что он хотел бы писать, но из-за кота, сидящего на его ноутбуке, он действительно не может…
Подождите.
Что?
Я нажимаю на картинку, прикрепленную к твиту. На клавиатуре дремлет черная кошка. Он короткошерстный, зеленоглазый и…
Не Шредингер. Не может быть. Все черные кошки выглядят одинаково, в конце концов. А на этой фотографии я едва могу разобрать морду кота. Невозможно определить, кто…
А вот фон. Фон… Я знаю этот фон. Темно-синие плитки точно такие же, как на кухне Леви, те, на которые я полчаса смотрела на прошлой неделе, когда он перегнул меня через стойку, и даже без них я вижу на фотографии край пакета соевого молока, которое Леви считает «гадостью, Би, просто гадостью», но начал покупать, когда я сказала ему, что это мое любимое, и…
Нет. Нет, нет, нет. Невозможно. Шмак — это… ботаник пятидесяти восьми лет с пивным животом и облысением. Не самый идеальный Симпатичный Сексуальный Красавчик в мире. — Нет, — говорю я. Как будто это каким-то образом заставит все забыть — последние несколько катастрофических дней, твит Шмака, возможность… этого. Но картинка все еще там, с плиткой, соевым молоком и…
— Шмак, — шепчу я. Дрожащими руками, задыхаясь, я прокручиваю назад историю наших сообщений. Девушка. Девушка. Мы начали говорить о девушке, когда я… когда мы впервые заговорили о ней? Я проверяю даты, зрение снова затуманено. В тот день, когда я переехала в Хьюстон, он впервые упомянул о ней. Кто-то из его прошлого. Но нет, он сказал мне, что она была замужем. Он сказал, что ее муж ей лгал. А я нет, так что…
Но он думал, что я была. Он думал, что мы с Тимом были вместе. Уже долгое время. И Тим действительно лгал мне.
— Леви. — Я сглатываю, тяжело. — Леви. — Это невозможно. Такие вещи не происходят в реальной жизни. В моей жизни. Эти совпадения — они для «У тебя есть почта» и ромкомов девяностых, а не для… Мой взгляд падает на самое длинное сообщение, которое он мне прислал.
Я знаю ее форму. Я ложусь спать, думая об этом, а потом просыпаюсь, иду на работу, а она там, и это невозможно.
Боже мой.
Я хочу прижать ее к стене.
Я ведь так и сделала, не так ли? Он толкнул меня к стене. И теперь я оттолкнула его навсегда, навсегда, хотя… О, Боже. Он предложил мне все, все, чего я когда-либо хотела. А я такая трусливая, идиотская дура.
Я вытираю щеку, и мой взгляд падает на предмет, который Леви оставил на столе. Это флешка, красивая, в форме кошачьей лапы. Кошачьей лапы. У моего ноутбука нет USB-порта, поэтому я судорожно ищу адаптер, который, конечно же, находится на дне проклятого чемодана. На диске есть один единственный документ. F.mp4. Я опускаюсь на груду разложенной одежды, которую только что разбросала, и тут же нажимаю на него.
Я знала, что в здании «Дискавери» повсюду стоят камеры, но не знала, что у Леви есть к ним доступ. И я не понимаю, зачем он дал мне тридцать минут записей ночного наблюдения. Я хмурюсь, гадая, не загрузил ли он не тот файл, когда в углу монитора появляется что-то маленькое и светлое.
Фелисетт.
Дата — 14 апреля, всего за несколько дней до моего переезда в Хьюстон. Фелисетт выглядит немного меньше, чем в последний раз, когда я ее видела. Она рысью пересекает коридор, оглядывается по сторонам, а затем исчезает за углом. Мое тело наклоняется к экрану, чтобы проследить за ней, но фильм обрывается на 22 апреля. Фелисетт прыгает на один из диванов в холле. Она кружит вокруг, находит хорошее место и начинает дремать, положив голову на лапы. Мокрый смех вырывается из меня, и видео снова меняется — в инженерной лаборатории полутемно, но Фелисетт обнюхивает инструменты, которые, как я видела, использует Леви. Слизывает воду с поддона автомата в комнате отдыха. Бегает вверх и вниз по лестнице. Купается у окон конференц-зала.
А потом, конечно, в моем кабинете. Она царапает когтями подлокотники моего кресла. Ест лакомства, которые я оставляла для нее. Дремлет на маленькой кровати, которую я поставила в углу. Я снова смеюсь, я снова плачу, потому что… я знала это. Я знала это. И Леви тоже знал — это не то, что он быстро собрал прошлой ночью. Это часы и часы прочесывания отснятого материала. Он должен был знать о существовании Фелисетт какое-то время, и я хочу задушить его. Я хочу поцеловать его. Я хочу всего.
Думаю, это и есть — быть влюбленной. По-настоящему влюбленной. Много-много ужасных, чудесных, бурных эмоций. Мне это не подходит. Может, это и к лучшему, что я отослала Леви. Я никогда не смогу жить с этим — это сожжет меня дотла меньше чем за неделю, и…
Я хочу прижать ее к стене.
О, Леви. Леви. Я могу быть бесстрашной. Я могу быть такой же бесстрашной и честной, как ты. Если ты научишь меня.
Я сижу, пускаю слезы, смотрю дальше. Ей действительно понравился мой стол, Фелисетт. Больше, чем стол Росио. По мере того, как меняется дата, она все чаще устраивается возле моего компьютера. Ступает туда, где я нашла отпечатки ее маленьких лап. Деликатно обнюхивает ободок моей чашки. Грызет кабель питания моего компьютера. Убегает, когда открывается дверь, и…
Подождите.
Я останавливаю видео и наклоняюсь вперед. По изменению освещения становится ясно, что кто-то заходит внутрь, но видео тут же переключается на новые кадры. Кто мог открыть дверь моего офиса в 2:37 ночи? Уборщицы всегда приходили поздно вечером. Росио приверженец BLINK, но не приверженец двух тридцати утра. Черт,
