Верни мне себя - Брук Лин
Его забота обезоруживала. И в какой-то момент я успокоилась и приняла взвешенное решение построить с Янисом отношения двух взрослых родителей ради нашей дочери. Я больше не хотела устраивать глупые истерики, строить из себя обиженную жертву и тратить свои драгоценные нервы и слёзы на лжеца. Накричалась и настрадалась уже.
Я установила правила: никаких романтических отношений, признаний в любви, разговоров о личном. Всё только по факту моей беременности и ребёнка. Янис принял их. И все эти полгода он соблюдал дистанцию, которую я установила.
– Ты выглядишь шикарно, – делает комплимент Адамиди и садится напротив, не сводя с меня глаз.
– Спасибо, – отвечаю вежливо, стараясь выглядеть непринуждённо. – А ты, как всегда, погружён в работу, – замечаю я, кивая на лежащие на столе бумаги.
– Появились дела, которые хотел успеть решить до отъезда, – признаётся он с лёгкой улыбкой.
Быстрым движением собирает документы, складывает их в папку и откладывает в сторону.
– Ты зачастил с поездками в Москву. У тебя появилась новая любовница? – какого-то чёрта срывается с моих губ непроизвольный вопрос.
Готова огреть себя чем-то тяжёлым за такой тупорылый вопрос. Он настолько прозрачный, что Янис сразу всё понимает и хитро улыбается.
Несмотря на то, что я и нашла в себе силы выстроить с ним нормальные отношения, каждый раз, когда я вижу его, внутри всё снедается ревностью и воет от тоски, а следом – закипает от шипящей злости. Я постоянно думаю о том, с кем он проводит время: с женой или новой пассией, которой плевать на существование первой. Но никогда не позволяю себе выражать эмоции рядом с Адамиди. Никогда не позволяю себе проявлять интерес к его делам и не задаю никаких вопросов.
Но сейчас конкретно облажалась…
– Я зачастил в Москву, потому что моя любимая женщина беременна и в скором времени родит ребёнка, – даёт исчерпывающий ответ.
Я беру в руки меню, чтобы занять себя и избежать прямого взгляда. Мне приятно слышать то, о чём он говорит, и я хочу верить в это, но не позволяю себе совершать такую глупость.
Янис обычно и в самом деле прилетает в Москву, чтобы сходить со мной на УЗИ и тренинги по родительству. Понимаю, что он делает это только для ради того, чтобы провести со мной время. Однако, в последний месяц он стал прилетать чаще и не всегда ради встреч со мной.
– Я уже заказал тебе твои любимые блюда, – сообщает он, наклоняясь чуть вперёд. – Уверен, ты проголодалась после работы.
Я поднимаю на него взгляд.
– Благодарю, – отвечаю ровным голосом и откладываю меню в сторону.
– Как прошёл твой день? Как работа?
– Всё хорошо. День был тяжёлым, но продуктивным, – я делаю небольшую паузу, собираясь с мыслями, а после деловито продолжаю: – Так для чего ты меня позвал?
Я не желаю растягивать нашу встречу без необходимости, так как мне невыносимо сложно находиться с ним рядом. Думала, что легко отпущу свои чувства к нему из-за потери памяти. Но это не помогло. Я остро ощущаю каждую эмоцию и то, как много этот мужчина значит для меня, ведь со временем память восстанавливалась и вместе с ней хронология всех событий с Янисом.
И мне вроде стало легче и лучше, но в глубине души я понимаю: мне недостаточно его в моей жизни. Я хочу больше. Сильнее. Как было раньше. И каждый раз сгораю в этих ощущениях.
– Я пригласил тебя сюда, чтобы ты могла поужинать после работы и отдохнуть. А поом хочу, чтобы ты поехала со мной кое-куда.
– Очередной сюрприз? – устраиваюсь поудобнее, так как поясница опять начинает тянуть.
– Да.
Хочу ответить ему, но малышка начинает пинаться, и я рефлекторно касаюсь живота и переключаю своё внимание на неё.
– Шевелится? – с любопытством интересуется Янис.
– Шевелится? – переспрашиваю я с усмешкой. – Она устраивает там настоящие акробатические трюки.
Дочка словно откликается на мои слова и делает очередной сильный толчок.
– Можно мне?
– Что можно? – уточняю я, хотя прекрасно понимаю, о чём идёт речь.
Просто тяну время, не зная, готова ли позволить ему это.
– Прикоснуться к ней.
Я молчу. Внутри начинается сражение между разумом и сердцем.
В голове проносятся тысячи мыслей. Я не уверена, что готова к его касаниям. После всего, что произошло, физическая близость с Янисом кажется мне тяжёлой и болезненной. Но также мне хочется хотя бы раз поделиться с ним этим волшебным моментом. Ведь за все эти месяцы он ни разу не касался моего живота. Я не позволяла.
Сражение получается коротким. Глупый и наивный орган выигрывает этот раунд.
– Да, конечно, – отвечаю, как ни в чём не бывало, стараясь скрыть волнение в голосе.
Янис пересаживается на ближайший ко мне стул. Медленно протягивает руку, и, словно боясь спугнуть чудо, аккуратно касается моего живота. Его движения такие мягкие и осторожные, словно он прикасается к хрупкому фарфору. От тепла его ладони по моей коже пробегают предательские мурашки.
Малышка делает очередной толчок, гораздо сильнее предыдущего, словно чувствует присутствие папы и отвечает на его прикосновение. Янис, ощутив это, широко улыбается, и я впервые за многие месяцы улавливаю счастливый блеск в его глазах.
Он невесомо проводит кончиками пальцев по моему округлившемуся животу, будто боясь навредить или нарушить это мгновение. Я наблюдаю за каждым его движением, впитываю в себя каждое касание и с трудом сдерживаю внутренний всхлип от тоски по всему этому.
Зря я ему позволила…
– Я ещё не видел её, но уже безумно люблю, – шепчет Янис с трепетом и поднимает взгляд на меня.
Я пытаюсь ответить ему улыбкой, но губы предательски дрожат. Горло стянуто удушливым комом, и я не могу произнести ни слова. Янис замечает моё состояние.
Убрав руку с живота, он нежно проводит пальцами по моей ключице, аккуратно скользит по изгибу плеча и плавно спускается вниз по руке, оставляя за собой лёгкое покалывание. С каждым его движением по моей коже разливаются мириады искр, пускающих лёгкую дрожь.
– Но тебя я люблю ещё сильнее, – тихо добавляет он, вновь встретившись со мной взглядами.
Его слова отзываются в моём сердце тоскливым эхом и выбивают меня из равновесия. Взгляд невольно опускается на его руку, замершую в лёгком касании у моего запястья.
Наверное, это впервые за несколько месяцев, когда Янис признался мне в своих чувствах. Он перестал говорить о любви, перестал твердить о
