Вечерняя звезда - Макмуртри (Макмертри) Лэрри Джефф
Ничего особенно хлопотного в этом не было — нужно было просто упаковать книги да купить пару новых покрышек для машины. Можно спокойно было бы уехать как-нибудь с утра пораньше. Те, кто приехал бы к нему, рассчитывая, что, как обычно, застанут его дома, конечно, удивились бы, но к этому времени он был бы уже в Эль-Пасо или еще дальше к западу.
То, что он смог просто взять и уехать, никому ничего не сообщая, вызывало у него гордость. Он чувствовал, что именно так и поступит через недельку-другую. Мысли его все больше сосредоточивались на Элко. Ему нравилось, что это место было где-то на краю земли, буквально на первых метрах территории Невады, а если ехать туда по восточному шоссе вдоль Соленого озера, то поездка будет еще и живописной. Ему было приятно размышлять о том, какие в Элко могут быть женщины. Настолько приятно, что в течение нескольких часов, размышляя о девушках, которые могут быть у него в Элко, он был просто счастлив.
Но теперь появилась Пэтси, — судя по всему, она решила занять какое-то место в его жизни. Теперь, когда он мог как следует рассмотреть ее поближе, он уже не был так уверен, что это была та самая женщина с пляжа. Там тогда было полно очаровательных брюнеток с худыми сексуальными руками, и некоторые из них были с дочерьми и красавцами мужьями, но то обстоятельство, что это могла быть и она и что он уже сообщил ей об этом и даже убедил в том, что это была именно она, означало, что между ними уже начало что-то происходить. Это что-то было основано на мифе, в который оба верили. Приятно было откинуться на сиденье и смотреть, как она ведет машину. Некоторые техасские женщины, как, впрочем, и калифорнийки, казалось, были рождены, чтобы водить машину. Это было для них так же естественно, как дышать. Вот как Пэтси сейчас. Сам он был довольно приличным водителем, но всегда нервничал за рулем, опасаясь, как бы кто-нибудь не врезался в него сзади, поэтому его внимание всегда делилось поровну между тем, что он видел на дороге спереди, и тем, что было видно в зеркале заднего обзора. Пэтси летела по шоссе, обгоняя всех, и тоже время от времени бросала на него короткие взгляды. Это были очень уж короткие взгляды, но Джерри успел почувствовать, что ему придется до поры до времени отложить свои фантазии о подругах в Элко, в штате Невада.
— Давайте послушаем, что вы расскажете о своей жизни, — сказала Пэтси, подъезжая к Голвестонскому мосту. К тому времени, когда они доехали до ресторана с морской пищей, где подавали крабы, и сумели, перекрикивая гул Будущих фермеров и Будущих фермерш США, сделать свой заказ, она уже многое знала о его жизни, и этого было достаточно, чтобы убедиться, что у него в жизни никогда не было ясной цели и что увести его за собой было даже проще, чем она думала. Он немедленно рассказал ей о том, что у них с Авророй — роман, и ей показалось, что он не слишком рад, что так увяз. Это было еще одно доказательство того, что у нее сложилось верное представление о нем. Были минуты, когда, слушая его жизнеописание, Пэтси чувствовала, как у нее улучшается настроение. Этот мужчина был такой тряпкой, что она даже решила сама заплатить за обед. Правда, ей пока что не хотелось отправлять его домой. Он, кажется, сказал, что в восторге, даже без ума от Авроры, но спать с ней ему не хочется, хотя, конечно, он спит с ней.
— Наверное, я сегодня немножко туповата, — сказала Пэтси. — Я знаю, что она ведет себя, как бульдозер, но неужели с таким бульдозером приходится спать, даже если этого не хочешь? Так я и поверила!
Джерри было не очень приятно, что Пэтси не слишком нравится то, что он рассказал об Авроре. Она слушала его не поднимая глаз. Он старался объяснить ей, что все это не имело никакого значения, а получалось, что все это было важно для него. Дружелюбие, которое он видел в ней там, в магазине, по дороге в Голвестон куда-то улетучилось. Сейчас она смотрела на него скептически — и даже немного враждебно.
— Возможно, тут все дело в классовой принадлежности и в стиле, — признался он. Женщины, которым он сам назначал свидания, об этом как-то не задумывались. Когда же, стремясь загладить вину за какую-нибудь свою двусмысленную шуточку, он заикался о том, что во всем виновато именно это, они бывали совершенно сбиты с толку.
— Что?! — воскликнула Пэтси. — Из-за проблемы стиля вы спите с женщиной, которая на тридцать лет старше вас? Тогда ваша влюбленность в нее должна быть влюбленностью в ее стиль, или я что-то путаю? Что-то я этого не понимаю.
— Я просто чувствую себя неуверенно с женщинами из высшего света, — сказал Джерри. — По-моему, я не решился бы заговорить с вами в магазине первым. Хотя я и видел вас там несколько раз.
— Господи Иисусе! Да не принадлежу я к высшему обществу, как, впрочем, и Аврора Гринуей. Я — обычная далласская девушка, просто мой отец немного заработал на нефти.
— Ну, не знаю, — не согласился Джерри. — Аврора производит впечатление светской женщины. И вы тоже. Может быть, я соразмеряю это с тем, с чего я сам когда-то начал. Трудно сказать.
— Да ладно вам, мистер психдоктор, — съязвила Пэтси. — Вот уж не поверю, что классовые различия могли подтолкнуть мужчину к тому, чтобы спать с женщиной, которая ему в матери годится. Неужели нужно придумывать такое невероятное объяснение? Объяснение состоит в том, что Аврора все еще очень привлекательна. Я никогда не была от нее в восторге, но даже и мне понятно, что до сих пор она — привлекательная женщина. Она просто из тех жадин, которым как-то удается привлекать к себе других своей жадностью. Жадностью буквально ко всему.
У нее было сильное желание швырнуть ему в лицо тарелку — разговор, который он затеял, был настолько глупым, что на какой-то миг она почувствовала, что соскучилась по своему покойному мужу. Томас достиг совершенства — он мог неделями не проронить ни слова, но когда он говорил с ней, это был разговор умного человека. Пусть подлого, но умного. Томас заставлял ее добиваться всего, что ей от него доставалось, своим трудом — шла ли речь о сексе, комплиментах или даже просто о покое в семье. Ей это не слишком нравилось, но, по крайней мере, в этом чувствовался стиль. Какой же стиль мог быть у Джерри, если он боится женщин, рожденных в высшем обществе, или тех, которых он таковыми считает.
— Я имею в виду образование, — сказал Джерри. — Женщины вашего с Авророй типа знают гораздо больше, чем я. Дело тут не в том, что вы разбираетесь, какой вилкой есть. Вы знаете много стихов и можете к месту процитировать их, вы побывали во всех музеях и видели все картины. Моя мать танцевала в кордебалете на коньках в казино, и у нее была хорошая фигура. Она бросила школу после седьмого класса.
— А вы сами-то как? — поинтересовалась Пэтси.
— Кончал среднюю школу и пошел на курсы при казино.
— При казино?
— Именно. Курсы, на которых готовят крупье для казино, — сказал Джерри. — Конечно, самые хорошие курсы в Европе, а я просто ходил на курсы в Лас-Вегасе. Но не каждому удается стать крупье. У большинства из тех, с кем я ходил на курсы, так ничего и не получилось.
— А я думала, что вы психодел. Я, в сущности, не думала, что вы — врач, но когда начала шпионить за вами в супермаркете, я почти убедилась, что вы могли бы быть и врачом.
— Ну вот, я просто сбил вас с толку, — сказал Джерри. — А нельзя нам уйти отсюда? Невыносимый шум!
Они доехали до южной оконечности мола и постояли там, любуясь океаном. Пэтси больше не чувствовала к Джерри враждебности. Он обезоружил ее, сказав, что они с Авророй так много знали. Но это не имело никакого отношения к их социальной принадлежности — или она ошиблась? Ну, не в том смысле, который вкладывали в это понятие люди, получившие классическое образование европейского уровня. Она понимала, что не принадлежит к высшему обществу, но с другой стороны, она много поездила по свету, она хорошо знала поэзию и побывала во всех музеях и картинных галереях. Никогда она не задумывалась о том, что ее путешествия, посещения музеев или круг чтения могли каким-то образом быть чем-то таким, что выделяло бы из среды других людей. В сущности, все это только показывало ей самой, какой она была дилетанткой, что никогда ей не подняться выше того, чтобы быть в этой жизни чем-то большим, чем украшение. Ее ум был в лучшем случае декорацией. То немногое, что дало ей образование, позволяло ей чувствовать себя в своей тарелке на любом светском рауте в любой части мира, но не более того. Она знала, что такое читать по-настоящему, но не умела писать. Она могла видеть, но не умела изобразить увиденное на холсте или на бумаге. Правда, она была блистательной партнершей на светских приемах, это точно — ни один из богатеев или знаменитостей, сидевших с ней рядом на вечеринках в Лос-Анджелесе, Лондоне или Мадриде, не уходил после этого разочарованным. Им нравилось быть рядом с ней и болтать, но это же давало ей понять, что она обречена. Это означало лишь то, что ум ее стоил ее красоты, — и то и другое были просто украшением, безо всякого намека на оригинальность.
