Несостоявшаяся свадьба - Гэри Нэнси
— Обвиняю? Вас? Вы сами себя обвинили, святой отец. Ваше лицо обвинило вас! Ваша жалкая защита со ссылкой на суд божий…
— Да будет бог нам судья, — замкнулся в своей непоколебимой уверенности Уитни.
— Вы убили ее! — воскликнула Фрэнсис, в ярости от того, что преграда, вставшая перед ней, непреодолима.
— Стоп! Хватит, — отрезвил ее Элвис, и он же, обняв ее за плечи словно ледяными руками, погасил пылавший в ней жар.
Она спустилась с вершин своего гнева на скучную землю. До ее сознания дошло, почему Элвис обратился к преподобному Уитни как к давнему знакомому. Та девушка, та несчастная Джинни! Он принимал участие в расследовании ее самоубийства, выслушивал показания, видел… трогал пальцами в резиновых перчатках ту петлю. Петлю!
Сколько воспоминаний, деталей, картинок может пронестись в мозгу человека за считаные секунды? Никакая ускоренная съемка их не запечатлеет. Но память выдает то из своего запаса, что требуется на данный момент.
Лицо мужчины, шедшего ей навстречу по палубе вскоре после убийства Карла! Как обрадовалась Фрэнсис, какое ее охватило чувство облегчения, когда она узнала в нем священника! Теперь ее посетила злорадная мысль, что никакой господь не уничтожит отпечатки пальцев, оставленные где-нибудь на лодке его «праведным» служителем.
Карл знал о прошлом Хоуп, о ее неврозах и проблемах. Карл хоть и был чужаком и неприятной личностью, но мог стать свидетелем в суде над достопочтенным пастырем.
В памяти Фрэнсис всплыл утопленник с пробитой головой. Он требовал отмщения.
А потом ее взор заслонила мужская спина. Это преподобный Уитни отвернулся от пронзающих его взглядов и, смиренно опустившись на колени, вознес молитву господу.
Элвису стало невмоготу наблюдать за этим лицемерным спектаклем. У него в руках появились припасенные заранее наручники.
— Эдгар Уитни, вы арестованы за убийство Хоуп Лоуренс и Карла Ле Флера.
Отец Уитни повернулся и покорно подставил руки под стальные браслеты.
Сентябрь
34
Паром медленно, но неуклонно приближал Фрэнсис к Лонг-Айленду, а далее ее ждал короткий путь в обжитой уголок, где она мечтала затаиться и, ощущая ненавязчивое присутствие Сэма, постараться забыть об ужасах прошедшего лета. Нос парома мягко резал спокойную гладь воды, крикливые чайки отстали, понимая, что в открытом океане добыча им не светит, а сотни пассажиров и сотни постепенно остывающих двигателей их машин погрузились на пару часов в дремотное состояние.
Сэм встретил ее у сходней парома. Два пластмассовых стаканчика с дымящимся черным кофе он держал в руках.
— За этим мне пришлось выстоять в длиннющей очереди.
— Ты настоящий герой. И провидец… Знал, что мне потребуется прежде всего.
Сухость во рту и упадок сил стали результатом двухнедельного общения с прокурором Марком О’Коннором и, как ни странно, вечно бодрым Элвисом, когда распутывалось дело преподобного Уитни.
Один волосок, оставленный отцом Уитни в каюте «Леди Хоуп», и еще отпечаток пальца на дверце кухонного шкафчика, по недосмотру не стертый в основном очень аккуратным преступником, легли в основу обвинения.
На втором убийстве священник попался — были улики. Первое преступление, а именно убийство Хоуп, подтверждалось лишь косвенными доказательствами. Присяжные будут решать, стоит ли их принимать во внимание.
Марк сделал все, что было в его силах, чтобы обвинение не рассыпалось в суде, как это часто случается. Полиция действовала мгновенно и успела найти в квартире Уитни оригинал нескольких страниц из дневника Хоуп, тех, которые он использовал, трудясь над подделкой ее почерка. Что ему стоило обратить их в пепел? Беспечность или забывчивость привели к этой непростительной ошибке. На слушании был зачитан и запротоколирован истинный текст дневника Хоуп:
«Я столько раз взывала о помощи, но никого не было рядом, и теперь я поняла почему. Даже когда рана открыта и кровоточит, даже когда Джинни мучилась на глазах у отца Уитни, молчание было предпочтительней. Сейчас он гневается на меня за то, что я хочу победы справедливости над ложью. Вчера он сказал мне, что силой заставит меня молчать, если я не сделаю это по собственной воле. «От меня ничего не зависит, а сделанного не изменить. Почему я должен расплачиваться за других? То было давно, а жизнь продолжается, и зачем ее портить, теперь уже по твоей вине?» Если я еще раз услышу это из его уст, я буду кричать… кричать… я сойду с ума…
Внутри меня все разрушено, и сны мои — уже не мои, а посылаемые мне самим дьяволом. Я шатаюсь, я падаю. Кто-то должен подхватить меня, поддержать, но мне почему-то кажется, что я предам того, кто мог бы спасти меня. Я стану женой Джека, но это ничего не изменит. Я уйду из одной семьи и перейду в другую, но останусь все там же, в прежнем мирке, только за более роскошным фасадом.
Почему мы не встаем грудью за тех, кого любим? Разве это не самая высокая цель, ради которой и стоит пасть в сражении? Но я слишком слаба, слишком нерешительна и испорчена. Я изгнала из своей жизни Карла, потому что так мне было легче. Я слишком похожа на свою мать, кажется, я стала лучше ее понимать».
Во время чтения дневника Хоуп двое из состава присяжных не могли удержаться от слез.
Рики Маннинг смогла найти убедительное сходство подделанных страниц с образцами почерка отца Уитни. Дополнительная независимая графологическая экспертиза лишь подтвердила ее выводы.
Джек, выступая свидетелем со стороны обвинения, заявил, что никаких дискуссий об изменении свадебной процедуры не возникало и что отец Уитни под фальшивым, выдуманным им самим предлогом выманил Хоуп с ленча в Певческом клубе для решительного разговора наедине. Хотя он совершил убийство позднее, но роковая точка была поставлена именно тогда. Вероятно, Хоуп отказалась хранить молчание. Возможно, он угрожал ей.
Самое ошеломляющее свидетельство представил владелец магазина религиозной атрибутики из восточного Бостона. Он объяснил присяжным, что шелковый шнур, использованный для петли на шее Хоуп, — не что иное, как пояс священнической рясы, и его магазин поставляет такие пояса во множество епископальных церквей, в том числе и в церковь Святого Духа.
Слушание в суде затянулось до темноты. Элвис отвез Фрэнсис в Манчестер, где они распрощались, обещая звонить друг другу время от времени и обмениваться визитами, что, как они оба понимали, вряд ли будет исполнено. Он помахал ей рукой из окошка, заводя мотор своей трудолюбивой и хорошо послужившей ему в последний месяц машины, и, глядя ему вслед, Фрэнсис ощутила печаль. Как часто бывает, что трагические обстоятельства сближают очень разных людей, а потом… потом обыденная жизнь их разводит. На какой-то момент ей вспомнились ее клиенты в Обществе защиты жертв семейного насилия, та же Келли, которая была ей так близка, когда спасалась от монстра-мужа, и отделилась, решив снова отдать себя под его власть.
Только Сэм вызывал у нее чувство надежности и постоянства. И поэтому ее огорчила первая сообщенная им домашняя новость. Конечно, не он был виноват в этом.
— Я звонил в Манчестер узнать, когда ты выезжаешь, и попал на Билла. Он сказал, что собирается сюда с Аделаидой, чтобы подыскать себе ферму после продажи дома.
— Билла я не пущу к себе на порог!
Возможно, Сэм удивился ее тону, но тактично промолчал. По просьбе Аделаиды и только ради нее Фрэнсис не поделилась с Сэмом правдой о Хоуп, но это не означало, что такое можно забыть.
— С тетушкой, разумеется, я буду поддерживать связь. Ведь хоть что-то положительное должно быть в ее жизни, какая-то родственная опора после того, как она потеряла все.
— И Билла?
— Он остался с ней, но это еще хуже.
Сэм закусил губу в раздумье. Их встреча у парома оказалась не слишком веселой.
— А как Тедди?
— У нее теперь есть компьютер, что замечательно. В любой момент мы можем связаться по электронной почте. — Воспоминание о бабушке мелькнуло единственным светлым лучиком на свинцово-сером фоне. Фрэнсис даже попыталась улыбнуться, чтобы Сэм перестал жалеть ее и не подумал, что она не рада их встрече. — Ты знаешь, когда я была маленькой, то страшно завидовала им всем, живущим в таком замечательном уютном доме с видом на морскую гавань, мечтала стать частью их семьи и каждое утро получать к завтраку свежие пышки, а ближе к вечеру посещать с ее девочками кафе. И чтобы такое продолжалось вечно.
