Вечерняя звезда - Макмуртри (Макмертри) Лэрри Джефф
— Я отвезу тебя, может быть, дома тебе станет лучше, — сказал Тедди.
— Да, — согласилась Аврора. — Я уверена, что дома мне станет лучше.
19
— Послушай меня, пожалуйста, — умоляла Аврора. Дело было в тот же вечер около полуночи. — Прекрати орать и выслушай меня!
— Ничего я не собираюсь прекращать, — упорствовала Рози. Она не столько орала, сколько расхаживала взад-вперед по кухне, пытаясь немного успокоиться. Время от времени она выходила из кухни и, миновав маленькую комнатку, где у них обычно происходила стирка, попадала в гараж. Тогда оттуда доносились звуки пинков по мусорным бакам, было слышно, как она колотит кулаком по машине или по стене. Потом она снова появлялась на кухне и опять начинала расхаживать взад-вперед.
— Смею ли я напомнить тебе, что именно в этой тюрьме я и была сегодня, — сказала Аврора, повышая голос. — Ничего приятного, доложу я тебе. Раскрываю газету, чтобы взглянуть на свой гороскоп, и вот, на тебе — опять трагедия.
— Да какое мне дело? Кому вообще до этого есть дело? — кричала Рози. Ни с того ни с сего она вдруг схватила со стола сахарницу и запустила ею в дверь. Та пролетела мимо комнаты для стирки и грохнулась в гараж.
— Ой-ой-ой! — вскрикнул Вилли, как только послышались звуки разлетевшейся на мелкие кусочки сахарницы. — Теперь на сахар полезут муравьи.
Он мучился сознанием того, что единственной причиной этого приступа бешенства Рози был он. Вскрылось, что он употреблял наркотики, и его уволили из тюрьмы, где он проработал больше двадцати лет. Ему самому это происшествие представлялось чем-то наподобие конца света, а тут еще конец пришел и сахарнице миссис Гринуей.
— Рози, сегодня утром, и я бы приняла любой наркотик, — снова принялась за свое Аврора. — Если бы какой-нибудь толкач, или как там это у них называется, подошел ко мне сегодня с пакетиком героина, опиума, кокаина или еще чего-нибудь, я бы точно взяла.
Швырнув сахарницу, Рози больше не чувствовала в себе прежней ярости.
— Чушь какая-то! — бросила она в ответ на заявление Авроры, хотя сказано это было без особой убежденности.
— Прости, это не чушь, это — правда, — продолжала настаивать Аврора. — Будь у меня такая возможность, я бы тоже стала зависимой от наркотиков, как бедняга Вилли. Да будь какой-нибудь наркотик под рукой прямо сейчас, я не сходя с места начала бы принимать наркотики.
— У меня есть немного, — тут же откликнулся Вилли, не подумав. В конце концов, если Рози захочет убить его или же вышвырнуть из дома, миссис Гринуей за него заступится.
— Да ты-то хоть заткнись, Вилли! — прикрикнула на него Рози, почувствовав, как в ней опять закипает гнев. — Еще одного наркомана нам в доме как раз не хватает.
— А кто ты такая, чтобы критиковать нас за наши слабости? — спросила Аврора, потрясая пальцем перед лицом Рози. — Сама-то ты вообще почти не бываешь в этой тюрьме. Ты уже два года трусливо отсиживаешься в машине, пока я хожу туда одна. Ты не представляешь себе, как там невесело. То, что случилось с дочкой Дэнни Дека, — это лишь одна из тысяч трагедий. То, что случилось с Томми, — это тоже одна из тысяч трагедий. У нас всех только эта одна трагедия, а люди, которые там работают, имеют дело со всеми трагедиями сразу. Неудивительно, что Вилли принимает наркотики, я бы позволила ему и не такое!
— А что же нам делать с сахарницей? — вмешался генерал. По правде говоря, ему не нравилось наблюдать все это. Все это немного напоминало военный совет. Он с удовольствием понаблюдал бы еще и за другими критическими ситуациями, ведь теперь только в такие моменты ему в какой-то степени еще позволялось чувствовать себя членом семьи. Обычно же, когда жизнь шла своим чередом, он был предоставлен сам себе и мог валять дурака до своего смертного часа. Трудность состояла в том, что известные ему способы валяния дурака больше не доставляли ему никакой радости.
— Гектор, да не суйся ты! Это была не единственная сахарница во вселенной, мы купим новую, — сказала Аврора. Он очень оживился, но почему-то в этом состоянии он ее ужасно раздражал. Если ему еще хватало сил казаться оживленным, тогда почему бы ему не быть столь оживленным почаще и вообще заняться чем-то полезным.
Рози угомонилась, уселась за стол и стала плакать навзрыд. Она терпеть не могла собственных слез — и на людях и в одиночестве, — потому что та разновидность плача, которая была у нее, сопровождалась звуками какого-то всасывания — как только слезы выкатывались из глаз, она пыталась втянуть их обратно. Звук всасывания, а не сами по себе слезы или ее горе, вызывал у всех, кому доводилось слышать это, невыносимо тягостное ощущение — в данном случае ощущали это все собравшиеся за столом.
Рози плакала, потому что удар Авроры пришелся в очень болезненную точку: потемневший синяк в душе от чувства своей вины за то, что она трусливо отсиживалась в машине во время поездок в тюрьму. Аврора сказала правду — тюрьма вызывала в душе грусть. Даже в яркий солнечный день тюрьма была мрачным местом, словно окутанным невидимым облаком скорби. Даже видеть то, как приходят и уходят эти люди, задавленные жизнью и страданиями за грехи тех, кого они любили — их мужей или отцов, — пока она спокойно сидит в машине, делало Рози несчастной.
Аврора сказала правду — она была трусихой. Ну и что с того? Вилли проработал в этом ужасном месте больше двадцати лет, почему бы ему и не принимать эту дурь? То, что она набралась храбрости и наконец порвала с Си-Си, не изменило того обстоятельства, что работа у Вилли была отвратительная. В конце концов, Вилли — простой человек из Восточного Техаса с восемью классами школы, который пошел на эту работу просто потому, что это было единственное предложение, и теперь он эту работу потерял. И что с того, что она связалась с наркоманом? Ее муж Ройс почти всю жизнь ничем иным, кроме питья пива, не занимался, а Си-Си Грэнби был до странности сексуальным. У Вилли хотя бы этого не было.
— Что это ты на меня наскакиваешь? — спросил генерал. Аврора злилась на него уже несколько месяцев, и он вполне созрел, чтобы ответить ей тем же. — Почему это, стоит мне сделать даже невинное замечание о какой-то сахарнице, меня тут же нужно размазывать?
— Гектор, я что, похожа на философа? — спросила Аврора резко. — В последнее время ты только тем и занимаешься, что задаешься вопросами о мотивах моих поступков. Мне никогда не доставляли радости вопросы о мотивах, как тебе следовало бы знать, и до сих пор не доставляют.
— Это точно, ты никогда не давала себе труда хоть на пару секунд задаться вопросом о мотивах твоих чертовых поступков. Ты никогда этого не делала и до сих пор не делаешь!
— Ну и? — сказала Аврора, поднимая подбородок. — Это ведь мотивы моих поступков, смею напомнить тебе! Полагаю, что могу их игнорировать, если мне того захочется.
Рози перестала всхлипывать, чавканье прекратилось. Наступила тишина. Все четверо пытались сообразить, как это они попали в эту ловушку — жизнь с остальными тремя. Это означало, что каждый из них сейчас оказался в этой кухне с тремя тупыми и противными незнакомцами. Но почему именно с ними, здесь — за одним столом с этими гуманоидами, отношения с которыми в настоящее время казались лишенными всякого смысла, если только вообще реальными?
— Мой босс так хорошо все это сделал, — прокомментировал Вилли. Он уже почти дошел до точки — молчать он больше не мог. Хотя обычно он так боялся Аврору и генерала, что в их присутствии едва мог слово вымолвить, новизна состояния уволенного едва вдруг вызвала у него желание общения. В сущности, с тех пор как это случилось, он говорил без умолку.
— Это хорошо, Вилли, я рада, что твой босс отнесся к тебе хорошо, — сказала Аврора.
— Вряд ли ты, парень, первый наркоман, которого они видели в своей тюрьме, и, уж наверное, не последний, — сказала Рози, вытирая глаза уголком скатерти.
— Не вытирай глаза моей скатертью, возьми салфетку, — порекомендовала Аврора.
