Частица твоего сердца - Эмма Скотт
– Привет. – Она взяла меня за руку и зашагала рядом со мной. – Это странно, правда?
– Да, – пробормотал я. Было чертовски странно ощущать рядом с собой девушку вроде Шайло, свою подружку, стремившуюся показать всем, что она моя. Казалось, будто я заснул в своей старой дерьмовой жизни и проснулся в совершенно новой.
– Возможно, нам стоит с этим что-то сделать, – проговорила она. – Покончить разом. Как будто сорвать пластырь.
Мы шли через двор, но Шайло вдруг заставила меня остановиться прямо посередине и поцеловала. На глазах у всей школы.
– Должна признать, – наконец отстранившись, проговорила она. – Когда дело касается меня, публичные проявления чувств уже не так раздражают.
Я усмехнулся и заметил, что за нами наблюдал Фрэнки Дауд. Тощий, с бледным лицом, выглядел он паршиво. Как будто бы не ел и не спал несколько дней. Он ухмыльнулся и показал мне средний палец, но я не ощущал в нем желания драться. Мне даже стало его жаль.
Я обнял Шайло и повел в другом направлении, бросив на парня взгляд, предупреждавший, что лучше ее не трогать, иначе будут последствия. Он быстро ускользнул прочь, но часть меня задалась вопросом, а могу ли я сейчас ослабить бдительность.
– Скоро выпускной бал, – проговорила Шайло, кивая на огромный плакат, натянутый между двумя столбами. «Погонипский загородный клуб в этом году имеет честь провести в своих стенах выпускной бал «Ночь под звездами»! Получи билет уже сейчас!» – Поговаривают, что именно моя Вайолет станет Королевой.
Я взглянул на девушку.
– Хочешь пойти?
Она удивленно взглянула на меня.
– Ты приглашаешь меня на выпускной бал?
Я подумал о двухстах долларах, что дала мне Марианн. Мне не хотелось брать эти деньги, но, если я потрачу их на Шайло, может, будет не так уж и плохо.
– Если ты хочешь пойти… то да. Я просто спрашиваю.
– Я же говорила тебе, что танцы не для меня. Полагаю, и ты от них не в восторге. Так ведь?
– Это точно, черт возьми. Но мне бы хотелось сделать то, чего ты желаешь.
Она обвила руками мою талию.
– Может, вместо этого мы могли бы заняться собственными делами?
– И чем, например? – спросил я. Но тут меня внезапно осенило, перед глазами словно возникло чертово видение из будущего. – Не обращай внимания. Я обо всем позабочусь.
Она вскинула брови.
– Не хочешь поделиться?
– Нет.
– И у меня нет права голоса?
– Нет. Предоставь это мне.
– И он говорит это личности типа А, – смеясь, произнесла Шайло. – Да я с шести лет планировала собственные праздники по случаю дня рождения.
– На этот раз тебе придется остаться в стороне. – Я наклонился и поцеловал ее. – Подобным как раз занимаются парни.
Глава 25. Шайло
Солнце все еще стояло высоко в небе, когда в четыре часа дня выпускного бала Ронан постучал в нашу дверь. Биби открыла ему, а я в последний раз взглянула на себя в зеркало в ванной.
Я надела платье с открытыми плечами приглушенно-желтого цвета, на котором виднелись черные контуры цветов, напоминавшие эскизы; некоторые из них были выкрашены в белый или красный цвет. Многослойная юбка, присборенная на талии, спереди доходила до голени, а сзади спускалась до лодыжек. Я закрепила половину косичек, убрав их от лица, остальные свободно рассыпались между лопатками. На пальцы я надела несколько серебряных колец, на руки нацепила браслеты. Однако Ронан просил меня не слишком прихорашиваться. Может, потому, что у него было не так уж много денег. Хотя меня это не заботило. Мы могли поужинать и в «Макдональдсе», а потом пойти в боулинг, лишь бы быть вместе.
«Ты пропала, девочка».
Когда я услышала низкий голос Ронана и более высокий – Биби, которая радовалась его приходу, сердце пропустило удар. Надув щеки, я выдохнула воздух и направилась к выходу. Я добралась до обеденного стола и замерла.
«О. Мой. Бог».
Ронан был во всем черном. Черная футболка, черные джинсы, черные ботинки и черная кожаная куртка, которую я прежде никогда не видела. Волосы, зачесанные назад после душа, тоже казались темнее, а глаза отливали серебром, как кулон на шее. Теперь он носил его поверх футболки, а не заправлял под нее. Его раны зажили, и лицо вновь казалось прекрасным и совершенным. Острые черты, полные губы. Высокие скулы, густые брови.
– И он мой… – пробормотала я; слова слетели с губ прежде, чем я смогла их остановить.
– Вот она, – проговорила Биби, у нее перехватило горло. – Боже мой, разве вы не самые прекрасные девушка и парень во всем Санта-Круз?
– Ты моя бабушка, тебе положено так говорить, – произнесла я, подходя к ним. Я разгладила отвороты куртки Ронана. От него пахло гелем для душа и горелым деревом от костра в Хижине, словно он принес огонь с собой. – Должен быть закон, обязывающий тебя носить черное каждый день до конца твоей жизни.
Ронан, казалось, не слышал.
– Ты выглядишь… просто… черт возьми. – Он покачал головой. – Простите, Биби.
Она усмехнулась.
– Все в порядке, милый. Мне очень нравится подобная реакция.
Мне она тоже понравилась.
Ронан держал маленький букетик полевых цветов. В его больших руках они казались нежными и женственными.
– Это для меня?
Неловкий и смущенный, Ронан казался таким милым. Он протянул мне букет. Я сорвала несколько желтых цветков и воткнула их в волосы, в закрепленные сзади косы.
– Ну как?
– Хорошо, – проговорил он, а потом почему-то нахмурился.
Биби сделала несколько фотографий, хотя Ронан чувствовал себя в высшей степени неловко.
– Этого хватит, – проговорила я. – Нам нужно попасть в… куда бы Ронан ни повел меня, пока солнце еще высоко. Так ведь?
– Да. Лучше пойдем.
– Еще одну, – попросила Биби. – Мне нужны снимки, дабы доказать девочкам, что моя внучка участвует в сентиментально-романтическом обряде посвящения, иначе они мне не поверят.
Я рассмеялась и закатила глаза.
– Мы возьмем махину?
Ронан кивнул.
– Открой гараж, я буду ждать тебя там.
Он вышел на улицу, а я поцеловала Биби в щеку.
– Не жди меня.
Она лишь усмехнулась.
– Я и не собиралась.
Я отворила дверь гаража и открыла багажник «Бьюика», чтобы Ронан мог положить туда сумку-холодильник, одеяло и свой рюкзак, который выглядел тяжелым и громоздким.
– К чему все это? – спросила я. – Ты так мне и не сказал…
Он захлопнул багажник и, притянув меня к себе, крепко поцеловал. Глубоко. Его язык казался восхитительно грубым, на нем ощущался резкий вкус жидкости
