Лед и пламя - Франсуаза Бурден
– Куда приглашать, мама? Здесь же вокруг ничего нет, это настоящая пустыня!
– Это наши угодья, надо различать такие вещи. И конечно же, в соседних поместьях находится множество людей. Глазго не так уж далеко отсюда, и как только ты научишься водить машину, ты ее получишь. Ну а пока я могу тебя туда отвезти. Там есть театры, музеи, столько разных магазинов! Это уже не тот чисто промышленный город сорокалетней давности: он стал современным, модным, говорят даже, что именно там находится лучшая музыкальная сцена Великобритании.
Кейт вздохнула, вспоминая Париж и подруг в Люксембургском саду, подумала о своих мечтах, которые она собиралась осуществить и которым так и не суждено будет сбыться.
– Послушай, дорогая, – примирительным тоном добавила мать, – ты же ничего не знаешь о Шотландии. Как и все англичане, твой отец не любил шотландцев, он их высмеивал, ничего толком о них не зная, рассказывал всякие нелепицы. На самом деле эта страна – прекрасна, и ты обязательно со временем ее полюбишь.
Отец? Кейт что-то не припоминала, чтобы тот когда-либо упоминал Шотландию – тему, которая якобы не должна была его интересовать. Нет, она не была заранее настроена против этой страны, в которую приехала, но перемена оказалась слишком резкой. Покинуть Париж ради Лондона было бы еще туда-сюда, но попасть в эту безбрежную «пустыню», простиравшуюся до бесконечности, кое-где усеянную холмами и кипами деревьев, с морем вместо горизонта…
– О, я надеюсь, ты сейчас не заплачешь?
Немота дочери доводила Амели до исступления. Она начинала терять терпение.
– Твои братья слишком шумные, но, по крайней мере, они полны радости жизни! Не будь такой замкнутой, дорогая, и перестань все время уединяться в парке. Тебе лучше спуститься вниз и посмотреть, как там Мойра готовит пирожные.
С этими словами, которые она сама считала ободряющими, Амели вышла из комнаты, оставив Кейт в растерянности. Мысль сходить в кухню вовсе не была ей неприятна – там всегда царили волшебные запахи. Но у нее были совсем другие планы. Девочке хотелось взобраться на верх крыши и побывать в беседке, венчавшей особняк. Братья утверждали, что оттуда открывался потрясающий вид. Сами-то они поднялись туда в первую же неделю, а вот Кейт никак не могла решиться побороть головокружение и боязнь высоты. Почему бы не сделать это именно сейчас? Опасности никакой, а возможно, ей удастся разглядеть Скотта где-нибудь в поместье? Она надела двубортное пальтецо-бушлатик, прислушалась как следует, затем выскользнула из комнаты и украдкой подкралась к лестнице.
* * *Ангус, оставшись один в кабинете-курительной, стал размышлять над недавним разговором с сыном. Он любил Скотта и даже в какой-то степени восхищался им. В том же возрасте он не обладал ни его раскованностью и умением держаться, ни его внешностью чуть загадочного красавца. Конечно, сам он был далеко не единственным рыжеволосым среди подростков его поколения, однако заполучил в полной мере набор шуточек по этому поводу, что впоследствии сыграло по-своему роковую роль в его трудностях при общении с девушками. Он никогда не считал себя особенно соблазнительным, скрывая застенчивость под маской напускной агрессивности, но тем не менее имел у женщин некоторый успех. А потом появилась Мэри. Она-то и избавила его от всех комплексов, так как влюбилась в него.
Мэри! Она была настолько хороша, что все мужчины в округе пламенно желали ее. От Мэри-то Скотт и унаследовал ярко-синие глаза, гладкие, шелковистые темно-каштановые волосы, матовую кожу и бесподобную, с легкой кривинкой улыбку. Когда Ангус смотрел на сына, он волей-неволей вынужден был вспоминать Мэри. Принять, что она исчезла навсегда, было невероятно болезненно, фантастически трудно, почти неприемлемо. Несмотря на все ее капризы, из которых самым красноречивым и нелепым была прядильная фабрика, несмотря на то что она совершенно отдалилась от Ангуса после рождения сына, ему было суждено обожать ее до своего последнего вздоха. Оставшись вдовцом, он с головой ушел в работу, время от времени наведываясь в Глазго, чтобы позволить себе немного «наслаждений», оплаченных по таксе, когда необходимость в этом уж слишком начинала себя проявлять. Ему потребовались долгие годы, чтобы снова начать осторожно интересоваться женщинами. Он совсем не умел ухаживать, снова стал застенчивым, а оттого и слишком бурным любовником. Но в скором времени Скотт значительно обскакал его по количеству подружек, ибо был девичьим любимчиком, что порой вызывало у Ангуса сумрачную зависть. Неужели ему суждено остаться никому не нужным вдовцом, в то время как его сын только множил свои завоевания? Смешное соперничество, не правда ли? Но на кону стояла мужественность, ничто иное, и он, не собираясь записывать себя в проигравшие, вышел на охотничью тропу. Сначала Ангус навестил кое-кого из старых друзей, что обеспечило ему несколько поездок, и в Париже наконец его подстерегла самая настоящая удача.
Встреча с Амели осталась в его душе восхитительным воспоминанием. Улыбаясь, она слушала его с огромным вниманием, ее большие глаза сияли. Он вновь почувствовал себя тем молодым человеком, который впервые сжал Мэри в объятиях. Невозможно было упустить этот второй шанс, который подарила ему жизнь. Конечно, все произошло поневоле быстрее, чем следовало бы, но Амели тоже, казалось, спешила не упустить столь прекрасный случай. Пара ужинов при свечах в ресторанчиках на Сен-Жермен-де-Пре, за которыми последовала их первая ночь: она проводила Ангуса до его гостиничного номера, а потом… было сплошное ослепление. Проснувшись рядом с ней, бодрый и помолодевший, он принял то единственное решение, которое только и могло за этим последовать. Какая разница, что подумает об этом Скотт, какие выводы сделает Мойра, да и вообще, каково будет мнение всех остальных. Разве так уж важно, что у нее оказалось четверо детей? Так ли это существенно, если она слегка и преувеличила свою внезапную страсть к нему? Во всяком случае, сделала она это просто восхитительно, а если у нее и были основания для извлечения выгоды из этого брака, то уж у него тем более они имелись. Никто не мог проиграть в этой слишком поспешной, на первый взгляд, женитьбе. Кстати, со временем взаимная признательность могла обернуться подлинной нежностью, и между ними могли завязаться поистине прочные и любовные супружеские отношения.
Амели отлично вела свою партию, она так часто занималась с ним любовью, как он этого хотел. Она вела себя как настоящая подруга жизни, и поместье Джиллеспи вроде бы ей очень нравилось. Вместе с тем ей, разумеется, не терпелось
