Шатаут - Эйвери Килан

Благодаря весьма заметным усилиям Далласа, Чейз неохотно соглашается выпить с нами после душа. При этом он повторяет, что ничего не обещает и ограничится только одной бутылкой пива. Видимо, за этот короткий промежуток времени я должен буду все наладить.

Когда мы с Далласом паркуемся у «Овертайма», мои нервы натянуты до предела. Удивительно, что после перепалки с Робом меня сюда еще пускают. Оказывается, один из барменов уловил наш разговор и понял, кто прав, кто виноват.

Мы занимаем столик и, пока ждем, болтаем ни о чем, старательно не упоминая Чейза, Серафину и все, что с ними связано. Чейз опаздывает более чем на пятнадцать минут, вероятно, чтобы подчеркнуть, что он все еще зол. Зная его, думаю, он специально просидел все это время на парковке.

Теперь же он неторопливо тащит свою задницу по направлению к нам. Затем неохотно плюхается на сиденье напротив меня, как будто пребывание здесь доставляет ему огромное неудобство. Я его люблю, но иногда он ведет себя как ребенок.

Как только официант приносит наши напитки, Даллас берет свое пиво и поднимается на ноги. Задержавшись во главе маленького стола, он окидывает нас укоризненным взглядом.

– Теперь, когда мы все здесь, нужно ли мне играть роль миротворца, или вы в состоянии поговорить как взрослые люди?

– Как взрослые, – бормочем мы с Чейзом в унисон.

– Отлично. Тогда я буду там: смотреть игру, наслаждаться своим хорошим холодным пивом и следить за тем, чтобы вы, дураки, не поубивали друг друга, – он указывает на соседний столик, стоящий напротив ряда широкоэкранных телевизоров. – Если мне придется вмешаться, кто-то точно получит по заднице.

– Вот так ты встаешь на мою сторону, Уорд, – огрызается Чейз.

– Ты знаешь, что я люблю тебя, Картер, – бросает на него сочувственный взгляд Даллас. – Но если ты слишком упрям, чтобы увидеть, что происходит, разбирайся с этим сам.

– И что это значит? – взмахивает Чейз своим пивом, но Даллас уже на полпути к указанному месту.

Я и сам не понял, что он хотел сказать.

Когда я смотрю на Чейза, тот бросает на меня острые, будто кинжалы, взгляды. Меня охватывает чувство вины: я совсем не хотел, чтобы все так обернулось, ведь он – один из моих лучших друзей. Не уверен, какими намерениями руководствовался.

Между нами повисает тяжелое молчание.

– Что у тебя с Серой? Объяснись, – Чейз вскидывает темные брови в ожидании ответа.

– Мы с Серой…

– О чем ты, черт возьми, думал? – он кладет локти на стол, и теперь смотрит на меня со злобой. – Ты же знаешь, моя сестра была сама не своя из-за переезда и болезни мамы.

Я обхватываю бутылку холодного пива, изо всех сил стараясь проявить терпение.

– Позволь мне начать…

– Да чтоб тебя, мужик. Я думал, что тебе можно доверять.

Я сжимаю зубы так сильно, что рискую стереть их в пыль. Я не совсем понимаю, что мне делать, поскольку Чейз явно не настроен меня слушать. Ничего удивительного. Я знал, во что ввязывался: спорить с ним – то же самое, что спорить со стеной.

– Ты позволишь мне вставить хотя бы слово или так и продолжишь допрашивать? – уточняю я. – Или хочешь сидеть тут и орать на меня, пока не выбьешься из сил? Просто хочу понять: мне-то что делать?

Его ноздри раздуваются.

– Дай-ка угадаю, это маленькое соглашение было твоей идеей?

Я оказываюсь в безвыходном положении. Не могу же я сказать ему, что это Сера предложила не вешать ярлыки после секса в будке диктора.

– Не знаю, как на это ответить, – признаюсь я. – Я стараюсь быть честным с тобой и уважительным к ней.

И последнее важнее. Личная жизнь Серафины и ее чувства значат для меня больше, чем что-либо.

– Уважительным, – передразнивает Чейз. – А то как же.

– Да. Все, чем мы занимаемся, происходит по обоюдному согласию. Веришь ты или нет, но я о ней забочусь. Очень сильно. Она мой друг.

– Друг, которого ты трахаешь, потому что не веришь в отношения.

– Это не…

Полагаю, это не совсем ложь. Но то, как Чейз представляет это, кажется мне неправильным.

– Другими словами, ты ее используешь.

Я содрогаюсь всем телом.

– Все не так, Картер, – чуть ли не рычу я. От его предположений по поводу мотивов, которые я преследую, мое терпение висит на волоске. Я очень ценю Серафину, и она об этом знает. В конечном счете только это и имеет значение.

– Почему это? – фыкает Чейз. – Ты спишь с ней, заботишься о ней, но не готов назвать ее своей девушкой? Что-то не сходится. Ничто бы не помешало мне быть с Бейли. И не надо мне тут плакаться, что «все по-другому, потому что я вратарь».

Стоит отдать Чейзу должное, он прекрасно выводит других из себя. Первоклассно. Хотя технически виноватый здесь я, он не помогает мне сохранить спокойствие.

– Все и правда по-другому. Ты не испытываешь такого давления, как я. Это факт. Я борюсь за одно из тридцати двух мест в лиге.

– И что? Ты позволишь этому управлять твоей жизнью, даже когда ты не на льду? Черт возьми, я испытываю «слишком много стресса», так почему бы не усугубить это и не сделать хоккей центром моей вселенной, в которой я не позволяю себе с кем-либо сближаться.

Сурово, но ожидаемо. Если и есть кто-то, у кого эмпатия и такт на более низком уровне, чем у меня, так это парень, сидящий напротив.

– Удобная логика, братан, – усмехается Чейз, указывая на меня горлышком своей бутылки. – Поэтому в моменты, когда со спортом не будет ладиться, у тебя не останется ничего. Очень умно.

В висках начинает пульсировать.

– Тебе не приходило в голову, что это Сера, возможно, не хочет быть со мной?

– Что?

– Ты слышал. Она взрослый человек. И это не какая-то дьявольская схема, которую я разработал.

– Бог ты мой, – у Чейза отвисает челюсть.

– Что?

Я оглядываю паб в поисках причины столь внезапной перемены, но он смотрит прямо на меня. Таращится, даже не моргая.

– Несчастный сукин сын, – бормочет он.

– Что-то я не понимаю, – признаюсь я.

Разъяренный Чейз пугает, но вот этот настораживает еще больше.

– Карма все-таки тебя настигла.

– Э-э-э… нет?

Я настороженно наблюдаю за тем, как он тянется через стол. Вместо того чтобы ударить меня – чего я отчасти ожидаю, – Чейз похлопывает меня по руке, точно маленького ребенка. Ничего более странного не видел.

– Знаешь что? – Чейз скрещивает руки на груди и с ухмылкой откидывается на спинку стула. – А ничего. Между нами все в