Несостоявшаяся свадьба - Гэри Нэнси
У тебя хороший отец, Фрэнни. Хороший человек и хороший брат. Он меня и познакомил с Биллом. Билл консультировал Ричарда в связи с какой-то крупной сделкой. С первого же момента я ощутила, что от него исходит тепло… и доброта. Он был добр ко мне, добр к маленькой Пенелопе. Его ничуть не волновало, что я уже была раньше замужем. Он так и сказал, что это ему безразлично, и ты не поверишь, с каким я тогда вздохнула облегчением. Он хотел завести семью и считал, что я как раз ему подхожу, что я создана для семейной жизни. Разумеется, я была с ним согласна, и это определило нашу судьбу. Он получил в наследство этот чудесный дом, и мы стали в нем жить. Дом тогда был крепким, как и наш брак. Только скоро он дал трещину.
— Что произошло?
— Выяснилось, что я не могу зачать ребенка. Я никогда не видела Билла до этого даже сердитым, а тут… Он был в ярости, чувствовал себя униженным, оскорбленным, обрушился на меня… Почему я смогла родить ребенка от Моргана, а от него нет? В результате мы решили проблему, удочерив Хоуп. Но сначала мы отправились в путешествие по Европе на шесть месяцев, чтобы никто из знакомых не заметил, что я не была беременна. Пенни все это время жила у Тедди в Энн-Арбор, а мы с Биллом провели словно второй медовый месяц, только растянутый на полгода. Твой отец и Клио встретили нас в Париже, и несколько дней мы вместе здорово покутили. На обратном пути мы заехали в Неваду и подобрали там для себя чудную малышку. Ей было всего два дня от роду, и это было самое замечательное, самое прелестное существо на свете. И никто не знал, что она не наш ребенок.
Слушая тетушку, Фрэнсис могла только удивляться, насколько превратным было представление о семейной чести у ее родных. Даже Ричард, оказывается, принимал участие в этом коллективном обмане с мнимой беременностью Аделаиды. Все они упорно на протяжении многих лет скрывали тайну появления Хоуп на свет, считая позорным, что она не одной с ними крови.
— Билл был просто очарован нашей малышкой. Он обращался с крошкой Хоуп, как девочки обращаются с любимой куклой, одевал, купал и даже брал ее с собой в офис. Эти годы были самыми светлыми в нашей жизни.
Но к двенадцати-тринадцати годам в Хоуп произошли перемены, причем не только естественные, физические, но и обнаружились серьезные недостатки в ее характере. Я как-то поначалу не придала им большого значения, но Билл страшно переживал. Он первым поднял тревогу. Хоуп стала неуправляемой. Ее часто видели в компании взрослых парней. Однажды, забирая Хоуп после школьного бала, Билл учуял, что она курила. В учении все давалось ей легко, и потому она часто изнывала от безделья и искала развлечений, причем не соответствующих ее возрасту и нашему социальному положению.
Билл страшно ругал ее, а затем последовали наказания, причем гораздо более жестокие, чем заслуживали ее проступки. Он запирал Хоуп в шкафу в своем кабинете. Я умоляла его перестать мучить девочку, но тогда Билл ополчался против меня, накидывался с руганью, кричал, что я пробудила в ней порочные наклонности, что у Праттов в семье всегда было неблагополучно, и вспоминал про моего первого мужа-алкоголика. Он грозился, что любым способом выбьет из Хоуп дурь и воспитает ее достойной носить фамилию Лоуренс. Я уже подумывала, не попросить ли мне твоего отца поговорить с Биллом по-мужски, но не решилась взваливать на Ричарда еще лишние заботы.
Я надеялась, что все как-то само собой уляжется, а Билл перекипит и успокоится. Мне надо было вмешаться сразу, предупредить самое худшее, но я все ждала неизвестно чего… А потом… потом было уже поздно. Он начал заниматься с ней сексом… сексом… прямо там, в шкафу… в своем кабинете…
Фрэнсис хотелось ущипнуть себя, чтобы поверить в реальность того, что она услышала из уст тетушки Аделаиды.
— Хоуп было четырнадцать, когда она забеременела. А сколько длилась их связь до этого, я не знаю. Хоуп винила только себя, про Билла не проронила ни слова. Она сама попыталась избавиться от ребенка и, конечно, так себя изуродовала, что ее на «Скорой помощи» увезли в больницу, срочно оперировали, с трудом остановили кровотечение.
Каждое слово Аделаиды причиняло Фрэнсис нестерпимую боль.
— Она что-нибудь сказала? — едва слышно спросила она.
— Нет… Ни мне, ни врачам. Я помню, как мы с Биллом стояли у ее кровати, смотрели на нее, спящую после наркоза, и гадали, что же произошло? Это было так страшно — ведь мы чуть не потеряли ее.
— А когда ты узнала правду?
— Много позже. Каждый раз, стоило мне завести разговор на эту тему, с ней случалась истерика. Врачи объясняли это последствиями эмоционального шока…
— А что Билл?
— Он отмалчивался, но, как ни странно, выглядел очень довольным и оживленным после того, как опасность миновала и Хоуп стала выздоравливать. Уже потом я поняла, чему он так радовался тогда. Он убедился, что женщина может забеременеть от него. Это… это звучит ужасно… правда? — Аделаида уронила голову на стол и вновь разрыдалась.
«Да, ужасно! Ты разве сомневаешься, что твой муж изверг, самовлюбленный извращенец, а ты ему достойная пара, раз терпишь его рядом с собой?»
Все это Фрэнсис хотелось выпалить тетушке в лицо, но жалость, смешанная с брезгливостью, мешала ей.
— Для меня правда открылась только после визита Хоуп к доктору Франку. Выйдя из больницы, она вдруг стала морить себя голодом. Мы поняли, что без помощи психиатра не обойтись. Доктор Франк объяснил мне, что ничего удивительного в ситуации с Хоуп нет.
Девушка, в какой-то момент своей жизни доведенная до отчаяния и пережившая глубокую душевную травму, возлагает всю вину на себя и ищет причину своих бед в собственной чрезмерной сексуальной возбудимости. Она стыдится своих позывов к сексу, ненавидит свое тело и мечтает исчезнуть, растаять, превратиться в нечто нематериальное.
— А про Билла ты тоже узнала от доктора Франка?
— Нет. Вернее, не совсем так. Инцидент с Хоуп разбирался в Совете по здравоохранению нашего округа. Доктор Франк давал показания и предал огласке свою беседу с Хоуп, где упоминался Билл. На слушании у меня наконец открылись глаза.
«Но ты их снова зажмурила и так жила дальше», — чуть не вырвалось у Фрэнсис, и как бы в ответ на ее мысли Аделаида призналась:
— Я не думаю, что Билл расценивал свои действия как инцест. Ведь Хоуп была ему не родная, а приемная дочь. Что плохого в том, что он увлекся ею как мужчина? Такой вопрос он мне задавал, и я не знала, что ему ответить. Я была так смущена, так растеряна… Сначала я злилась, упрекала его, но… со временем смирилась. Я хотела верить и поверила, что он поступил так с Хоуп не со зла и не ведал, что творит.
Хранить дальше молчание стало уже невыносимо.
— И он тебя убедил? — В свой вопрос Фрэнсис вложила сколько могла яду.
— Я знаю… знаю, что ты обо мне думаешь, — прошипела оскорбленная Аделаида. — Что я мерзавка, что я чудовище, а не мать. Но поверь, что с той поры и дня не проходило, чтобы я не стыдилась и не проклинала себя. Но я смотрела на Билла и видела в нем мужчину, которого любила, и не могла заставить себя разлюбить его. Мне легче было представить все случившееся как сон, жуткий ночной кошмар, как безумие, поселившееся в моей голове…
Фрэнсис прервала тетин монолог:
— А что чувствовала Хоуп? Она поделилась с тобой?.. Может, она тоже сочла все это за дурной сон?
— Она отказалась выступить на слушании. В центре внимания оказался доктор Франк, когда, нарушив врачебную тайну, он зачитал то, что доверила ему Хоуп на сеансе, возможно, под гипнозом. Билл тоже молчал, как ему посоветовал его адвокат. Но потом ему все же пришлось что-то рассказать своим партнерам по фирме, и они попросили его немедленно уволиться.
Об этом факте тетушка упомянула как бы невзначай, но Фрэнсис поразило другое. Почему общество чопорного Манчестера ничего не знало об этой истории? Респектабельный гражданин, уважаемый адвокат изнасиловал свою несовершеннолетнюю дочь, и никакого шума по этому поводу! Как удавалось Биллу и Аделаиде держать эту грязную историю в секрете столько лет?
