Незваная гостья - Маделин Уикхем
– Ты больше похожа на куклу-матрешку, чем все мы, – вырывается у меня, и Криста тотчас ощетинивается.
– Это я-то матрешка? – возмущенно говорит она. – Я тебе не кукла, у меня все настоящее! – Она указывает на свое тело с впечатляющими формами. – Кроме сисек, конечно. Но сделать сиськи – это дело чести. – Она обиженно пыхает сигаретой и тушит ее о ближайшую подставку. – Пойдем, Бэмби, мы уходим.
– С тобой все будет… в порядке? – слышу я свой голос.
– Буду ли я в порядке? – Криста издает язвительный смешок и разворачивается ко мне. – Я построила бизнес, отключила аппарат жизнеобеспечения мамы и врезала по морде акуле. Думаю, я справлюсь.
Она откидывает назад волосы и идет вверх по лестнице, а я смотрю ей вслед, чувствуя себя слегка опустошенной. Потом из кабинета слышится папин голос: «Эффи? Эффи, дорогая, ты еще там?» – и я бросаюсь к нему.
– Да, – кричу я. – Я еще здесь. Все еще здесь.
Когда я вхожу в кабинет, папа сидит на стуле у камина, перед ним шахматная доска, и на мгновение мне кажется, как будто мы вернулись в прошлое.
– Я налил нам выпить. – Он кивает на два бокала виски рядом с шахматной доской.
– Спасибо, – говорю я, садясь напротив него. Папа поднимает бокал, я нерешительно улыбаюсь в ответ, и мы оба делаем по глотку.
– Ох, Эффи. – Он ставит бокал и выдыхает. – Мне так жаль.
– Мне тоже жаль. Это было… – Я подыскиваю слова. – Думаю, у нас произошло недопонимание.
– Дипломатично сказано, – иронически произносит папа. – Мне все еще не верится, что Криста… – Он замолкает и прикрывает глаза.
– Папа, – говорю я, – давай не будем.
Я действительно считаю, что обсуждать Кристу нам с папой не имеет смысла. (Тем более что потом я это сделаю с Бин.)
Папа открывает глаза и недоверчиво смотрит на меня.
– Ты действительно все это время была на вечеринке?
– Да, все время, – киваю я. – Пряталась то тут, то там.
– Но почему? Только чтобы не попадаться на глаза Кристе, ведь нет же?
– Нет! – Я невольно смеюсь. – Я искала матрешек. Они тебе не попадались?
– Матрешки? – Папа задумчиво хмурится. – Слушай, я их видел… Но где – убей не помню…
– Бин сказала то же самое. – Я вздыхаю. – Думаю, упаковщики на них наткнутся…
– Матрешки не пропадут, – заверяет папа и вдруг хохочет. – Поверить не могу, что ты пряталась под консольным столиком. А помнишь, в детстве ты спряталась под ним в Рождество?
– Я тоже об этом вспоминала, – киваю я. – А ты спрятался вместе со мной. И разрешил мне принести пудинг.
– Счастливое было время, – говорит папа.
По его лицу пробегает тень, он тянется за бокалом. Теперь, когда я сижу к нему довольно близко, я вижу, что с момента нашей последней встречи морщин на его лице прибавилось. Он постарел. Стал тревожнее. Совсем не похож на человека, который никогда не был так счастлив.
Какой же ты артист, папочка. Ты можешь обмануть гостей и даже собственную семью. Но в жизни тебе приходится трудно, понимаю я. Труднее, чем ты хочешь это представить.
И внезапно на меня накатывает стыд. Я когда-нибудь спрашивала папу, как у него дела? Воспринимала его как человека? Или только как отца, который обязан быть супергероем, не должен разводиться, продавать дом и вообще не косячить, никогда и ни в чем?
– Папа, ну почему ты не рассказал, что у тебя такие проблемы с деньгами? – нерешительно спрашиваю я.
– Ох, девочка моя. – Он тотчас извлекает на свет маску весельчака. – Не заморачивайся. – Он ослепляет меня уверенной улыбкой Тони Талбота, и я хватаюсь за голову.
– Папа, перестань. Я уже не ребенок. Расскажи мне. Если бы ты сказал правду еще тогда, когда я застукала Кристу за фотографированием мебели, вместо того чтобы орать на меня…
Теперь, мысленно проигрывая ту сцену, я воспринимаю ее иначе. Папа оборонялся. Ему было стыдно. Он был не в состоянии признать правду – что у него денежные проблемы – и потому перешел в нападение.
Несколько секунд он молча смотрит на меня, потом выражение его лица меняется, он трет себе щеку.
– Ты права, Эффи. В тот день я повел себя неправильно. Прошу прощения. И да, я забываю, что вы уже взрослые. Ладно. – Он делает глоток виски и честно смотрит на меня. – Дела пошли из рук вон. И все это моя вина. Когда мы с Мими решили расстаться, было очевидно, что имущество придется поделить, а «Зеленые дубы» – продать.
– Я никогда даже не задумывалась о… – я смущенно замолкаю, – финансовых договоренностях.
– А зачем тебе об этом задумываться? – Папа бросает на меня проницательный взгляд. – Дорогая моя, не нужно считать, что вопрос решался со скандалом. Мими справедливо получила то, что ей причиталось. Мы оба были довольны. Но… это все поменяло. Мои финансовые планы не предполагали развод.
Возникает пауза, он снова делает глоток, а я мысленно прикидываю, с кем он мог поговорить об этом.
– И чем больше я раздумывал о продаже «Зеленых дубов»… тем труднее мне было свыкнуться с этой мыслью. – Он глубоко вздыхает, оглядывая комнату. – Это ведь не просто дом – думаю, ты меня понимаешь.
Я молча киваю.
– Поэтому я решил предпринять титаническое усилие ради сохранения «Зеленых дубов». Это была моя огромная, фатальная ошибка. – Он смотрит в бокал. – Я пошел на большие инвестиционные риски. Нарушил все свои собственные правила. Будь я клиентом у себя самого… – Он качает головой. – Но остановить меня было некому. Я был слишком самоуверен, – честно признается он. – Я считал, что я лучше играю в эту игру, а на деле оказалось иначе.
– И что произошло? – испуганно спрашиваю я.
– Вмешалась злодейка-судьба, разумеется. Я был на грани катастрофы. – Папа говорит легко, но его глаза серьезны. – Были две жуткие недели, когда я боялся, что мы останемся не просто без «Зеленых дубов», но вообще без дома. Тогда-то я и передал Кристе бразды правления семейной жизнью. Я не мог думать ни о чем другом, кроме как об операции по спасению своих активов. – Он замолкает, как будто снова переживая в уме те события. – Беда в том, что я не забрал эти бразды обратно. Передать ей заботы по дому было естественным решением. Я ей доверял.
– И как сейчас… обстоят дела? –
