Кости сердца - Колин Гувер
Я все еще сижу по-турецки на капоте. И наконец вижу его.
Самсон выходит из здания и заслоняет глаза ладонью от яркого солнца. Смотрит вперед, на автобусную остановку.
Мое сердце колотится как ненормальное. Куда быстрее, чем я думала. Во мне разом пробуждаются все чувства, которые я испытывала в девятнадцать лет.
Самсон почти не изменился. Немного возмужал, и волосы у него стали чуть темнее, однако в остальном он такой же, как в моих воспоминаниях. Он откидывает челку с лица и, не глядя на парковку, направляется к остановке.
Не знаю, позвать его или просто к нему подбежать? Он уходит! Я опираюсь ладонями на капот и уже собираюсь спрыгнуть на землю, когда Самсон вдруг останавливается.
На миг замирает, стоя ко мне спиной. Словно очень хочет обернуться, но боится никого не увидеть.
Наконец Самсон начинает медленно поворачиваться. Наши взгляды встречаются, и он долго, очень долго на меня смотрит. Взгляд у него такой же непроницаемый, как и прежде; впрочем, мне необязательно знать, о чем он думает, чтобы прочувствовать звенящие в воздухе эмоции.
Он резко отворачивается, как будто больше не может смотреть на меня ни секунды. Я вижу, как с медленным выдохом поникают его плечи.
Затем Самсон вновь поднимает голову, и на сей раз у него очень трогательное выражение лица.
– Ты поступила в колледж, Бейя?! – кричит он через всю парковку, как будто важнее этого ничего на свете нет. Как будто эта мысль – самая главная из всех, что сейчас вертятся у него в голове.
Мне на щеку выкатывается одна большая слеза. Я киваю.
В этот миг его душа словно разом освобождается от чудовищного гнета. Я даже на расстоянии вижу, как он морщит лоб. Хочется подбежать и разгладить эти морщинки, сказать, что теперь все хорошо, наконец-то все хорошо.
Он опускает взгляд в асфальт, будто не знает, что делать дальше. Потом принимает решение и устремляется ко мне. Последние десять футов Самсон преодолевает бегом, запрыгнув на капот, прижимает меня спиной к лобовому стеклу и впивается в мои губы. Он просит прощения с немым неистовством, которое проникает в самое сердце.
Я обвиваю руками его шею – и чувствую, что мы не расставались ни на секунду. Несколько мгновений мы целуемся на капоте машины, потом Самсон не выдерживает, спрыгивает на землю, сдергивает меня и обнимает так крепко, как не обнимал даже тогда на пляже.
Несколько минут проходят за рыданиями (в основном моими), поцелуями и немыми взглядами. Мы любуемся друг другом, не в силах поверить глазам. У меня было столько вопросов к Самсону, но все они куда-то улетучились – не могу вспомнить ни единого.
Когда мы прерываемся, Самсону удается вставить словечко:
– Надо было сначала спросить тебя, встречаешься ли ты с кем-нибудь, а уж потом целовать.
Улыбаюсь и мотаю головой.
– Я совершенно свободна!
Он снова целует меня, на сей раз медленно, и смотрит на мои губы так, словно больше всего ему не хватало именно их.
– Я прошу у тебя прощения.
– Я тебя прощаю.
Да, вот так все просто.
Его лицо проясняется. Он с облегчением прижимает меня к себе и выдыхает мне в волосы:
– Не могу поверить, что ты рядом.
Затем приподнимает меня над землей и кружит в воздухе, ставит обратно на землю и с улыбкой прижимается лбом к моему лбу.
– Что дальше?
– Понятия не имею, – смеюсь я. – Остаток моего дня полностью зависел от нашей встречи, планов я не строила.
– Я тоже.
Он хватает мои руки, подносит к губам и покрывает поцелуями костяшки.
– Мне надо повидать Дарию.
Невольно вспоминается одна строчка из стихотворения его отца. Я столько раз их перечитывала, что выучила наизусть, и теперь произношу вслух:
– Когда человек говорит: «Мне надо домой», он должен думать о море.
Я открываю дверь автомобиля и хочу сесть за руль, когда Самсон хватает меня за руку и тянет к себе.
– Это же мой отец написал. Ты забрала рюкзак?!
Только сейчас до меня доходит: Самсон думал, что рюкзак безвозвратно утерян!
– Ну да. В ночь, когда тебя арестовали.
– И ты сохранила его стихи?
– Конечно, сохранила! – киваю я.
Видно, как он мучительно пытается сдержать слезы. Потом делает шаг мне навстречу, запускает пальцы в мои волосы, ласково обхватывает голову.
– Спасибо, что верила в меня, Бейя.
– Ты первым поверил в меня, Самсон. Это меньшее, что я могла сделать.
32
Когда мы наконец приехали на пляж, Самсон даже не полюбовался океаном: выбрался из машины, сразу стянул футболку и вошел в воду. Теперь я сижу на песке и наблюдаю, как он плавает. На пляже безлюдно, потому что на дворе октябрь. Как Самсон умудряется плавать в такой ледяной воде – ума не приложу.
Но я его понимаю. Это жизненная необходимость. В одном заплыве – годы терапии.
В конце концов Самсон возвращается и падает на песок рядом со мной. Хотя он тяжело дышит, на лице – удовлетворение. По дороге сюда он почти ничего не говорил, а я ни о чем не спрашивала. Он так долго был лишен всего, что любит, – хочу дать ему время спокойно всем насладиться, прежде чем лезть с расспросами о прошедших годах.
Самсон бросает взгляд за спину.
– В доме Марджори теперь никто не живет?
– Нет.
Вид у дома запущенный: с тех пор, как он опустел, никто им не занимается. На крыше не хватает нескольких черепиц. Пространство под домом заросло сорной травой.
Марджори скончалась в марте, так что Кевин должен скоро выставить дом на продажу. Мне безумно жаль, что Самсон не смог присутствовать на похоронах. Я понимаю, как много она для него значила. Она даже успела несколько раз его навестить.
Самсон ложится на песок и укладывает голову мне на колени. Я перебираю пальцами его мокрые волосы и улыбаюсь.
– Где Пеппер-Джек-Чиз?
Киваю на наш дом.
– Он теперь домашний пес. Они с папой подружились.
– А как у вас с папой?
– Мы тоже подружились, – отвечаю с улыбкой. – Он прекрасный отец.
Самсон подносит мою руку к губам и целует. Потом хватает ее обеими руками, прижимает ладонью к груди и долго не отпускает.
– Ты изменилась. Выглядишь лучше. Счастливей.
– Так и
