Любовь – это путешествие - Бет О'Лири
– Именно, – киваю я, беру сумку и направляюсь на другой конец комнаты. – Если спать не собираешься, возьми ключ от номера. – Подумав, добавляю: – Только без глупостей.
Маркус обиженно молчит.
– Приятель, а ты и вправду изменился.
Чертовски на это надеюсь!
Я лежу, накрывшись покрывалом до самого подбородка. Силуэт Маркуса едва виднеется в темноте: несмотря на все протесты, уснул он с завидной легкостью и теперь посапывает в метре от меня. Родни храпит не хуже дяди Терри: громко, чуть ли не хрюкая. Что ж, так хотя бы спокойнее: точно знаешь, что он спит, а не навис над тобой с ножом.
Поверить не могу, что это Родни – графоман-поклонник Шерри. Надеюсь, мои стихи не настолько ужасны.
Бессонница уже стала для меня привычной, но главная беда в том, что, ворочаясь без сна, я начинаю себя накручивать. Сперва я думаю, а не смеялась втайне ли Адди над моими стихами, и – одно за одним – дохожу в итоге до признания, что по-прежнему ее люблю… И, кажется, это чувство никогда не пройдет. И хотя все вокруг только и твердят, что никакой Той Единственной не существует, что в море полно рыбки, при каждой новой встрече я только убеждаюсь, как же сильно скучаю по Адди. Я давно уже не надеюсь ее вернуть, но и забыть не в силах.
Встаю с постели, на цыпочках иду в ванную мимо двуспальной кровати Деб и Адди. Их неподвижные фигуры едва различимы в сумраке номера. Неразлучные сестры Гилберт. Когда-то я думал, что и мы с Маркусом такие.
Сходив в туалет, не знаю, чем заняться: в бессонные ночи я обычно брожу туда-сюда, иногда читаю или даже пишу. Увы, гулять здесь негде, разве что на парковке, а я не настолько чудной, чтобы бродить под окнами придорожной гостиницы в одной пижаме.
Я долго разглядываю свое отражение в зеркале над раковиной. В последние полтора года случались дни, когда я не мог даже взглянуть себе в глаза. Сейчас же вижу печального, уставшего парня, который принял в жизни много плохих решений.
Умываюсь холодной водой и слышу, как открывается дверь. Это Адди. Она подпрыгивает от неожиданности, тихо ахнув и прижав руку к груди.
– Извини, – шепчем мы в унисон.
– Я уже… – Иду к двери, но Адди преграждает мне дорогу.
– Не надо, – бормочет она, взявшись за дверную ручку. – Я просто так зашла, как-то…
– Не спалось?
– Да, – сочувственно улыбается она. – А ты все так же мучаешься бессонницей?
Куда хуже, чем раньше. Никогда я так хорошо не спал, как с ней в одной постели.
– Ну, Родни не способствует, – развожу руками я.
– Ты про храп? Или про странность ситуации?
– Просто он такой… жалкий. Я читал пару стихов, которые он посылал Шерри.
– Тот, где ее вагина сравнивается с клубникой?
– О господи! К счастью, нет!
– Ой. – Адди прикрывает рукой рот.
– Почему?
– А?
– Почему клубника? Если из-за цвета, то что-то тут…
Адди заливается смехом, отчаянно стараясь делать это беззвучно.
– Господи, – выдавливает она, – какие же мы дураки.
– Тогда уж сравнил бы с вишней, а не с клубникой, – задумчиво говорю я. – Была бы аллюзия на имя…
Адди смеется еще задорнее, и я будто становлюсь выше ростом: нет ничего прекраснее, чем заставить ее смеяться.
– Ох, Дилан! – говорит она и накрывает своей ладонью мою – не знаю, случайно или специально.
В ее глазах блестит смех. В груди словно происходит ядерный взрыв, и вместе с ним возвращается надежда вернуть Адди. И почему я решил сдаться?
– Извини, – Адди отодвигается.
– Нет, что ты, – поспешно отвечаю я и борюсь с искушением удержать ее руку.
– Не следовало мне, извини. Я старалась, я…
– Адди?
Она плачет. Я нерешительно делаю шаг вперед, и Адди тут же прижимается ко мне. Это так просто и естественно, словно мы – два кусочка пазла, наконец вставшие на место.
– Адди, что такое? – Я еле удерживаюсь, чтобы не поцеловать ее в макушку, как в прежние дни, когда она была моей.
– Прости, – всхлипывает она. – Прости.
– Тихо-тихо. Успокойся. Не за что извиняться.
Адди вцепляется в мою пижаму, слезы капают мне на грудь. Обнимаю еще крепче.
– Будто это так легко!
– Что легко?
– Простить меня, – еле слышно шепчет она.
– Простить тебя?
Я медленно и осторожно глажу ее по спине.
– Не знаю, смогу ли я так же.
– Адди… Я и не жду, что ты простишь меня. Это очень сложно, я понимаю.
– Нет. Нет, ты не… Я не говорю, что не смогу простить тебя. Господи, да я простила тебя давным-давно… Может, даже сразу. Я о…
Она умолкает, дрожа в моих объятиях, и меня накрывает волной самых разных чувств: надежды, грусти, боли потери…
Дверь открывается, и мы замираем.
– Вашу мать, – говорит Маркус, – я мог бы и догадаться.
Адди
Я выбегаю из ванной, практически отталкивая Маркуса. Комнату не различить сквозь пелену темноты и слез. Залезая в кровать, случайно толкаю Деб коленом и бужу ее.
– Адди?
С головой скрываюсь под одеялом.
– Классика, иначе не скажешь! – разоряется Маркус в ванной так громко, что, наверное, даже Родни проснулся.
Я крепко зажмуриваюсь и пытаюсь сосредоточиться на дыхании, но оно становится все более сбивчивым.
– Лучше бы мы пешком поперлись в эту шотландскую дыру, чем с ней в одной машине! – возмущается Маркус, еще повышая тон.
– Не обращай внимания, Адди, – говорит Деб, забираясь ко мне под одеяло. – Они сами попросили их подвезти. И ты же знаешь этого гаденыша.
– Замолчи! – велит Дилан Маркусу.
Мы с Деб вздрагиваем: никогда еще не слышала, чтобы Дилан говорил так резко. Ни во время ссор, ни в тот день, когда меня бросил.
– Просто замолчи!
Мы лежим неподвижно. Я не вижу Деб, но чувствую на себе ее взгляд.
– Не знаешь – не лезь! И я не позволю тебе так говорить об Адди! – продолжает Дилан.
– Шутишь, что ли?!
– Что случилось? – недоуменно спрашивает Родни с другого конца комнаты.
– Чего я не знаю?! – орет Маркус. – Почему ты вечно это твердишь? Да я один здесь знаю, о чем говорю! Я сделал эту гребаную фотографию, Дилан, или ты забыл? Я лично видел, как она сидела у него в кабинете, а он ее лапал за ногу, как…
Кажется, дело вот-вот дойдет до драки.
Из желудка поднимается ком. Увы, в самом прямом смысле. Деб крепко, до боли, сжимает мою здоровую руку, но я вырываюсь, мчусь в ванную,
