Вечерняя звезда - Макмуртри (Макмертри) Лэрри Джефф
— Гектор, вот она я, живая и невредимая, и тебе нет нужды бурлить и гневаться на Паскаля, — успокоила его Аврора. — Поскольку вполне очевидно, что мое опоздание расстроило вас обоих, мне кажется, я должна поступить с вами благородно и предложить вам сандвич и ломтик пирога в качестве противоядия от ваших страданий. Хотите?
— Я — да, — сказала Рози, принюхиваясь.
— Я бы тоже, если это тот самый пирог, который мне нравится, — пробубнил генерал. Он предпринял массированную атаку на самого себя, чтобы взять себя в руки, но руки у него все же слегка дрожали.
— Именно это я в тебе и люблю, Гектор, — ты готов придираться к человеку даже в самой тяжелой ситуации, ну точно как я сама, — сказала Аврора, разворачивая пирог.
6
— Ты предпочел бы, чтобы я больше вообще не приезжала к тебе, Томми? — спросила Аврора своего внука. Они сидели в комнате для свиданий. Здесь можно было отметить некоторые усилия хоть как-то приукрасить помещение, но эти весьма малые усилия не увенчались успехом. Аврора, входя в эту комнату, никак не могла избавиться от ощущения, что это она — преступница и для нее наступил час расплаты за все прегрешения ее жизни, за несказанные слова и преступления — их нельзя было исправить, и уж совсем не в ее власти было бы хоть что-то изменить или восполнить.
Ей не требовалось этой неумышленно сделанной мрачной комнаты, чтобы напомнить себе о том, что ее преступления нельзя было исправить. Она читала это в глазах Томми и в его безразличии — безразличии, которое было гораздо сильнее, нежели все, что ей доводилось встречать в ее долгой жизни.
— Ты можешь приезжать, но не обязана, — сказал Томми приятным голосом.
Аврора крутила свой перстень. Она вспоминала день, когда они хоронили Эмму — ее дочь, мать Томми. Лил дождь, и она припомнила с такой ясностью чувство глубокой печали, которое она испытала, когда они ехали домой, и как капало с деревьев по пути в Хьюстон. В самой глубине ее печали был страх, что после смерти Эммы, такой молодой, можно потерять детей, в особенности Томми. В тот же вечер, когда она укладывала Томми, Тедди и Мелани в кроватки, она спросила Томми, не хочет ли он утром поехать в зоопарк — ему всегда там очень нравилось.
— Мне без разницы, — сказал Томми. — Мне больше ничего не будет нравиться делать.
— А мне будет, — сказал Тедди. — Мне до сих пор нравится «Улица Сезам».
Теперь, спустя годы, Аврора поняла, что и в ту минуту, когда дети с мрачными лицами надевали свои пижамки и она укладывала их, Тедди все еще любил зоопарк. Мелани нравилось многое — даже, говоря по правде, слишком многое. Но Томми, старший и самый сильный, был человеком слова. Ему больше никогда ничего не нравилось.
Аврора подняла глаза, и Томми встретился с ее взглядом. Он без труда смотрел в глаза любому человеку. Вообще-то бабушка ему нравилась, и не потому, что она так много старалась сделать для него, а потому, что она не переставала жить для себя. Если остановиться и подумать о ней, то оказывалось, что она мчится по жизни с невероятной скоростью. Он-то как раз об этом и думал. В тюрьме только самые отпетые преступники с руками по локоть в крови продолжали жить насыщенной жизнью, несмотря ни на что. Большинство же заключенных совершенно прекратили бороться за жизнь: они уступили скуке и апатии. В тюрьме приходилось быть осторожным с теми, кому было достаточно лишь бросить на тебя взгляд, и ты понимал, что тебе грозит опасность. Они напоминали ему его бабушку.
— Наверное, мне лучше бросить эти поездки, — сказала Аврора. — Я так редко от чего бы то ни было отказываюсь в своей жизни, и никогда прежде я не бросала родственников, но, видимо, мне лучше бросить тебя, пока ты меня не уничтожил. Есть и другие люди, которым я нужна, и среди них твой брат и сестра, и, мне кажется, я не могу позволить, чтобы меня уничтожил кто-то. Ты очень равнодушный, — прибавила Аврора.
— Я нейтральный. Именно так я предпочитаю жить.
— Я не считаю, что ты нейтральный. Я старше тебя, и до сих пор мне не доводилось встречать по-настоящему нейтрального человека, — сказала Аврора.
— Но вот а я как раз такой, — стоял на своем Томми.
Аврора покачала головой.
— Это просто твое оружие — безразличие, — сказала она. — Это то, чем ты нас убиваешь — или, по крайней мере, меня. Но я — старая эгоистка. Я лучше откажусь от чего-то, чем позволю себя убить.
Она встала, чтобы попрощаться. Томми тоже поднялся.
— Твоя мама тоже хотела загнать меня в угол, — сказала Аврора, даже в этом своем отчаянии думая о том, как же он был похож на ее дочь. Брови такие же и манера держаться. Что касается фигуры и в какой-то степени осанки, он тоже, безусловно, был сын своей матери.
— Мне кажется, теперь это называют пассивноагрессивным состоянием, — поставила диагноз она. Я этот термин подхватила у своего психлекаря. Твоя мама была большая мастерица в этом. Она могла сопротивляться чему-нибудь месяцами или даже годами. Ты тоже так можешь.
— У тебя есть лекарь?
— Ну, конечно! Мы с генералом ездили к нему сначала вместе, потом генерал вышел из игры. А я все еще езжу и, должна сказать, многому научилась.
— Наверное, это хорошо, — сказал Томми. Мысль о том, что может делать у психлекаря его бабушка, была достаточно удивительной. Это было что-то такое, о чем стоило подумать.
— Не обязательно, — сказала Аврора. — Знаешь, как говорится: умножая знания, умножаешь скорбь. Тебе понравилось, что ты застрелил Джулию?
— Мне нравилось стрелять, — не растерялся Томми. — Я как-то не слишком задумываюсь о Джулии.
— Я поехала. Если тебе когда-нибудь захочется кого-то из нас увидеть, позвони.
Обычно она пыталась обнять Томми, чем ужасно смущала его, но на этот раз она просто подошла к охраннику и сообщила тому, что готова уйти. Впервые за все время она не плакала.
— Знаешь, что мне нравится в твоей бабке? — сказал охранник, который провожал Томми обратно в камеру. Охранник был пожилой прихрамывающий ревматик.
— Что? — удивился Томми.
— У нее никогда не бывает дешевых духов. Большинство женщин, которые приезжают сюда, словно вылезают из ванны с дешевыми духами. У меня нюхалка чувствительная, а некоторые из этих дешевых духов такие сильные, что глаза начинают слезиться. А вот твоя бабка — ну, она всегда с большим вкусом, она и одевается хорошо, — добавил охранник. — Это тебе не какая-нибудь старая корова, как большинство этих баб, что ездят сюда.
Через год Томми написал бабушке коротенькую записку, рассказав о том, какой комплимент сделал ей охранник. Томми решил, что ей было бы приятно узнать, что она произвела такое благоприятное впечатление на старого, закаленного годами тюремщика.
7
На обратном пути в Хьюстон Рози сжалась от напряжения, а Аврора казалась вполне спокойной. Она вошла в машину, и они доехали почти до Конро без единого слова. Обычно на пути из Хантсвилля в Конро говорилось много слов, но большинство из них были Аврориными шпильками по поводу того, как Рози водит машину. Немало бывало и слез.
Тот факт, что слов сказано не было и не было пролито слез, никак не облегчили напряженность, которую чувствовала Рози. Она бы расслабилась скорее, если бы Аврора дала выход своим чувствам. А пока что ей ничего не оставалось, кроме как ехать вперед и размышлять о том, насколько же она была глупой, — она экспромтом назначила свидание пузатому охраннику в тюрьме, с которым она согласилась поужинать. Он сам подошел к ней, когда она сидела в машине на стоянке. Звали его Вилли, он был примерно одного с ней возраста, и у него была приятная улыбка. Он дважды улыбнулся ей, как раз тогда, когда у нее было такое плохое настроение, чем немедленно лишил ее способности нормального трезвого рассуждения.
— Какая красавица, просто цыпленочек, — сказал тюремщик. — Какое у вас любимое блюдо?
— Суп-гамбо с креветками, — ответила Рози. Как бы то ни было, этот суп занимал одно из первых мест в списке ее любимых кушаний, и она была настолько изумлена этим вопросом, что не смогла сказать этому дяде, что ему, кажется, не могло быть никакого дела до ее любимых блюд.
