Градус любви - Кэнди Стайнер
Все такая же замерзшая и мокрая, но живая.
Я не могла выйти из этой ситуации с легкостью, и самый лучший способ во всем разобраться – вообще не принимать никаких решений.
Мы с Ноа – друзья. И не переходили за грань этой дружбы.
Все хорошо.
– Энни, он просто мой друг, – понизив голос, стала я уверять подругу и саму себя. Мамы и папы не было дома, но Энтони работал в домашнем офисе отца.
Хотя я не сказала ничего такого, чего ему не стоило бы слышать.
Во всяком случае, так я себя убеждала, заговорив еще тише:
– Мы не сделали ничего плохого.
– То, что тебе уже приходится это говорить…
– Знаю, – снова вздохнув, сказала я. – Знаю. Но с ним я чувствую себя… собой. Из-за организации свадьбы лето выдалось очень напряженным, но с ним все кажется проще, легче, терпимее. Нам весело, даже если мы просто пишем мелом на доске дурацкие надписи.
– А с Энтони ты чувствуешь то же?
Я не ответила.
На другом конце раздался протяжный вздох.
– Ладно. Скорее приезжай, и мы все обсудим, хорошо?
– Я бы хотела не это обсуждать, а просто заниматься украшениями для стола.
– Ну, придется делать и то, и другое. Напиши, когда выедешь.
Я застонала.
– Ладно.
– Люблю тебя.
– Я тоже тебя люблю.
– Руби Грейс?
– Да?
Энни помолчала.
– Все будет хорошо. Помнишь?
Я кивнула, стараясь не замечать, что от ее слов к горлу подступил комок.
– Помню, – прошептала я в ответ.
Отложив телефон, я закончила упаковывать элементы для украшений, взяла первую коробку и осторожно стала спускаться. Коробка была тяжелой, и я споткнулась на ступеньке, чуть не рухнув на пол и не выронив хрупкое содержимое.
– Черт, – буркнула я, поставив коробку на перила.
Я стояла посередине между двумя пролетами и не хотела ненароком упасть.
– Энтони? – крикнула я, удерживая коробку. – Ты не мог бы помочь мне с коробками?
Он не ответил.
Я нахмурилась и прикинула, как еще можно решить эту проблему. Мне не хотелось снова подниматься по лестнице, поэтому я оставила коробку на площадке, сбежала по лестнице и пошла в папин кабинет.
– Энтони? – снова окликнула я.
И опять осталась без ответа.
Завернув за угол и направившись по коридору мимо кухни, я услышала его голос.
Ну точно, болтает по телефону.
Я уперлась руками в бока и остановилась в коридоре, обдумывая варианты. Я решила просто выпить стакан сладкого чая и подождать, когда он закончит разговор и поможет мне отнести коробки в машину. Спешить все равно некуда.
Но не успела повернуть к кухне, как услышала свое имя.
– Да, здесь царит сплошная суета, но Руби Грейс отлично со всем справляется. На этой неделе съемочная группа сняла наш ужин, и моя невеста выглядела обворожительно. Она обладает всеми качествами, которые я мечтал видеть в жене.
Я улыбнулась, ощутив прилив любви и вины, прислонилась спиной к стене и прижала руки к груди. Знала, что подслушивать неприлично, но, по правде говоря, мне позарез нужно было услышать от Энтони эти слова.
Нужно было услышать, что я для него значу.
– Пап, знаю. Да. Верно. Ха! Знаю, видел бы ты нас на дегустации виски. Клянусь, этот город живет и дышит этой винокурней.
Я улыбнулась. Да, это он верно сказал про Стратфорд.
– О, поверь, с ее отцом я разберусь. Учитывая, чем мы ему помогаем, сомневаюсь, что ему вообще удастся сделать вид, что он ко мне плохо относится – даже если так и есть, – уже тише сказал Энтони.
Внутри у меня все перевернулось, и я стала тихонечко подбираться поближе.
– Это не единственная причина, пап, – после долгой паузы сказал он. – Нет. Знаю. Я понимаю. Слушай, чтобы пустить ему пыль в глаза, мне просто нужно быть политиком. Мы играем в гольф, болтаем, ходим в казино, обсуждаем, что из-за экстремистов страна катится в пропасть. – Пауза. – Знаю. Я тоже думал, что после он что-то поймет, но… тем не менее. Ее мама чуть более суровая, но я строю из себя этакого джентльмена, и она на это ведется. Нужно просто пару раз открыть ей двери и называть «мэм», и она будет сиять, как рождественская елка.
Пауза.
Энтони громко вздохнул.
– Пап, поверь, я все понимаю. Я знаю, что они не сов-сем вписываются в наши представления об идеальных родственниках жены. Они деревенщины, но вертятся в политических кругах, пусть и в небольших. Ты ведь сам этого хотел. Фамилия Барнеттов известна в этом городе, а в биографии Руби Грейс нет ни единого пятнышка, которое могло бы всплыть и подгадить нам выборы. У нее идеальная репутация. Она ведет себя с достоинством. И у нее нет амбиций. – Он снова замолчал. – А еще она хорошенькая, и это прекрасный бонус.
Он снова хохотнул.
А я снова ощутила, как подкатила к горлу тошнота.
– Мать отлично ее выдрессировала на роль идеальной жены политика, – продолжил он. – Ее семья – не совсем тот идеальный образ, который мы себе представляли, но они очень уважаемы. И у них прекрасная репутация. Мы должны сыграть для них роль, как и нам нужно, чтобы свою роль сыграла Руби Грейс.
Я прикусила губу, чтобы сдержать слезы. Меня охватило смятение, перемешанное с ощущением, будто меня предали. Я ничего – решительно ничего – не понимала. Энтони любил меня. И любил мою семью.
О какой роли в нашей жизни он говорил?
И какую роль в его жизни должна сыграть я?
Нет, Энтони не мог так сказать. Он бы не стал говорить обо мне в подобной манере. Это недоразумение.
Я хотела убедиться в этом, пытаясь не дышать часто, и стояла в коридоре, прижавшись к холодной стене.
Но не смогла врать самой себе, ведь услышала достаточно, чтобы узнать правду.
– Пап, мы всегда это планировали, – сказал Энтони. – Она идеальна.
Молчание.
– Знаю, – сказал Энтони. – Думаю, Руби Грейс с радостью займется общественными проектами. Это сослужит пользу предвыборной кампании. И, слушай. – Он заговорил еще тише: – Если она увязнет во всем этом, то у меня появится куча свободного времени, чтобы немного развлечься на стороне… если ты понимаешь, о чем я.
Он от души расхохотался, и из коридора я услышала зычный смех его отца.
Отца, который в первую нашу встречу поцеловал мою руку и сказал, как я красива и умна, и