Между нами. На преодоление - De Ojos Verdes
— Да я из-за тебя маньяком себя чувствовал… — бормочет, прикрывая веки. — С первой секунды как обдолбанный облизывал глазами рыжую колдунью на соседнем балконе. Ты, как назло, каждый раз то ноги вытянешь, то обольешься, свеча своими прелестями. Я, что, железный? Ходил злой, блядь, как надроченный черт. А потом по бабам кинулся. Думал, пройдет. Простая житейская формула: одна не даёт — другая даст. Ага… «Круто» работало в моем случае.
Мирон чихает, я машинально протягиваю ему салфетки. Молчит несколько долгих секунд, потом переворачивается на бок, сопя с шумом. Кажется, что совсем ослаб и сейчас заснет. Поглядываю на часы, лекарства ещё двадцать минут будут ехать. Пока размышляю, чем бы занять Ольховского до приезда курьера, смущенная прозвучавшими откровениями, он вдруг сам продолжает:
— Бля-я-ядь, — растягивает смачно и ухмыляется воспоминаниям, так и не раскрыв глаз. — Я тебя ночью в красном платье тогда у двери увидел… У меня радар взорвался к ебеням, Медная. Небольшой пожар на ферме из-за замыкания больше не казался такой уж и важной причиной для отъезда. Ты закрылась в квартире, а я шаг за тобой сделал на механике. Забылся на секунду. Это охуеть как странно для мужика за сорок. Ты не поймешь.
До этого стоявшая на своих двух, я в замешательстве присаживаюсь на кровать.
— Я была уверена, что ты меня ненавидишь.
Смачивает пересохшие из-за дыхания ртом губы и расплывается в легкой улыбке.
— Так-то… было дело. В какой-то момент, наверное, ненавидел. Когда думал, что дневные вздохи днем издаешь ты. И что кто-то прямо рядом со мной раз за разом доводит тебя до такого сумасшедшего пика…
Ну, спасибо.
— А сам при этом — как пацан в пубертате. С перманентным стояком при твоем появлении на горизонте. Здравствуй, стрелка на двенадцать, — словно обиженным тоном. Боже, этот похабный юмор действует на меня поистине аномально, пробирает на истерику, но в этот раз спазм в горле мешает рассмеяться. — Я и не представлял, что в моем возрасте это возможно. Такое было нормой в двадцать. Где-то даже в тридцать. А дальше ты вроде и не жалуешься, но уже потихоньку идешь на спад. Осознаннее, что ли, относишься к сексу. И тут такой сюрприз. Гордиться, чтоб ты знала, нечем. Иногда это было болезненно до скрежета зубов. Бесило своей моментальной мощью. А как меня кры′ло, что я не контролирую собственное тело… И финальная подстава — все в постели казались подделками. Напирал на количество, отрицая нужду в качестве… А коза по соседству так и продолжала воротить нос…
Вау. Могу ошибаться, но смахивает на чистосердечное признание. Неужели такое бывает? Неужели я могу вызывать настолько взрывные эмоции?..
Память подкидывает кадр после моей первой неудачной пробежки. Как я стою у лифта, в очередной раз облившись. И мы с Миром скрещиваемся взглядами. А потом он чертыхается и возвращается в квартиру, из которой вышел. Возвращается к женщине.
То есть… это я вдохновляла его на любовные подвиги?.. Которые, по факту, мешали мне полноценно жить?
Странное достижение. В голове не укладывается. Не знаю, как относиться к озвученным «претензиям». Они устроили мне конкретный такой диссонанс.
Так и сижу неподвижно. Загруженная и хмурая. Наблюдая, как разглаживаются черты Мира. Вывалил на меня сие счастье и слился.
Дверной звонок заставляет вздрогнуть в испуге, настолько я погрязла в мыслях. Мирон тоже резко открывает глаза. Неожиданно ясные и трезвые, как у здорового человека. Как такое возможно — понятия не имею, пять минут назад они были красными и уставшими. И от этого контраста буквально подпрыгиваю. Вскакиваю на ватные ноги и спешу в коридор.
Одно точно — эта исповедь им не планировалась. Вряд ли бы я услышала о его душевных терзаниях того периода, если бы не болезнь, затуманившая мозг. Это почти как алкогольное опьянение. А, значит, правдиво…
Дверь открываю в неком раздрае. А, открыв, застываю в шоке.
Приходится проморгаться, чтобы убедиться, что я не сошла с ума.
Вот это генетика...
Теперь я знаю, как выглядел Мир в молодости без щетины и с шевелюрой. Кстати, мне как-то удалось выведать, что голову бреет из-за спора, который они затеяли с друзьями. Что-то типа, каждый около года меняет какую-то деталь во внешности. Кто дойдет до конца, тот и победитель. Мальчики такие мальчики, даже если им по сорок годиков.
Версия «Мир. 2.0» тоже разглядывает меня. Знакомым наглым прищуром с вскинутой в интересе бровью. Вспыхиваю. Делаю шаг назад.
— Здрасьте, — басит великан, переступая порог. — Отец дома?
И продолжает бесцеремонно осматривать меня с ног до головы.
Киваю, а уже через секунду наблюдаю, как Никита разувается, вешает куртку и проходит внутрь. Провожаю его спину в смятении. Этот парень реально огромный, мышцы угрожающе бугрятся под тонкой водолазкой. У них в спецназе, наверное, все такие. Но в обычной жизни немного тревожно встречать солдата-глыбу.
Не решаюсь идти следом, юркаю в кухню, нервно покусывая губы. Минут через десять вновь раздается звонок. К счастью, на этот раз действительно курьер. Со стаканом воды, блистером и бутылкой морса вхожу в комнату. Отец с сыном замолкают. Мир принимает таблетку в воцарившейся тишине, и я сообщаю, что иду домой, дабы не мешать им.
Саму бьет колотун. Запираюсь в квартире и сжимаюсь в комочек.
Ну вот... о нас, можно сказать, знает член семьи. И наверняка это только начало. И что сулит мне такой расклад? Морозит от мыслей о дальнейшем развитии событий. Я будто не сомневаюсь, что эту связь все осудят. Почему? Да этих «почему» в моем сознании десятки! И боюсь. Очень боюсь воплощения этого страха — быть оплеванной.
Я успеваю накрутить себя достаточно глубоко. Когда спустя два часа приходит сообщение от Ольховского, смотрю на текст с невероятной концентрацией опаски. Он просит вернуться, поскольку Никита ушел.
— Все нормально? — мой голос звучит задушенно.
Протягиваю градусник, Мир убирает его в подмышечную впадину, не замечая моего настроения.
— Более чем. Давно не виделись с ним, поболтали немного. Жаль, опять уезжает. Такая работа.
Я часто задаюсь вопросом, не альтернативная ли это вселенная, в которой парень из богатой семьи вместо того чтобы тратить деньги и просиживать штаны в каком-нибудь офисе, выбрал рисковать своей жизнью, служа родине?.. В принципе, Ольховский тоже не типичный толстосум. Я не вижу в нем высокомерия, снобизма и синдрома Бога. Он, наоборот, очень трудолюбив и делегирует мало обязанностей. Наверное, это все идет от воспитания.
