Между «привет» и «прощай» - Эмма Скотт
«Да, ты вполне можешь попытаться. Удачи!»
– Как поживают Морган и Налани? – поинтересовалась я. – И малыш Калео?
– Великолепно. Заняты, благодаря тебе.
– Ну, явно не только мне. Они и сами толковые ребята. Им просто нужны были свежие идеи.
– Может быть. Как бы то ни было, это сработало. Я-то хотел подкинуть денег, пока они не разберутся с трудностями.
– Потому что ты о них заботишься. – Я толкнула его локтем. – Это вполне в твоем духе.
– Наверное. – Эшер посмотрел на меня. – Прости, что я не слишком откровенничал о детстве.
– Я понимаю. Как ни трудно себе это представить, мы не так давно знаем друг друга. Так что ты не должен мне ничего рассказывать, если не хочешь. Ты имеешь право на секреты. Я же своими словами только вызвала в тебе чувство неловкости.
– Вовсе нет. – Эшер пристально взглянул на меня. – Я пытался держать тебя на расстоянии, но это, черт возьми, невозможно. – Я сглотнула, услышав, как он озвучил мои мысли. – Наверное, я чувствовал себя неловко, – продолжил он. – Нам с братом сильно досталось, и мне хотелось бы обо всем забыть. Вот только не получится.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты спрашивала, почему я стал пожарным. Думаю, как раз из-за того, с чего все началось. Для нас с Морганом началом стал огонь.
Я не двигалась, захваченная его словами. Эшер сделал глоток воды и начал рассказывать, с каждым словом стирая преграды, что еще оставались между нами.
– Мама подсела на обезболивающие, а они, в свою очередь, очень быстро сменились наркотиками. И в один прекрасный день мы поняли, что ее больше не волновала наша судьба. Вместе с порочным дружком – одним из многих – они подожгли наш трейлер. Если бы Морган не проснулся, чтобы сходить в туалет… – Эшер покачал головой. – Ему тогда было одиннадцать, мне – около семнадцати. Я знал – попади брат в органы опеки, его бы у меня забрали. Может, отдали бы в приемную семью, где я не сумел бы до него добраться. Я не мог этого допустить, так что мы оттуда сбежали.
– В Нью-Йорк, – подсказала я, когда он глотнул еще воды.
Эшер кивнул.
– У меня с собой было четыреста баксов. Я снял для нас комнату в дешевом отеле, записал Моргана в школу, сам получил аттестат и устроился на работу, подавая заявки на все стипендии в колледж, о которых только смог узнать.
«В чертов Колумбийский университет», – подумала я, ожидая, что Эшер упомянет об этом. Но, конечно же, он промолчал.
– Какое-то время я жил в постоянном страхе, что власти ворвутся в дверь и заберут у меня Моргана.
– И как тебе удалось этого избежать?
– Не думаю, что нас вообще искали, – с мрачным видом проговорил он. – А если и да, то не слишком усердно. Не знаю, что случилось с мамой. Вероятно, она решила, что мы не выбрались из того пожара. Возможно, ее уже нет в живых. Или, если повезло, она попала за решетку.
Я молчала, наблюдая, как на его лице отражаются горечь и боль.
– И все же мне помогали, – признался он минуту спустя и сделал еще глоток воды. – Секретарь в школе Моргана довольно быстро поняла, что я сам подписывал бумаги и носил записки с оправданиями о невозможности прийти на родительские собрания. Думаю, она защищала нас, как могла. Когда мне исполнилось восемнадцать, мы съехали из отеля в квартиру, и я подал заявление на оформление опеки. – Он пожал плечами, глядя прямо перед собой. – Образ испуганного Моргана, стоящего там, в заполненной дымом комнате… ознаменовал для меня конец нормального детства, хотя с самого начала оно было не таким уж хорошим. И с тех пор, полагаю, я всегда тушу пожары. – Он печально усмехнулся. – Я ходячее психологическое клише.
Я прижалась щекой к его плечу.
– Думаю, прекрасно, что ты пошел на все это ради него. И усердно трудился, чтобы вас не разлучили.
– И снова миллион раз сделал бы то же самое. Вот только в результате некая часть меня всегда находится в состоянии повышенной готовности, ожидая новых неприятностей, – прозвучит сигнал тревоги или посреди ночи раздастся телефонный звонок. По крайней мере, когда люди вызывают «неотложку», я иду и сражаюсь.
– Больше никаких сражений, – тихо проговорила я. – Хотя бы в ближайшие пять дней. – Я наклонилась, чтобы его поцеловать, но он снова отвернулся. – Эшер…
– Я чертовски сильно хочу поцеловать тебя, так что едва могу дышать, – признался он. – Но…
– Так поцелуй, – попросила я. – Ты не болен, а даже если и так, оно того стоит. Ты того стоишь.
При этих словах глаза его вспыхнули, потом потемнели от желания. И он, наконец, поцеловал меня. Я ощущала этот поцелуй каждой клеточкой тела, вспышки удовольствия пронзали насквозь, заставляя сердце бешено биться в груди. У меня уже не осталось сомнений – что бы ни происходило между нами, речь точно шла не о банальной интрижке или увлечении. И это пугало до смерти. Ведь не важно, насколько мы сейчас были близки – мы по-прежнему жили за тысячи миль друг от друга.
«Не думай об этом сейчас. В данный момент он здесь…»
Поцелуи стали более горячими, настойчивыми. Мы двинулись к кровати, оставляя за собой след из сброшенной одежды. Когда между телами уже не осталось преград, Эшер перевернулся на бок и прижался теплой, твердой грудью к моей спине. Он поцеловал изгиб шеи, плечо, медленно лаская кожу языком.
– Ты стараешься даже не дышать мне в лицо? – недоверчиво спросила я, когда его жаркие, влажные прикосновения разбудили во мне желание.
– Возможно, – все еще хрипло проговорил он. – Или я просто хочу трахнуть тебя сзади.
Застонав, я растаяла в его объятиях, отдаваясь на волю того, что должно было случиться дальше.
Скользнув рукой по моему телу, Эшер обхватил грудь, пощипывая и дразня сосок. Другую руку он опустил мне между ног, скользнул пальцами по влажным складочкам и круговыми движениями начал ласкать клитор.
Сдержав стон, я потянулась назад и сжала в руке член, принялась поглаживать его в такт движениям пальцев Эшера.
– Черт, Фейт, я хочу войти в тебя, – выдавил он. В его словах звучало такое желание, что я могла бы кончить прямо здесь и сейчас. – Презерватив…
Он хотел уже высвободиться из моих объятий, но я крепко его держала.
– Эшер, подожди, – хрипло проговорила я. – Когда я вернулась, то первым делом проверила лодыжку. Полностью обследовалась, сделала кое-какие уколы и… После тебя я ни с кем не была.
Он замер
