Соперница [litres] - Эрик-Эмманюэль Шмитт
– Ах…
Карлотта не могла решить, радует это ее или раздражает. Скорее всего, и то и другое. Привязанность поклонника льстила ее самолюбию, но эта хвала относилась к ушедшей прекрасной эпохе. Дед был ею очарован, а внук испытывает к ней жалость. Какая деградация!
Она попыталась подняться на ноги. Энцо пришел ей на помощь, придвинув кресло.
– Не вставайте так резко. Поберегите сердце.
Карлотта мысленно ругнулась. Ее сердце! Стоило любому нахалу заговорить о ее сердце, и она чувствовала себя рухлядью, которой место на свалке. В прежние времена ни один молокосос не посмел бы упомянуть о ее сердце, а тот, кто отважился бы на это, не заручившись ее одобрением, схлопотал бы пощечину.
– Спасибо… э-э…
– Энцо.
Он раздражал ее: милое мальчишеское имя, весь такой милый, сама любезность, безупречное внимание – все напоминало о том, что срок годности у нее истек.
– Спасибо, Энцо.
Она села. Мальчик прав: нужно унять одышку. Он поднял сумочку и аккуратно положил ей на колени. Она бормотала что-то себе под нос, униженная, несчастная, разъяренная. Сейчас он распрощается с ней и уйдет. А что еще он может сделать? Зачем ему тратить время на дряхлую старуху, которая и на ногах-то не стоит? Что ж, прощай, Энцо. Ступай к своим французам, обжирайся, а потом, когда наступит ночь, отправляйся к приятелям, таким же красавчикам, как ты сам.
Он поклонился ей и заглянул в глаза:
– Вам нужен племянник на время вашего пребывания в Милане?
– Что, простите?
– Только что вам понадобился племянник. Эта роль мне прекрасно подходит.
– Алло, дедушка? Представляешь, я дни напролет сопровождаю Карлотту Берлуми!
– Какую такую Карлотту?
– Карлотту Берлуми, певицу.
– Боже мой, так она не умерла?
– Если и так, то хорошо это скрывает.
– Карлотта Берлуми… О, Энцо, ты возвращаешь меня в далекое прошлое. Как она теперь выглядит? Со страхом жду твоего ответа…
– Очень стильно. Прекрасно сохранилась. Ты ведь слышал, как она поет?
– Да!
– И ты говорил, что она тебе нравилась…
– Карлотта Берлуми? Безумно… Она была… она была… Как бы это объяснить? Она была…
– Соперницей Каллас?
– Соперницей Каллас? Ну знаешь… Во многих отношениях она даже превосходила ее.
– В чем именно?
– Ладно, я закругляюсь, сюда идет твоя бабушка, лазанья ждать не может. Я позвоню тебе позже. Целую, мой мальчик.
– Умереть в «Ла Скала» – это было бы шикарно!
Энцо разразился хохотом, услышав это заявление. Вот уже битый час посетители бара с завистью наблюдали за этой странной парой: хилый пижон и пожилая дама, которые болтали без умолку. Карлотта Берлуми уже выпила три «Манхэттена», украшенных мараскиновой вишенкой, а Энцо, привыкший к бережливости, все еще цедил фруктовый коктейль с кубиками льда, позвякивавшими в высоком стакане. Ему все больше нравилось то, что он определил как чувство юмора Карлотты Берлуми. На самом деле юмор у нее как раз напрочь отсутствовал, ведь это качество предполагает скромную отстраненность; комизм заключался в том, что до предела категоричная и невероятно самовлюбленная старуха болтала обо всем, не боясь кого-то шокировать, выставить себя в смешном свете или наговорить глупостей, уверенная, что изрекает истину в последней инстанции. Когда какой-нибудь безрассудный смельчак пытался ей возразить, она либо игнорировала его, либо затыкала ему рот, повышая голос.
Она продолжала:
– Только представь заголовки: «Великая певица Карлотта Берлуми заканчивает свою карьеру там же, где начинала, – в миланском „Ла Скала“». Эта новость в один миг облетит весь мир.
Энцо, уверенный, что лишь немногие вообще помнят, кто такая Карлотта Берлуми, и что это известие вряд ли вызовет ажиотаж в прессе, не решился умерить ее энтузиазм и предпочел уклониться от дискуссии.
– Так вы дебютировали в «Ла Скала»? – спросил он.
– Почти. Я пробовалась на роли в нескольких итальянских театрах. В этом преимущество природного голоса: выходишь на сцену совсем юной.
Под «природным голосом» она подразумевала естественную постановку голоса. Карлотта родилась в Кастильоне-делле-Стивьере и с раннего детства подражала матери и бабушке – те сутки напролет шили, стирали, гладили и беззаботно, как пташки, распевали, не зажимая горло, с опорой на диафрагму и безупречным тембром в головном и грудном резонаторах. В семнадцать лет Карлотта приняла участие в любительском вокальном конкурсе в Ломбардии, и этого оказалось достаточно, чтобы жюри отметило ее и препоручило профессору Кампогальяни[7], преподававшему в Мантуанской консерватории. В начале карьеры, в возрасте двадцати лет, она исполнила партию Мими в пяти различных постановках «Богемы», затем трижды Аиду, а также Чио-Чио-Сан в «Мадам Баттерфляй» Пуччини и наконец получила ангажемент в «Ла Скала».
– Это была «Аида». Мы с Тебальди выступали по очереди.
– И как вам Тебальди?
Карлотта пожала плечами:
– Она не могла взять до третьей октавы[8]. Ее попытки звучали так отвратительно, будто кто-то прихлопнул муху на столе.
– И все же это была сама Тебальди! – возразил Энцо.
Он с трудом удержался, чтобы не крикнуть: «Все знают, что соперницей Каллас была именно она! Разве можно говорить о ней пренебрежительно?» – но ограничился лишь замечанием:
– Тебальди… Какой тембр! Какой диапазон голоса!
Но Карлотта, закусив вишенкой, повторила:
– Она была не в состоянии взять до третьей октавы. А как можно спеть Нильскую арию[9] без этого до? Ей пришлось взять верхнюю ноту с подъездом.
– Как это – с подъездом?
– Она притворялась, что поднимается к кульминации на глиссандо, скользя от ноты к ноте, и останавливалась именно тогда, когда нужно было держать это до. То есть с подъездом. – Скользнув пальцем по бокалу, Карлотта рассмеялась, удовлетворенная демонстрацией. – Маэстро Виктор де Сабата[10] говорил, что Тебальди утонула в Ниле, а я перешла Нил вброд, не замочив ног. – Она сплюнула в кулак вишневую косточку и добавила: – Как можно поклоняться певице, у которой нет верхнего до? Все равно что аплодировать безногому спринтеру!
В глазах Энцо вспыхивали озорные искорки. Он со смехом спросил:
– А как в таком случае вы объясните фантастическую карьеру Тебальди?
– Я не могу это объяснить. Однако она выбирала исключительно те партии, где не было сверхвысоких нот, чтобы люди не поняли, чего не хватает ее голосу. Но меня-то не проведешь!
Вопрос о Ренате Тебальди был закрыт, и обсуждать его больше не имело смысла. Тем не менее Карлотта сама вернулась к этой теме, спросив Энцо:
– А где умерла Тебальди?
– Дома, в Сан-Марино.
– Бинго! Налоговый рай… А от чего?
– Скончалась после тяжелой и продолжительной болезни.
– Что?
– Так говорят, когда не хотят произнести слово
