Как найти любовь в книжном магазине - Вероника Генри
Пол был покрыт великолепным красным ковром, уже поблеклым и потертым. Вдоль стен тянулись ряды деревянных полок, доходящих до потолка – чтобы дотянуться до редких книг на самых верхних полках, необходимо было пользоваться лестницей. Художественная литература располагалась в передней части магазина, справочная – в задней, а в центре стояли столы-витрины с книгами по кулинарии, искусству и путешествиям. Наверху, на антресолях, за стеклом хранилась коллекция первых изданий и подержанных раритетов. Джулиус управлял всем этим оркестром со своего места за деревянным прилавком. У него за спиной лежали заказанные книги, завернутые в крафтовую бумагу и перевязанные бечевкой. Здесь была даже старинная касса, поблескивающая хромом; Джулиус нашел ее в лавке старьевщика, он ею не пользовался и держал в ней леденцы, чтобы угощать ими ребятишек, которые были особенно прилежны и хорошо себя вели.
На прилавке всегда стояла наполовину наполненная чашка кофе, который он никогда не допивал, потому что, увлекшись разговором, забывал о нем и кофе остывал. К Джулиусу постоянно кто-нибудь захаживал поболтать. Столько советов, знаний, мудрости и, прежде всего, доброты не было ни у кого другого.
Постепенно книжный магазин стал Меккой для всех слоев общества Писбрука и окрестностей. Жители гордились своей книжной лавкой. Она стала местом, куда шли за уютом. И люди стали уважать ее владельца. Даже обожать. Более тридцати лет он питал их умы и сердца, а в последние годы у него появились помощники: приветливая и работящая Мэл, которая занималась приемкой и раскладкой книг, и долговязый Дэйв Гот, который знал о книгах почти столько же, сколько сам Джулиус, но говорил редко, – хотя, если кому-нибудь удавалось его разговорить, остановить его было уже невозможно.
Эмилия подумала, что отец все еще здесь, среди тысяч страниц. Среди миллионов слов, миллиардов слов. Всех тех слов, что спасали, развлекали и учили многих и многих читателей. Джулиус менял умы. Он менял жизни. Она поклялась себе, что продолжит его дело, чтобы он мог жить дальше.
Джулиус Найтингейл будет жить вечно.
Эмилия покинула магазин и поднялась по лестнице в квартиру. Она слишком устала, даже чайник не хотелось ставить. Ей нужно было прилечь и собраться с мыслями. Она пока ничего не чувствовала: ни шока, ни горя, лишь камень на душе. Случилось самое страшное, самое ужасное из всего возможного, но жизнь все-таки продолжается. Небо постепенно светлело. Эмилия услышала пение птиц и нахмурилась. Их щебетание предвещало новый день… но вдруг солнце никогда не взойдет, вдруг дни так и будут навечно серыми?
Казалось, что все комнаты лишились обычного тепла. На кухне, где стоял старый стол, сколоченный из сосновых досок, и лежали такие же древние тарелки, было прохладно и сумрачно. Гостиная с полузадернутыми шторами производила грустное впечатление. Эмилия не стала смотреть на диван, опасаясь, что он все еще хранит отпечаток Джулиуса. Сколько часов они провели на этом диване: сидели, подобрав под себя ноги, с чашечкой чая, какао или бокалом вина, за какой-нибудь книгой, слушая пластинки Брамса, Билли Холидей или Джони Митчелл… Джулиус не увлекался современными технологиями, он любил старые проигрыватели и очень дорожил своими колонками «Grundig Audiorama». Однако в последнее время они молчали.
Эмилия поднялась в свою спальню на верхнем этаже, откинула одеяло и забралась на высокую кровать с медными шашечками, на которой спала, сколько себя помнила. Она взяла подушку и прижала ее к себе – чтобы согреться и почувствовать себя защищенной. Подтянула колени к груди, ожидая, что вот-вот расплачется. Но слез не было. Она ждала и ждала, а глаза оставались сухими. Эмилия подумала, что она, наверное, чудовище, раз не может заплакать.
Через некоторое время она проснулась от легкого стука в дверь и не сразу поняла, почему лежит в постели полностью одетая. Осознание реальности отдалось болью в груди, и ей снова захотелось погрузиться в забытье. Но нужно было общаться с людьми, что-то делать, принимать какие-то решения. И ответить на стук. Она сбежала вниз в одних носках и распахнула входную дверь.
– Девочка моя.
Джун. Уверенная в себе и сильная Джун, возможно, лучший клиент книжного магазина с тех пор, как три года назад она вышла на пенсию и переехала в Писбрук. Она подменяла Джулиуса с тех пор, как он попал в больницу. У Джун более сорока лет было собственное дело, и она с готовностью взяла бразды правления в свои руки вместе с Мэл и Дэйвом. Стройная, с густыми темными волосами и кучей серебряных браслетов, она выглядела по меньшей мере на десять лет моложе своих реальных семидесяти. Энергичная, как двадцатилетняя девушка, умная, как физик-ядерщик, и храбрая, как лев. Эмилия сначала подумала, что между Джун и Джулиусом может завязаться роман (Джун дважды была замужем), однако их отношения были дружескими и исключительно платоническими.
Эмилия поняла, что надо было позвонить Джун, как только все произошло. Но ей не хватило ни сил, ни слов, ни присутствия духа. Их и сейчас не было. Она просто стояла, а Джун прижимала ее к сердцу своими мягкими и теплыми, как ее кашемировый свитер, руками.
– Бедная малышка, – сказала Джун.
И только тогда Эмилия расплакалась.
– Сегодня магазин можно не открывать, – сказала Джун Эмилии, когда та, выплакав все слезы, наконец смогла приготовить себе что-нибудь поесть.
Но Эмилия была непреклонна: магазин должен быть открыт.
– Много кто заходит в четверг. Это же рыночный день, – сказала она.
В итоге это решение оказалось лучшим из всех, что она могла принять. Мэл, обычно словоохотливая, молчала. Дэйв, обычно молчаливый, пять минут на одном дыхании говорил о том, как Джулиус научил его всему, что знал сам. Мэл включила радио «Classic FM», чтобы им не нужно было поддерживать беседу. Дэйв, у которого было множество неожиданных талантов, в том числе каллиграфия, вывел надпись:
С глубокой печалью мы вынуждены сообщить вам о кончине Джулиуса Найтингейла, любимого отца, друга и книготорговца, ушедшего мирно после непродолжительной болезни.
Они открылись с небольшим опозданием, но все же открылись. В течение всего дня в магазин заходили постоянные посетители, чтобы отдать дань уважения памяти Джулиуса и выразить свои соболезнования Эмилии. Одни приносили открытки, другие – домашнюю выпечку, а кто-то оставил у кассы бутылочку Chassagne Montrachet, любимого вина Джулиуса.
Эмилию не нужно было убеждать в том, что ее отец был замечательным человеком, но к концу дня она поняла, что все, кто его знал, тоже так считали. Мэл готовила бесчисленное количество чашек чая и выносила их на подносе в магазин.
– Приходи на ужин, – предложила Джун, когда они наконец повесили на дверь табличку «ЗАКРЫТО», спустя долгое время после официального окончания работы магазина.
– Я не очень голодна, –
