Отныне и навсегда - Роуэн Коулман

– Конечно, – смеюсь я. – Знаешь, я тут подумала… Совет директоров и Лувр никогда не согласятся отдать картину, но в каком-то смысле сейчас она в моем распоряжении. Думаю, что смогу найти способ, как забрать с выставки на одну ночь. Может быть. И только ради тебя.

– Звучит опасно, – говорит он. – Не хочу, чтобы ради меня ты рисковала работой.

– Это мое решение. – Я дрожу: перед самым рассветом в доме всегда холоднее всего. – И потом, это только часть плана. Давай сначала съездим за твоей линзой, а я пока пораскину мозгами.

Бен зевает, потирая лицо руками.

– Ты устал, – я касаюсь его щеки тыльной стороной ладони.

– Все в порядке, – он отводит взгляд.

– Идем в кровать, свернемся калачиком и проспим до звонка будильника.

– Мне… мне не нравится спать, – смущенно говорит он. – С тех пор, как мне рассказали про аневризму в голове, я боюсь, что если усну… то уже никогда не проснусь.

Бен снова поднимает глаза на меня. Я беру его за руку.

– Пойдем в кровать, – говорю я. – Ляжешь ко мне и поспишь. Я буду охранять тебя, пока ты не проснешься.

– С тобой я и правда чувствую себя в безопасности, – он обнимает меня, пока я помогаю ему встать на ноги.

Вскоре он засыпает, закинув руки за голову и слегка повернув лицо ко мне. Я кладу ладонь ему на грудь, чтобы чувствовать, как она вздымается и опускается. Если есть хоть малейший шанс продлить жизнь Бена, мы обязаны им воспользоваться, ради него и ради меня.

V

Со мной состарься ты!

Лучшее ждет впереди.

Роберт Браунинг, перевод Л. Януровой

Глава тридцать пятая

Вита готовит нам завтрак в старинной сковороде для яиц пашот. Она стоит перед плитой, сосредоточив все свое внимание на кипящей воде и двух тостах на гриле. Теперь я знаю, почему в холодильнике у нее пусто, – масло и сыр она держит в кладовой. По ее словам, молоко – это для неудачников.

Наблюдать за Витой в шелковом халате, свободно повязанном на талии, все равно что наблюдать за произведением искусства в действии. Я мог бы хоть целую вечность смотреть на нее, но чувствую, как мама ментально отвешивает мне легкий подзатыльник и говорит, чтобы я не сидел без дела.

– Приготовлю нам чай, – я поднимаюсь на ноги. – А где чайник?

– Ох, он старый, один из тех, что свистят, – она показывает на тусклую металлическую серую штуковину, обиженно сидящую в сторонке. – Поставь его на плиту, лет через сто вода закипит.

– А тебе не хочется обновить это место? – спрашиваю я, когда обхожу ее, чтобы набрать воды в чайник. Вита вытаскивает слегка подгоревшие тосты.

– У меня отличный вай-фай, – говорит она, бросая по тосту на тарелки и дуя на кончики обожженных пальцев. – А больше мне ничего и не надо. Здесь я чувствую себя дома, тут столько воспоминаний.

– Но ведь не все они принадлежат тебе, – замечаю я.

Вита пожимает плечами.

– Я увидел фото со свадьбы с Домиником.

Она перестает выскабливать содержимое сковороды и замирает. С яйца капает молочно-белая вода.

– В этом доме много меня, – наконец говорит она. – Я все гадала, не будет ли мне неловко… Знаешь, ты бы ему понравился. Странно такое говорить?

– Немного. – Я ерзаю на стуле, пока Вита кладет на мой тост два яйца.

– Только не привыкай, – говорит она. – Анна не против того, что я решила немного отдохнуть, но скоро мне придется возвращаться на работу.

– Но ведь ты так устала, – дразню ее я.

Вита садится напротив, халат на девушке слегка приоткрывается, и мне в голову вдруг приходит куда более интересное времяпрепровождение, чем поедание завтрака.

– Боже, ты потрясающая, – восхищаюсь я. – Ничего идеальнее в своей жизни не видел.

Она замирает, явно подавленная, и запахивает халат поплотнее.

– Извини. Извини, я не хотел тебя напугать.

– Ты меня не напугал, – она хмурится, напряженные плечи словно выстраивают между нами барьер. – Дело в другом. Мы с тобой сблизились, а ты еще многого не знаешь про меня. Надо было все тебе рассказать. Мне кажется, я ввела тебя в заблуждение.

– Ввела в заблуждение? – переспрашиваю я. – Ты же человек, а не дом на продажу. Мне не нужна вся твоя биография, чтобы понять, что ты прекрасна.

– Ты же знаешь, что я была замужем.

– Знаю и уважаю это, – говорю я. – Я понимаю, как сильно ты любишь Доминика и скучаешь по нему, и поэтому все, что происходит между нами, я ценю еще больше. Я знаю, что ты не из тех, кто легкомысленно пускает человека в свою жизнь.

Она кивает.

– Но есть вещи, которые я тебе не рассказала.

– Тебе необязательно делиться тем, о чем тебе некомфортно говорить, – отвечаю я. – Но если захочешь, можешь рассказать мне обо всем в любой момент. Это никак не повлияет на мои чувства к тебе. Их ничто не изменит.

Вита хмурится еще сильнее.

– Я пытаюсь сказать… Я ранена. Даже не требуется приглядываться, чтобы заметить трещины.

– Я вижу только потрясающую женщину, – говорю я, – которая показала мне, что в жизни всегда есть то, за что стоит быть благодарным. И я хочу сказать ей большое спасибо за это. Передо мной не раненый человек, а сильная, совершенная личность.

Вита отворачивается к окну.

– Бен, это не так. Мне не хочется врать тебе…

– Вита, – я беру ее за руку, соскальзывая со своего стула и становясь на колени перед ней. Я не идиот и прекрасно понимаю, что она что-то от меня скрывает. Но я не хочу знать что. Все, чего я хочу, – сохранить эту идиллию, пока могу держать ее в руках. Ничто другое для меня не имеет значения. – Мне не нужно твое признание. Я не за этим пал к твоим ногам. Через что бы тебе ни пришлось пройти, ты сделала это, оставшись самой собой. В ином случае я бы к тебе таких чувств не испытывал. С тобой я ощущаю себя любимым и желанным. И в этом мы равны.

Я тянусь вверх, убираю волосы с ее лица и вытираю большим пальцем слезу, стремящуюся скатиться по щеке. Вита закрывает глаза, когда мои пальцы медленно спускаются по шее к слегка приоткрывшемуся халату. Я задерживаю дыхание и развязываю пояс. Халат в тишине соскальзывает с ее плеч. Вита притягивает меня к себе, ее рука изучает у меня под рубашкой, пробегая по ребрам,