Между нами. На преодоление - De Ojos Verdes
— Что же дальше? — вылетает из меня потерянно.
— Дальше… — голос его становится ниже, ладони же — вновь движутся вверх по моим ногам. — Если ты удовлетворена результатом допроса, и он окончен, я собираюсь воплотить фантазию, терзавшую меня весь чертов вечер в ресторане… Снять с тебя это платье. Частично — зубами. Зацеловать до смерти. И трахнуть по-человечески, без предшествующих этому процессу слез. С твоей стопроцентной вовлеченностью, отдачей. Предыдущие два опыта секса-утешения мне не зашли, Адель. Но это тоже… обсудим потом. Всё будет, Медная. Так всегда и происходит, когда двое нравятся друг другу. Медленно… Осторожно… Вживаясь…
А вот эти проникновенные обещания в конце — это точно о будущем наших отношений?.. Или…
Не успеваю додумать мысль. И обработать всю его речь…
Мирон резко сдергивает меня вниз, вынуждая распластаться спиной на диване, и опускается, атакуя губы.
Ага. Всё так: медленно, осторожно, вживаясь. Вино, оказывается, очень вкусное. Благородное. Терпкое. И нетипично сладкое. Только сейчас распробовала его, щедро одаренная настойчивым языком мужчины. Фейерверками на кончике собственного языка. Вспышками удовольствия в голове.
Обхватываю ладонями крепкую шею и неосознанно веду по ней ласковыми касаниями. Пальцы покалывает, когда смелею и накрываю ими бритый затылок.
Ольховский поощрительно подается назад, доверяясь мне в руки.
Поцелуй со вкусом моей капитуляции. Пожалуй, так. Я, наверное, боялась себе признаться, но быть с ним — это что-то глубинно необходимое. Мир мне нужен. Новая неопознанная потребность.
Как и вещал, пускает в ход зубы, стаскивая ими бретели с плеч, которые потом оглаживает, выцеловывает, клеймит мелкими укусами.
— У тебя самые женственные, трогательно хрупкие, самые красивые плечи, — дробит он моё дыхание чувственными словами. — Идеальные, Адель, просто идеальные…
Очерчивает руками изгибы тела, целенаправленно добираясь до бедер. Туда, где так и осталось задранное платье. Ныряет под него. Высекает во мне искры прикосновениями.
И губы… как он целует губы… До звезд под веками. До головокружения. До намечающегося обморока.
Гладит бедра… Вверх-вниз… Четким транзитом от колен до нижнего белья.
И внезапно останавливается. Отрывается от моего рта и смотрит в глаза с неподдельной растерянностью, одновременно что-то нащупывая — всё там же под тканью наряда.
Едва ли я понимаю, что происходит. Но Мир весьма озадачен, будто не может найти что-то очень важное.
— Это… что… колготки? — наконец, шепчет в потрясении.
И я захожусь безудержным смехом, осененная веселой догадкой…
27. Сегодня так и случится
Прибегнуть к живой арифметике: оставить только то, что «делится» на «настоящее».
— Ты реально в колготках? — выталкивает слегка возмущенно.
— А должна быть — без? — снова давлюсь смешком.
Мирон отстраняется и неверяще инспектирует мои ноги уже визуально.
— А должна быть — в чулках, у меня на них были планы, — с досадой приподнимает голову и щурит на меня потемневшие глаза, — но у тебя их, подозреваю, нет. Вообще.
— Нет, — задорно подтверждаю с широкой улыбкой.
Видеть неподдельную озадаченность на лице этого мужчины из-за сущего пустяка — какой-то изощренный вид удовольствия. И я вновь смеюсь. Звонко, без тени смущения.
— Ну что за женщина, ни намека на раскаяние, — стремительно нападает, цапнув зубами мочку уха. — Я не могу вспомнить ни одного случая, чтобы стягивал колготки… Но, ничего, это всё исправимо…
Упоминание о других женщинах царапает, умеряя пыл.
— Мир! Мир! — с трудом останавливаю его, когда возобновляет ласки. — Пожалуйста, можно я сначала приму душ? Я так не могу.
Отрывается от меня с кислой миной и задумчиво проходится взглядом по наряду. С сожалением.
Разгоряченные. Растрепанные. Готовые к большему…
Я до сумасшествия жестока, раз прерываю такой момент.
Но, Господи, я же не отказываюсь!.. Я… Мне нужна пауза. Немного времени наедине с собой, чтобы поверить в эту реальность. У неё слишком непосильный для моего восприятия разгон от черного к белому.
Мне всё ещё страшно. Какая-то часть меня осталась там — перед домом, когда Мирон ответил короткое «Да». В этом мгновении пронзительного оцепенения. И чувства непоправимой беды. Ставшего для меня полнейшей неожиданностью.
Я хочу смыть с себя эту горечь, убрать задевшие сердце осколки…
Именно сейчас, находясь в объятиях Мира, я и осознаю эту потребность кристально ясно.
— Принесешь мою одежду? — прошу, когда мужчина нехотя встает. К счастью, понимая, что это действительно важно.
— Обойдешься, — вредничает и чертыхается, задев пустой бокал, который катится по полу от случайного пинка. — Она тебе не понадобится. В ванной есть корзина с чистыми полотенцами. Можешь обернуться в полотенце. До конца по коридору и направо.
Дабы не разозлить его окончательно, и не думаю спорить. Обуваюсь и быстро испаряюсь. Легко нахожу нужную дверь, ныряя в мраморное пространство. Отмахиваюсь от мысли застирать белье и колготки, у меня в сумке есть всё необходимое. Надеюсь, я получу её хотя бы утром.
Кое-как с помощью новенькой зубной щетки закрепляю на голове сооруженную наскоро дульку. Жаль мочить волосы, на укладку которых потратила столько времени.
Наконец, горячие струи упруго барабанят по моей коже. Вверяю себя процессу очищения. Рассчитывая на то, что он протекает не только на физическом уровне. Остервенело тру лоб, намыливая лицо, будто пытаясь стереть назойливые сцены, разговоры и мучительные ощущения прошедшего дня.
Выветрить ненужное. Прибегнуть к живой арифметике: оставить только то, что «делится» на «настоящее». Раз уж приняла, что этот мужчина мне нужен.
Тщательно высушиваю тело полотенцем и потом использую его в качестве единственно доступного одеяния — как мне и велели.
Открываю дверь, делаю шаг за порог… и визжу, угодив в крепкие руки. Они подкидывают меня вверх, устраивая животом на мужском плече. Свисаю головой вниз, роняя охапку одежды и туфли, и всё ещё продолжаю брыкаться, когда по ягодицам прилетает тяжелая пятерня.
Вот тут-то я и зависаю в конкретном замешательстве, не зная, смеяться или плакать от незавидной участи.
Через пару-тройку секунд мир снова переворачивается, комната сверхбыстрым калейдоскопом мелькает перед глазами, и я оказываюсь опрокинутой на кровать с непроизвольно вырвавшимся писком. Узел полотенца на груди ослабевает, махровые полы разъезжаются, бесстыдно демонстрируя мою наготу. Пусть и небольшим зазором, но этого хватает, чтобы я смутилась: сжимаю бедра и вскидываю руки в стремлении прикрыться.
Мир перехватывает их в воздухе, затем мягко, но
