Чистая любовь - Кэнди Стайнер
Но и по его жизни.
В истории винокурни «Скутер Виски» значился только один пожар. Он и случился в том кабинете.
И мой отец – единственный, кто погиб во время этого пожара.
Моей маме, братьям и мне по сей день приходится мириться с загадочной смертью отца и отсутствием внятных объяснений, почему пожар случился. Весь город оживленно обсуждал трагедию: кто-то задавался вопросом о том, не было ли это умышленным убийством, другие упрекали отца во вредной привычке курить, что, по заверениям пожарной службы Стратфорда, и стало причиной, но мама настаивала, что это невозможно, поскольку отец никогда не курил.
Это была та еще заваруха – огромная и трагическая.
Ставшая еще одним камнем преткновения между семействами Беккер и Скутер.
Причин, почему мы с Ноа и Майки работали на винокурне, было немало, но главная заключалась в том, что мы хотели сохранить наше семейное наследие. И хотя Патрик Скутер и его семья прикидывались, что между нами царят мир и согласие, в наших отношениях всегда ощущалось напряжение, словно мы были заразой, от которой они никак не могут избавиться.
Но уволить нас Скутеры не могли – это бы породило слухи, что они как-то связаны со смертью нашего отца. И мы уволиться тоже не решались – это все равно что предать винокурню, которой по праву владела и управляла наша семья.
Даже учитывая все вышесказанное, мне не стоило быть на таком взводе из-за того, что Мэллори Скутер, младшенькая дочь Патрика, в любую минуту войдет в мой кабинет. Мне не стоило сжимать мячик-антистресс, постукивать ногой под столом, кусать щеку, обдумывая, что я скажу ей, когда она появится.
Да, разумеется, она была внучкой основателя и дочерью нынешнего генерального директора.
Да, разумеется, она носила фамилию семьи, от которой я не мог бежать.
И, разумеется, она не заслужила эту работу, в отличие от меня. Мэллори получила ее только потому, что в ее жилах текла кровь Скутеров.
Но все это не имело никакого значения.
А вот что действительно важно – я был ведущим гидом и по праву стоял следующим в очереди на пост менеджера. И смутно подозревал, что ее наняли для того, чтобы этому помешать.
Что еще важно – возможно, это было самым важным: я был влюблен в Мэллори Скутер с четырнадцати лет.
Об этом никто не знал, даже мои братья, которые знали обо мне все. Ни одной живой душе я не рассказывал, что меня до чертиков возбуждают ее прямолинейность, дерзость и открытое неповиновение семье и всему городу. Я ни разу не задерживал на Мэллори взгляд, ни разу не показывал, что в ее присутствии у меня всегда потели ладошки.
Мы были детьми непримиримого соперничества, которое возникло несколько десятилетий назад и не ослабевало и по сей день.
Я ни за что не мог увлечься ею и прекрасно это понимал. Все эти годы я без особых усилий держался от нее подальше. В старших классах это было легко и стало еще проще, когда она уехала в колледж. Все усложняли ее редкие визиты домой, поскольку я знал, что Мэллори нравится бывать в тех же местах, где свое свободное время проводил я. Но я все равно всеми возможными способами избегал ее, подавив желание познакомиться поближе с голубоглазой девушкой с пирсингом в носу, за которой я в школе исподтишка наблюдал, пока она рисовала в своем альбоме.
А теперь я каждый божий день буду работать с ней.
Хуже – я буду ее обучать, чтобы она, скорее всего, получила ту работу, которая по праву принадлежала мне.
Вот почему я не мог усидеть на месте. Вот почему меня тошнило от всех этих мыслей.
Я хотел увидеть Мэллори.
И ненавидел, что мне придется с ней встретиться.
Не мог дождаться, когда поговорю с ней спустя столько лет.
И не мог примириться с мыслью, что мне вообще придется с ней разговаривать.
Все эти противоречивые чувства были совершенно иррациональны, а здравому смыслу не хватило времени образумить меня, поскольку раздался стук в дверь.
Когда она распахнулась, я уронил мячик для снятия стресса и смотрел, как ярко-желтый губчатый шар прокатился по кабинету и легонько стукнулся о нос грязно-белых высоких кед.
Не знаю, сколько я пялился на эти кеды, но ясно, что слишком долго. Потому что, когда мозгами я наконец понял, что надо встать, прочистить горло и обойти стол, чтобы встретить гостью, та самая гостья смотрела на меня, изогнув бровь и поджав красиво накрашенные губы.
– Логан Беккер?
Я заставил себя улыбнуться, не обращая внимания, как прозвучало мое имя из ее уст. Не припомню, слышал ли я прежде, как она его произносит, но был почти уверен, что нет.
Я бы это запомнил.
У Мэллори был легкий мелодичный акцент, характерный для Теннесси, что немного противоречило ее внешности. На ней были высокие белые кеды, джинсы, которые скорее состояли из дыр, чем из ткани. В этих дырках виднелись татуировки на бедрах. Футболка черного цвета с названием незнакомой мне группы, а из-под каждого рукава виднелось еще больше татушек. На поясе у Мэллори висела зелено-голубая фланелевая рубашка, подчеркивающая ее талию, которая, готов поспорить, была такой узкой, что я мог бы обхватить ее руками. Волосы, которые еще на прошлой неделе были фиолетовыми, теперь сияли платиновым блондом, обрамлявшим ее лицо гладким бобом до плеч. Ее губы были накрашены пыльно-розовой помадой, голубые глаза по-кошачьи подведены, а пирсинг в носу, которым она так славилась в городе, блестел еще сильнее в ярком свете моего кабинета.
Она являла собой все, чего не было ни у одной другой девушки в городе.
И я презирал себя за то, что по этой причине так сильно ее желаю.
Я не ответил, и Мэллори изогнула идеально нарисованную бровь еще выше.
– Ах да, – наконец сказал я, отошел от стола и протянул ей руку. – Это я. А ты, должно быть, Мэллори.
В ответ она щелкнула жвачкой во рту, отчего у меня задергался глаз, а потом взяла меня за руку и крепко ее пожала.
– Ты изменила прическу.
Идиотское заявление слетело с
