Шах и мат - Эли Хейзелвуд
Ему бы не помешала парочка прыщей или какая-нибудь бородавка, чтобы лицо перестало выглядеть таким идеальным.
– Привет, – протягиваю я.
В последний раз мы виделись больше двух месяцев назад. Два месяца бесконечных шахмат. Я спорила с сестрами, возила маму к врачу, а затем вновь возвращалась к шахматам. Оз смотрел на меня с ненавистью, я перестала проверять «Тиндер» и вновь шахматы, шахматы, шахматы. Я победила в Открытом чемпионате Нашвилла и еще в одном онлайн-турнире. Пока без единого поражения, хотя мой рейтинг всего лишь чуть меньше двух тысяч. В моей голове без остановки работает маленький механизм, который только и делает, что переставляет фигуры, анализирует пешечную структуру и шахматную теорию.
– Ты что… куда-то летишь? – спрашиваю я хрипло, когда пауза затягивается. Надеюсь, я не заболею прямо перед Олимпиадой.
Уголок его губы дергается.
– Аэропорты обычно именно для этого и предназначены.
Я ощетиниваюсь, пытаясь вспомнить, как правильно дышать.
– Ты вполне мог только что прилететь. Или приехал кого-то встретить. Или ты как Том Хэнкс в том фильме, где он жил в терминале, потому что у него были проблемы с документами. – Я прочищаю горло. – Так куда летишь?
Нолан наклоняет голову:
– Ты серьезно?
В смысле серьезно?
– Ты летишь на турнир в Россию?
– Ты до сих пор не поняла?
– Что я должна была…
– Гринлиф, – возникший из ниоткуда Эмиль Карим обнимает меня так, словно я его давно потерянная сестра.
Рядом с ним девушка, похожая на супермодель, которая прилетела на Неделю моды. Подождите, кажется, я ее знаю. Она была в Филадельфии – девушка Нолана, та, которую он обнимал. Не могу ничего сказать про те объятия, но меня она тоже обнимает так, будто нашла сестру спустя годы поисков.
– Мэллори, я так счастлива, что ты с нами в команде! Не могу поверить, что смогу поговорить с кем-то о чем-то, кроме фэнтези-футбола. Постой, ты, случайно, не фанатка фэнтези-футбола?
От нее потрясающе пахнет. Похоже на лаванду.
– Я… не знаю, что это такое.
– Фух.
– Гринлиф, это Тану Гоэль. Она тоже не знает, что такое фэнтези-футбол, – говорит Эмиль. – И конечно, ты знакома с Ноланом. Ты размазала его по стенке этим летом.
Краем глаза смотрю на Нолана. Кажется, его этот факт совсем не задевает – даже наоборот. Меня это, признаться, подбешивает. Я хочу быть такой же занозой в его заднице, какая он – в моей. Хочу, чтобы ему тоже снились мои дурацкие глаза.
– Вы, ребята, знакомы? – спрашиваю я, переводя взгляд с Нолана на Эмиля.
– К сожалению, – произносят они одновременно и обмениваются долгими, понимающими взглядами.
Только тогда до меня доходит.
Нолан в команде.
Нолан летит в Торонто.
С нами.
Чтобы сыграть в шахматы.
На Олимпиаде.
Эмиль ничего мне не сказал, потому что я не спрашивала. Мы общались, чтобы решить вопрос с перелетом и гостиницей, но я предполагала, что, кем бы ни оказался оставшийся член команды, я все равно о нем не слышала.
Ведь Дефне сказала мне, что все супергроссмейстеры обычно пропускают Олимпиаду и сразу едут на Турнир Пастернака.
Я настоящая идиотка.
Нервная идиотка, которая не может совладать со своим волнением во время досмотра и посадки. Меня не то чтобы легко смутить, но с этими тремя я чувствую себя лишней. Они милы со мной (за исключением Нолана, который ведет себя как обычно) и пытаются вовлечь в разговор (кроме Нолана, который, как обычно, почти не разговаривает). Видно, что за годы знакомства они изучили друг друга до мелочей. Некоторые шуточки понятны только им и скрыты за толстым слоем еще менее понятных отсылок. Их энергетика, приправленная здоровой дозой взаимных шутливых подколов, прекрасно сочетается друг с другом.
– Серьезно, она это покупает? – спрашивает Эмиль, когда Тану берет в руки пачку сливочных карамелек «Верзерс ориджинал». – Тебе сколько лет?
– Оставь ее в покое, – бормочет Нолан, оплачивая своей черной кредиткой те самые карамельки и еще M&M’s с арахисовой начинкой. – Их кладут в желейный салат[34].
Проходит не больше пяти минут, а Нолана уже дважды узнают как «того самого шахматиста из тиктока». С ним просят сделать селфи, дать автограф. Две красивые женщины торопливо пишут свои телефоны на салфетках из «Сбарро», будто он Джастин Бибер. Тану и Эмиль притворяются, что не знают его и просто стоят в очереди.
– Сэр, я ваша самая большая фанатка. Балдею, когда вы делаете рокировку на четвертом ходе. Вы распишетесь на моем нижнем белье?
Нолан ведет себя на удивление спокойно и не раздумывая выбрасывает салфетки из «Сбарро» в ближайшую урну.
В ожидании начала посадки Эмиль достает телефон и принимается играть в «Кэнди краш».
– Ты шутишь? – спрашивает Тану. Она спиной прислонилась к груди Нолана, его рука лежит у нее на талии. Я стараюсь не смотреть в их сторону и не слушать, что они обсуждают приглушенными голосами. Это выглядит слишком интимно, а я пытаюсь убедить себя, что мне абсолютно все равно, о чем они там говорят. – Мы играем в самую интеллектуальную игру в мире, а ты на досуге развлекаешься «Кэнди краш»? Нолан, скажи ему.
Нолан только пожимает плечами:
– Не очень честно пинать того, кто и так упал.
– Вообще-то для «Кэнди краш» нужно немало мозгов, – настаивает Эмиль. – Здесь требуется выстраивать стратегию.
Тану стонет:
– О боже. Прости, Мэллори, мы не могли бы поменяться с тобой местами? Мне нужно объяснить Эмилю, как он неправ. Прямо сейчас.
Именно так я оказываюсь на сиденье рядом с Ноланом, пока напротив нас Тану и Эмиль громко спорят о цветах конфеток из игры. Я изучаю его профиль, ощущая внезапное беспокойство. Потом вспоминаю, как он заявился ко мне домой, ввел мамин мясной рулет себе в вены и спросил Сабрину: «Джагхед – это имя или фамилия?»
– Расскажи, что между вами происходит.
Нолан поворачивается в мою сторону с озадаченным выражением на лице.
– Вы трое в каких-то полиаморных отношениях или как?
– Ты только что спросила, сплю ли я с двумя своими товарищами по команде? – Он выгибает одну бровь. – Я подам жалобу в ФИДЕ.
– Что? Нет, не нужно жаловаться.
– Тебя это не касается, Мэл.
– Ты явился ко мне домой и сожрал кучу моих сэндвичей из мороженого.
– Точно. – Нолан щелкает языком. – Непростительно. Лучше пожалуйся на меня.
Я закатываю глаза:
– Забей. Так кто с кем встречается?
– Никто ни с кем не встречается. По крайней мере, не сейчас.
Краем глаза поглядываю в сторону Тану и Эмиля. Она отобрала у него телефон и смотрит в экран с сердитым видом, язык зажат между зубами, когда она пытается пройти уровень с рыбками. Эмиль смотрит на нее неожиданно грустными глазами.
– Эти двое?
Нолан беззвучно кивает:
– Они разошлись по разным универам. Тану сейчас пропустит неделю, но она в Стэнфорде. Эмиль – в Нью-Йоркском.
– Ясно. И давно ты их знаешь?
– Целую вечность. Мы тренировались вместе с… – Он прерывается. – Пока они не решили, что профессиональный спорт не для них.
– Давно это было?
– Три года назад Эмиль, Тану еще раньше.
Возможно, они для него как Истон для меня. И поскольку она пишет мне все меньше и меньше, к тому же о все более банальных вещах, вопрос сам слетает с губ:
– Тебе не кажется странным? Что они пошли учиться, а ты нет?
Нолан на мгновение задумывается:
– Иногда. Иногда мне кажется, что у них будет жизнь, которую я никогда не смогу понять. А иногда я рад, что мне не надо читать «Большие надежды» или готовиться к экзамену по тригонометрии.
Я улыбаюсь:
– Практически уверена, что тригонометрию проходят в старшей школе.
– Да?
– Ага. У тебя ее не было?
Нолан открывает пачку M&M’s и предлагает мне взять немного.
– Я учился на дому.
– Из-за шахмат?
– По разным причинам. Понятия не имею, что такое косинус. – Нолан закидывает желтую конфету себе в рот. Когда он глотает, его кадык резко дергается. Я не могу оторвать взгляд, потому что… Потому что слетела с катушек?
– Ты не умрешь без этого знания. Так что, Эмиль и Тану решили не пробовать отношения на расстоянии, но все еще нравятся друг другу?
– Да, и отказываются с этим что-либо делать.
– Готова поспорить, оба страдают.
– Иногда они звонят мне поздно ночью. Один спрашивает, почему Тану только что
