Вечерняя звезда - Макмуртри (Макмертри) Лэрри Джефф
— He-а, «феррари» я просто попросил ненадолго, — успокоил ее Брюс. — Беверли нет в городе. Думаю, что нам придется поехать в моем «мустанге», а твою машину везти на буксире. Когда мы будем жить там, если мы оба найдем работу, нам нужны будут две машины. Это большой город.
— Большой, — отозвалась Мелани. — По правде говоря, она была несколько ошарашена перспективой переезда. Более того, если верить его словам, попав туда, они должны будут жить вместе. Что изумило ее больше всего, так это то, что в жизни все менялось так стремительно. Еще вчера она сидела в своей машине в слезах, уверенная, что, наверное, ей никогда уж не доведется поцеловать Брюса, никогда не доведется прикоснуться к нему. Это была такая мрачная перспектива, да к тому же она была беременна, и от этого перспектива становилась еще мрачнее. И вот, всего несколько часов спустя, они не только опять целовались и любили друг друга, но к тому же он предложил ей убежать с ним в Лос-Анджелес.
— Отец живет недалеко от Лос-Анджелеса, — вспомнила она и подумала, насколько это могло бы осложнить их жизнь с Брюсом? Отца нельзя было назвать пуританином, но вот что скажет мачеха? Магда уж точно не слишком нежно относилась к ней. Нельзя было угадать, понравится ли Брюс отцу и Магде — он не всегда производил хорошее впечатление на старших.
Мелани увидела, что Брюс смотрит на нее с нетерпением — она ведь так и не ответила на его вопрос. Может быть, он думал, что ей на самом деле не хотелось ехать с ним? Но она-то думала совсем не об этом. Она была почти в шоке, осознав, что Брюс хочет, чтобы она уехала с ним и хочет жить с ней. Мысли ее перепутались, и несколько секунд она не могла в них разобраться. Это был для нее такой шок, что у нее голова закружилась, но кружилась она от изумления и счастья, и когда она немного пришла в себя, на сомнения и вопросы времени тратить не стала.
— Я поеду, Брюс, — решилась она. — Я люблю тебя.
— Я был почти уверен, что тебе эта идея понравится, — сказал Брюс, облегченно вздохнув.
14
Когда Мелани позвонила и, с трудом переводя дыхание, сообщила Тедди, что они с Брюсом переезжают в Лос-Анджелес, Тедди был на полдороге к вынесению окончательного решения по спору между Джейн и Шишариком и не мог отнестись к этой невероятно важной новости с тем изумлением и вниманием, которого — он хорошо знал это — ждала от него Мелани.
— Это удивительная новость, но этим я сейчас не могу заняться, — признался он сестре.
— Ну почему, что случилось? — спросила Мелани.
Тедди старался говорить спокойным голосом, но Мелани показалось, что он был далеко не спокойным.
— Джейн хочет отшлепать Шишарика, а я прошу ее о снисхождении, — сказал Тедди. — Мне надо заканчивать, не то никакого снисхождения не будет — она таки отшлепает его. Я перезвоню тебе.
Джейн только что вернулась с работы из «7-Одиннадцать», и настроение у нее было далеко не миролюбивым. Какой-то козел прямо перед концом смены прицепился к ней со сдачей, а потом набрался наглости и шел за ней следом целый квартал. Он даже позвал ее и спросил, не хочет ли она с ним прогуляться. Он был с виду каджунским индейцем, хотя заявил, что приехал из Флориды.
— У вас самые красивые и самые длинные ножки из всех, что мне довелось видеть, — говорил он, идя за ней следом. — Я неплохо танцую разные «грязные» танцы. — Он еще и причесывался на ходу.
— А я могу неплохо брызнуть в глаза газом, — сказала Джейн, вынимая баллончик с газом из сумочки. К этому времени он уже настолько осмелел, что взял ее за локоть, поэтому она прицелилась ему в глаз. Угроза немедленно остудила его пыл.
— Нет, газом не надо. Всего хорошего, — сказал он, отставая. — Но я просто влюбился в ваши красивые длинные ножки.
У Джейн и в самом деле были красивые длинные ноги, чем она немного гордилась, но Тедди принимал ее ноги как что-то само собой разумеющееся. Ей было досадно, что какой-то каджун, который не мог даже пересчитать сдачу, обратил на них больше внимания, чем ее муж.
Она вернулась домой и стала готовить чай, обнаружив при этом мокнущую в раковине грамматику санскрита. В последние несколько месяцев они с Тедди занимались санскритом. Самой большой слабостью Шишарика было стремление привлечь к себе всеобщее внимание. Он так хотел быть всегда в центре внимания, что готов был сделать все, чтобы уничтожить любой предмет, надолго отвлекающий от него внимание хотя бы одного из родителей. Он любил свои книжки, и обычно держал у себя в кроватке штук пять или шесть, чтобы рассматривать картинки, когда захочется. А вот книги своих родителей он терпеть не мог. Любая из них могла надолго отвлечь папу с мамой от него.
В последнее время главным его врагом была грамматика санскрита. Родители по многу часов проводили, глядя в эту книгу или обсуждая то, что они в ней видели. Когда они были поглощены этой книгой, отвлечь их можно было, только закатившись в припадке или визжа, словно его режут. Сначала он попробовал просто прятать книгу — взял и спрятал ее под коробку из-под обуви в мамином шкафу, но та быстро нашла ее. Потом он ухитрился затолкать ее под стиральную машину. Ее снова обнаружили. Шишарик, искусно извиваясь и пропихивая книгу перед собой, чтобы спрятать ее подальше, втискивался в недоступные для родителей щели. Но в квартире было не так уж много уголков, пригодных для тайника, и родители всегда находили книгу. Их словно забавляло то, что он ревновал их к этой книге и пытался спрятать ее, им, казалось, нравилось демонстрировать ему, что они — Большие, а он — Маленький, то есть они всегда найдут все, что он припрячет.
Для Шишарика в этом ничего забавного не было. Правда, однажды ему показалось, что он наконец справился со своей задачей. В тот день лил дождь, отец подремывал у раскрытого окна. Шишарик подтолкнул книгу к дальнему краю подоконника и стал смотреть, как она полетела вниз. Когда родители обнаружили размокшую книгу в луже под окном, они посмотрели на Шишарика, покачали головами, но, похоже, им было даже приятно. То обстоятельство, что он так умно избавился от своего врага, казалось, было еще одним подтверждением того, что это был необыкновенно умный ребенок.
Шишарик был счастлив, что столкнул за окно книгу. Он думал, что избавился от нее навеки. Его ужасно раздосадовало, когда несколько дней спустя папа пришел домой с книгой, с виду точно такой же, как та, что он столкнул с подоконника. Он тут же сделал попытку пронзить ее карандашом, но мама отобрала у него карандаш и поставила книгу на полку повыше, где Шишарику ее было не достать.
После чего вся эта досадная процедура стала повторяться. Каждый день папа или мама, а иногда оба вместе подолгу просиживали над этой книгой, совершенно игнорируя его, если только в такие моменты он не закатывал истерику или мог вот-вот изувечиться. Он пытался проткнуть эту книгу карандашами и ножами, и однажды с помощью кухонного ножа, который он схватил на кухне, ему удалось-таки проткнуть ее. Однако все его усилия были тщетными. Как-то раз, карабкаясь наверх, чтобы достать книгу, он свалился на пол и до крови разбил губу. Его пожалели, но книга при этом не исчезла. Шишарик видел, что она стоит там, на самой верхотуре, и решил при первой возможности повторить атаку. Возможность представилась только теперь, в послеобеденный час, когда папа отошел поговорить по телефону, на мгновение ослабив внимание. Он оставил книгу лежать на стуле, и Шишарик немедленно схватил ее и потащил в туалет. Там он бросил ее в унитаз, который считал горшком для Больших. Папа обнаружил книгу через несколько минут, но ей уже прилично досталось. Она раскисла почти до такого же состояния, как и та, что вылетела из окна. Папа всего-навсего как-то странно посмотрел на него, лицо его исказилось, и он покачал головой. Он не схватил сына, не стал трясти его, словно куклу, или проделывать с ним еще что-нибудь в этом роде. Никогда ничего подобного он не делал. Даже тогда, когда Шишарику не хотелось идти к себе в комнату на горшок, и он справлял свою нужду там, где ему приспичивало.
