Дом на берегу океана, где мы были счастливы - Аньес Мартен-Люган
Через несколько дней я смирялся с ее отсутствием и снова хоронил себя в своем доме, глуша тоску всем, что было под рукой.
Но я не мог навязать такое зрелище сыну. Тем более что он держал меня на привязи, постоянно присматривал за мной и днем, и ночью, лишая возможности совершить ночную вылазку и утолить жажду тайного подглядывания. Мне бы так хотелось узнать, какие причины побудили их приехать сюда в это время года. Раньше такого не случалось. Зимой мне всегда было спокойно.
Как же мне попытаться взять себя в руки, чтобы не напугать Натана и не вызвать у него отвращения?
Глава шестнадцатая
На западной стороне пляжа
После отъезда сестер зима нам с Лизой совсем не докучала. Скорее наоборот. Мы устраивались на диване у камина, прижавшись друг к другу. Наслаждались видом пляжа, истерзанного ветром. Обсуждали разное, читали книжки и активно обменивались мнениями. Впервые нас переполняло желание как можно больше разговаривать, обогащая друг друга.
Мы даже придумали занятие, чем-то похожее на игру. Лиза рылась на книжных полках, где были составлены все книжки тети Софи, и выбирала наугад две: одну – для себя, другую – для меня. До сих пор нам ни разу не удалось дочитать до конца первую главу, потому что как только одну из нас задевала какая-то фраза из прочитанного, мы начинали ее обсуждать. Это было потрясающе увлекательно, мы перескакивали с темы на тему. Любовь, дружба, устремления, семья, политика, культура, досуг – мы перебирали всю палитру бытия. Если я неплохо себя чувствовала, мы начинали читать сразу после завтрака, потом возвращались к нашим книгам после обеда и продолжали после ужина. Своими рассуждениями и вопросами Лиза демонстрировала мне, что она уже не ребенок, вовсе нет. Моя дочь превращалась в женщину. А после моего ухода окончательно будет ею. Этап, который мы сейчас переживали вдвоем, готовил ее к тому, что совсем скоро она мгновенно станет старше на десяток лет. Ей уже сейчас были знакомы взрослые заботы, а ведь когда я освобожу ее от груза, который водрузила на ее плечи, Лизе придется научиться управлять своей молодостью.
Если я не отдыхала и не обсуждала что-нибудь с дочкой, мы с ней брали продукты из горы запасов, оставленных нам Анитой, и вместе готовили. До приезда сюда мы этого никогда не делали, поскольку кухня была вотчиной Васко. Кстати, он не давал нам забыть о себе и консультировал на расстоянии: Лиза устанавливала видеосвязь, ставила гаджет на кухонный стол, и Васко подшучивал над нами, вопил, приходя в ужас от наших неловких действий, диктовал каждый следующий шаг. Это был наш способ наслаждаться потрясающими моментами в кругу семьи – Лиза будет часто их вспоминать и снова и снова обсуждать с отцом.
Сладкие часы нашего полного единения приносили мне радость. Я их настолько полюбила, что на меня накатывали приливы гнева и внутреннего протеста – увы, бесполезного – против того, что со мной, нет, с нами случилось. Почему ради того, чтобы получить в подарок такие минуты, мне надо было провалиться в сумерки своей жизни? Мы были свободны, избавлены от повседневных забот, мы занимались, чем хотели, и я открывала для себя то новое, что до сих пор не доводилось прочувствовать вместе с дочерью.
Я по-прежнему молчала о самом важном, о главном, ради чего сюда вернулась, я отодвигала час, когда все обрушится, боялась все испортить. Я казалась себе неловкой и ломала голову, пытаясь приступить к рассказу. Но не находила правильных слов. Когда я о них задумывалась, любые идеи представлялись мне несуразными, грубыми. Чтобы все объяснить, требовалась особая деликатность. Я была в этом уверена. Как и Лиза, считала я.
В тот день я как будто существовала в ватном коконе, после обеда меня тошнило, я легла, но все равно опасалась потерять сознание, мне ничего не хотелось, и даже малейшая искра энергии была мне недоступна. Несмотря на радость от того, что я здесь с Лизой, я устала ждать ухудшения состояния, что как раз и происходило, я в этом не сомневалась. Я боролась, чтобы успеть передать дочери то, что она заслужила, поскольку понимала, что если я сдамся прямо сейчас, дальше все свершится очень быстро. Ради нее я еще как-то храбрилась. Не будь Лизы, я бы поторопилась покончить со всем. С другой стороны, она сможет снова жить собственной жизнью, только если все прекратится, и этот парадокс терзал меня. Я не хотела, чтобы странное, как будто застывшее время, в котором мы существовали, давало ей пустые надежды, позволяло представлять невозможное.
Я дремала, ожидая, когда пройдет головокружение, ветер швырял в стекла дождь и убаюкивал меня. Я обожала этот шум. Он успокаивал меня, согревал, смягчал мысли и отгонял страхи.
– Мама?
Недоумение, которое я услышала в ее голосе, вытащило меня из оцепенения. Мой взгляд сразу же упал на то, что она держала в руке. Я заставила себя сесть, наплевав на усиливающуюся боль. Я должна была справиться – ради нее. Неважно, случайность или следствие естественного любопытства, но находка дочери атаковала меня, не дав принять меры предосторожности или подготовиться. Возможно, в этом я и нуждалась, чтобы сделать рывок.
Большой прыжок.
Я призвала на помощь все свои силы, чтобы вытерпеть, умоляла тело о перерыве в почти постоянных мучениях. Я похлопала ладонью по дивану, показывая Лизе на место рядом, она подошла, слегка опасливо, села и протянула мне предмет, заинтриговавший ее.
Ключ к моей исповеди.
Я задрожала при виде листов, покрытых сухим и нервным почерком. Я бы узнала его среди тысячи других, сколько бы лет ни прошло с тех пор. Я погладила бумагу, вынырнувшую из такого далека.
– Что это?
Фрагмент моей жизни…
– Фортепианная партитура.
Почему она все еще здесь? Как смогла уцелеть?
– Чье это? В нашей семье никто не играет на фортепиано.
Поток воспоминаний унес меня и вызвал приступ кашля. Слишком многое было погребено в моей душе. Лиза осторожно погладила меня по спине, успокаивая свистящее дыхание.
– Все в порядке, – горло перехватило от волнения.
Навалившееся чувство потери было таким острым, что я едва не завопила. Я нуждалась в музыке так же сильно, как
