Далекое море - Кон Джиён
– Да ну, брось, лучше бы стала моей девушкой…
Как бы она отреагировала на его слова сейчас? Рассердилась и, быть может, даже обвинила бы его в сексуальном домогательстве? Пожалуй… Хотя нет, сейчас она просто не совершила бы подобной глупости.
– Стихи Гёльдерлина упоминаются в эссе Антона Шнака «Вещи, которые нас огорчают» из нашего учебника, вот я и выбрала их, – сказала она, хотя объяснений он не просил.
– Печальная история. Поэт мрачной эпохи. Мудрец, провозгласивший, что земная мера уже исчерпана… Человек, окончивший духовную семинарию, но отказавшийся стать священником. Чтобы заработать на жизнь, Гёльдерлин устроился гувернером в зажиточную семью во Франкфурте, где безнадежно влюбился в хозяйку дома. Разумеется, эта роковая любовь потерпела полный крах, и с тех пор его рассудок… – Молодой человек покрутил пальцем у виска.
Выражения «окончивший духовную семинарию», «отказавшийся стать священником», «безнадежно влюбляется», «роковая любовь», словно острыми шипами, пронзали ее сердце насквозь.
– А последние сорок лет жизни он прозябал в жилище, называемом башней, а может, это и на самом деле была башня?
– Сорок лет?
– Ага.
Она закрыла лицо руками, готовая разрыдаться.
– Ты чего? – спросил он.
– Просто это так ужасно… И дело даже не в башне, просто как… как можно жить так целых сорок лет?!
– М-да, веселого мало… Есть свидетельства, что у Гёльдерлина каждый день случались припадки безумия… Кричал и заходился в рыданиях. Знаешь ведь, что название книги Луизе Ринзер «Середина жизни», которую мы читали на лекциях, взято из одноименного стихотворения Гёльдерлина? Точно так же, как и «По ком звонит колокол» Хемингуэя – это заголовок произведения Джона Донна. Хочешь послушать? Это последняя строфа стихотворения «Середина жизни».
О боже, в этот зимний день
Где же цветов мне отыскать?
Где мне найти прохлады тень
И солнечного жара избежать?..
Холодная стена мне преградила путь,
Крепчает ветер, флюгер вертится – забудь[17].
Он продекламировал стихотворение Гёльдерлина, а затем воскликнул, обращаясь к ней:
– За поэта мрачной эпохи! За любовь мрачной эпохи! До дна!
Ее сердце встрепенулось… Должно быть, из-за проникновенного и чувственного слова «любовь» – слова, которое она в свои юные годы не смела произнести. Оно принадлежало режущему слух своей откровенностью и намекающему на что-то бесстыдное и чувственное языку, на котором дозволено говорить лишь взрослым. А фразы «мрачная эпоха» или «земная мера исчерпана», сказанные юношей, воссияли для нее яркими звездами. Она уже давно переселилась на окраину Сеула, и дома, в захолустье, ее ждал прикованный к постели отец… Но благодаря Гёльдерлину, Рильке и Томасу Манну она хоть как-то держалась на плаву.
Как только этот старшекурсник пьянел, в нем сразу же просыпался талант великолепного чтеца стихов.
– «Как же тебя любовь настигла?» Райнер Мария Рильке….
В такие моменты, стоило ему вступить своим низковатым, но не слишком трубным тембром, соседние столики в питейном заведении разом утихали. А в произнесенном им с легким придыханием имени поэта ощущался слабый аромат фиалок.
Как же тебя любовь настигла?
Пришла ли солнечным лучом
Иль вихрем лепестков
Или молитвою нашла…[18]
Эти его спонтанные выступления напоминали концерты самого популярного в ту пору певца Чо Ёнпхиля, которому стоило только начать куплет, как публика со своих зрительских мест дружно подхватывала слова песни… Здесь, в баре, из уст посетителей тоже вырывались одобрительно-восторженные полувздохи…
Блистательное счастье сошло с Небес
И крылышки сложило,
Моей души цветущую поляну
В своих объятиях тепло укрыло…
В тот день белели хризантемы цветом
И душу пышностью смущали мне.
Той ночью, поздно-поздно, тихо-тихо…
Пришла и поселилась ты в моей душе[19].
Тут молодой человек широким театральным жестом указывал на нее, скромно сидевшую в сторонке с молитвенно сложенными руками и искрящимися глазами, устремленными на него. И тогда все взоры разом обращались к ней, девушке в неизменной черной юбке и белой блузке (иногда дополненных жилетом) – в наряде, более подходящем для концерта классической музыки. Она же от такого внимания с застенчивой улыбкой склоняла голову. Казалось, юноша, указывая на нее, заявлял всему миру: вот она во плоти, муза из стихов Рильке. И это наполняло ее ликованием и тешило самолюбие, служа убедительным доказательством его любви. Хотя, кто знает, возможно, его жесты на самом деле были всего лишь банальным сценическим приемом.
Душа металась. Но ты приблизилась так мило.
Как раз во сне я грезил о тебе:
Ты рядом – и как в сказке ночь накрыла
Все тихим покрывалом на земле…[20]
О эти дни, с обилием новых кафе, что появлялись на узких улочках, как грибы после дождя… дни, насыщенные аплодисментами, горячительными напитками и пьянящей поэзией. Пусть совсем недолго, самую малость, но эта блаженная пора была в ее жизни… В то время, когда двери питейных заведений каждый божий день снаружи подпирала плотная завеса слезоточивого газа.
12
Она все больше привязывалась к старшекурснику. Стремилась слушать те же лекции, что и он, а когда не получалось, то он выкраивал время, чтобы хотя бы вместе пообедать. Но на этом все, других действий он не предпринимал. Как искусный кукловод, он умело удерживал ее на расстоянии, не отпуская и не подпуская ближе. Уже гораздо позднее, по прошествии лет она поняла, как же легко ему было привязать к себе наивную, доверчивую девчушку… А ее хоть и тянуло к нему, но жизненные обстоятельства не позволяли всецело увлечься легкой интрижкой.
Но однажды старшекурсник впервые позвонил ей домой. Предложил встретиться в субботу после обеда и погулять до самого вечера. Это было приглашение на первое свидание. Буквально за несколько дней до Рождества. Она перемерила великое множество нарядов, долго экспериментировала с макияжем и в результате в бар неподалеку от университета пришла с опозданием.
Рядом с ее старшекурсником сидел незнакомый парень в солдатской форме. Похоже, до ее прихода они успели уже изрядно выпить.
– Знакомься, это Ли Михо. Михо, познакомься! Это мой приятель. Учился на нашей кафедре, но ушел в армию. А сейчас
