Послеполуденная Изабель - Дуглас Кеннеди
– Могла бы выучить французский.
– В смысле, как ты.
– Я никогда не говорил, что учил французский.
– Но рассказывал о тех месяцах в начале этого года, когда жил в Париже, и я знаю, что женщина, которая все еще владеет твоим сердцем, француженка.
Я промолчал. Что было красноречивее любых слов.
– Так ты расскажешь мне о ней, как я рассказала тебе о своем Кевине?
– Мне нечего сказать, кроме того, что все кончено.
– Чушь собачья. Ты все еще надеешься на воссоединение со своей возлюбленной. Хотя и убеждаешь себя в том, что все кончено.
Я почувствовал, как на моем лице загорелся лихорадочный румянец.
– Неужели я настолько открытая книга? – спросил я.
– Инстинкт – это все, любимый. Лишь увидев тебя, я поняла: никакой любви дома, разбитое сердце за границей, очень целеустремленный, очень честолюбивый и очень осторожный, чтобы никогда не показывать свою уязвимость кому-либо… особенно женщине, которая в настоящее время делит с тобой постель и получает от этого истинное удовольствие.
Я отвернулся, как от пощечины. Не потому, что разозлился или обиделся. Скорее потому, что она попала в самую точку.
– Знаешь, чего я боюсь? – наконец вымолвил я.
– Скажи мне, любовь моя.
– Что пойду на компромисс так же, как и ты.
Она наклонилась и поцеловала меня.
– Значит, нас уже двое, – сказала она.
Принесли новую бутылку вина.
– Давай поскорее прикончим ее, а потом вернемся в гостиницу и будем трахаться до одури. Это продлится только до понедельника, когда мне придется лететь обратно в Дублин навстречу моей гребаной помпезной судьбе. Не то чтобы наша связь продолжалась намного дольше, даже если бы я осталась.
– Почему ты так думаешь?
– Потому что мне нужен мужчина, которым я могу командовать. И, хотя ты не совсем мистер Мачо, что я одобряю, – ты держишь дистанцию. Ты одинок, но совсем не против одиночества. Несмотря на то, что больше всего на свете хочешь близости. При этом ты еще и независим. Отчаянно независим. Ты еще не понимаешь эту часть себя. Ты думаешь, что твое одинокое детство будет искуплено любовью хорошей женщины. Все дело в том, что, даже когда ты найдешь то, что примешь за любовь, тебя будет одолевать тоска по другой, параллельной реальности. Ты никогда не успокоишься. Твое одиночество всегда будет преследовать тебя. Потому что именно оно и определяет твою сущность.
Сказав все это, она откинулась на спинку стула и наполнила наши бокалы почти до краев. Потом наклонилась ко мне, ухватила меня за промежность, одновременно впиваясь в мой рот глубоким поцелуем.
– Только не говори, что тебе не льстит мой анализ твоего недомогания. Оно делает тебя гораздо интереснее, чем ты сам о себе думаешь.
– Никогда не считал себя интересным.
– Опять ты за свое. In vino veritas. Но хочу тебя предупредить: ты сможешь, если очень захочешь, обойти все ловушки, которых мне не избежать.
Я закурил сигарету. Отхлебнул вина.
– Буду иметь это в виду.
– Ты так и не рассказал мне про француженку.
– Нечего рассказывать.
– Потому что на самом деле рассказать можно много чего. И это тоже твой стиль молчуна. Закрытая книга родом со Среднего Запада. Как ни странно, я нахожу это сексуальным. Но для меня странно многое из того, что связано с мужчинами.
Наступил уикэнд. До отъезда Шивон оставались считанные дни, поэтому она настояла на том, чтобы я и близко не подходил к учебе, пока она не сядет на ночной рейс в понедельник. Это означало пропуск целого дня занятий, но я решил, что как-нибудь выкручусь. Мы занимались безумным сексом дважды в день. Ее неистовство в постели имело ярко выраженный чувственно-агрессивный заряд. Она поощряла меня к ответной жесткости, призывая царапать ей кожу, отвешивать шлепки, проникать в ее интимные места, которые я до сих пор считал «запретными». Она упрекнула меня, когда я дал понять, что у меня есть свои границы; что содомия и садомазохизм не представляют для меня сексуального интереса.
– Ты немного робок, не так ли?
– Это мое баптистское воспитание.
– А я гребаная ирландская католичка. И не против того, чтобы мой любовник хлестал меня по телу или пробирался в мою задницу.
– У тебя такая романтическая манера обращаться со словами.
– И это говорит осторожный мальчик со Среднего Запада, который не хочет падать слишком низко и пачкаться. Я имею в виду, откуда ты знаешь, что тебе не понравится анальный секс, пока ты его не попробуешь?
– Может быть, я просто не хочу пробовать.
– Потому что это тяжкий грех по мнению какого-то идиота из воскресной школы, державшего в заложниках твое духовно-нравственное воображение все десять гребаных лет становления… и вот результат…
– У нас с тобой очень хороший секс.
– Но это не благодаря баптистскому сморчку, который не велел тебе совать свой…
– Веришь или нет, но преподобный Чайлдс никогда не читал нам, детям, проповедей о таких вещах.
– Зато готова спорить, что он носил один из тех светло-голубых полосатых костюмов и галстук-бабочку.
– Ты проницательна.
– Или просто сочиняю на ходу всякое дерьмо – и что-то на самом деле оказывается правдой.
На следующее утро, когда я встал с кровати, чтобы пойти в туалет,
