Тысяча порезов - Энн Малком
Да, он разговаривал, пока мы трахались. Но это был не разговор, это было нечто совершенно другое. В этих разговорах мы не узнавали друг друга получше.
Этот человек жил в другом мире. И я не говорила об очевидном, экстравагантном богатстве. Я говорила о темноте в его глазах, когда он приказал мне встать на четвереньки. И то, как трахал меня с уверенностью, жестокостью, доминированием. Без колебаний. Не спрашивая разрешения.
Он трахал меня как мужчина.
Как король.
И я знала достаточно о мире, чтобы понять — короли этого мира не приходят к власти без насилия и тьмы. Какая-то подсознательная часть меня все понимала, и именно поэтому я села с ним в машину. Мне хотелось опасности. Хотелось того, что он носил с собой повсюду.
И теперь я была вся в нем.
Понимала, что он не хотел знать о моем любимом цвете — чёрный, или о моей работе — помощник юриста в престижной фирме, или о моем детстве — мрачном и довольно банальном. Нет, он хотел знать мои секреты. Что скрывалось под блестящей оболочкой, которую тот соскреб за эти часы. Хотя я яростно охраняла свои секреты, у меня было отчаянное желание выложить их ему. И вскрыть свои гребаные вены.
— Мне нравится грязный секс, — прошептала я в ночь.
Его пальцы переместились с моей ягодицы дальше вниз, внутрь, и я ахнула, потрясенная и обрадованная таким вторжением.
— Я знаю. Скажи мне что-нибудь еще. — Мужчина двигал пальцами внутрь и наружу, мое тело дрожало. Мои конечности были налиты свинцом и воздухом одновременно. Я была слишком измучена, чтобы думать о большем сексе, но боялась того, что может случиться, если он не трахнет меня в ближайшее время.
— Нет, мне не просто нравится анал, — выдохнула я, не сводя с него глаз. — Я обожаю, когда меня трахают в задницу.
Его глаза вспыхнули, палец медленно выдвинулся наружу.
— Мне нравится, когда меня унижают, — прошептала я. — Нравится, когда мне завязывают глаза. С кляпом во рту. Мне нравится ощущать сперму на теле. Нравится, когда мужчины ставят мне синяки. Когда они используют меня. Трахают меня в задницу и в вагину одновременно. Нравится, когда указывают, что делать. Нравится, когда мной командуют.
Я сказала все это грубым хрипом, быстро, с фальшивой уверенностью, которая, как надеялась, была убедительной. Никогда раньше не говорила всего этого сразу. С мужчинами, с которыми я знакомилась в клубе, это уже было согласовано. Я была изолирована тенями сообщества. В разговорах не было необходимости, мы уже поставили все необходимые галочки.
В реальном мире, при солнечном свете, слова, потребности… они превращались во что-то уродливое и неправильное. Что-то расходящееся с тем образом, который я себе нацепила.
Однако потребности никуда не делись. Даже после того, как я покинула клуб, и эта часть моей жизни осталась позади. Я была голодна. Пробовала с Питом, осторожно упоминая, что мне нравится, начиная с того, что было наиболее приемлемым. Сначала ему это понравилось. Это ведь мечта каждого парня — узнать, что его девушка обожает связывание и анал. Но потом, когда все стало более реальным, чертовски менее ванильным, тот отказался.
Сначала он притворялся, потому что защищал свою мужественность. Мужчина должен был быть в восторге от моих причуд. Конечно, предполагалось, что тот должен быть готов сделать гораздо больше, чем хочет женщина… по крайней мере, в обычных отношениях.
Но все это было только для виду. Мужики болтали со своими братанами обо всех вещах, которые они хотели бы сделать со своими женами или девушками, но в ту секунду, когда им это предлагали, они пугались.
И боязливый мужчина быстро становился опасным, воинственным, отчаянно пытающимся возложить вину и позор на женщин, которые представили им доказательства того, насколько хрупка их мужественность.
Пит дал мне представление об этом. Через ехидные комментарии, тонкие намеки на то, что мне, возможно, придется обратиться к психотерапевту. Я поджимала губы, подавляла желание закричать о том, что он трусливый нарцисс, и натянуто улыбалась. И больше ни о чем не просила в постели, и мы оба притворились, что ничего не было.
С ним, с этим человеком, имени которого я не знала, мне не нужно просить. Он дал все это мне. И потом забрал.
Хотя чувствовала, что, возможно, как раз с ним я не в безопасности в других отношениях, и знала, что мои самые темные секреты останутся между нами двумя.
Незнакомец молчал после того, как я заговорила, ожидая дальнейшего объяснения. Что послужило такому поведению. Потому что ни один нормальный человек не хотел того, чего хотела я. Этот мужчина давал понять, что ему нужно не только мое тело. Он принял его. И овладел им. И мне было ясно, что он не остановится на моем теле. Я могла бы промолчать. Могла бы хранить свои секреты, как делала это десятилетиями. Могла бы уйти. Я не привязана к кровати. Ещё нет.
Но вместо того чтобы сделать все это, я заговорила.
— Я потеряла девственность с парнем своей мамы, — призналась я, медленно выдавливая слова, чтобы почувствовать их вкус, услышать, как они звучат в воздухе.
Я много раз ходила на терапию, и решила опустить некоторые события в моем прошлом и мои сексуальные наклонности, потому что знала, что у терапевтов будет чертовски трудный день с этой информацией. И говорила себе, что все держу под контролем. Оставила все в прошлом и теперь живу нормальной, здоровой, скучной жизнью.
И утверждала, что мне стыдно обсуждать это вслух.
Но на самом деле мне не было стыдно. Я ничего не говорила, потому что не хотела, чтобы какой-нибудь психотерапевт пытался меня вылечить. Попытался превратить мои переживания в травму. Я хотела сохранить все это внутри себя, растущее, гниющее, цепляющееся за мои внутренности.
Поэтому держала все это в себе, думая, что если продолжу притворяться нормальной, то это останется внутри навсегда.
Но теперь правда выплыла наружу.
Его тело слегка напряглось, но он по-прежнему ничего не говорил. Не выказал никакого отвращения или гнева по поводу того, что я сказала.
Я облизнула губы, внезапно загоревшись желанием продолжить.
— Мне было шестнадцать, — сказала я. — Ему под тридцать.
Снова тишина.
— И это было не изнасилование, я этого хотела. Хотела его, — продолжила я, уже не шепча.
Мои мысли вернулись назад, думая о том дне.
Я тогда только вернулась домой из школы, в форме чирлидерши. Мама настаивала на том, чтобы я пошла в группу поддержки, может быть, потому что думала, что у меня будет меньше
