Нарушаю все правила - Эми Эндрюс
Но ведь нужно девушке питаться?
Завтра она непременно покончит с затворничеством в своей квартире и пройдется по магазинам. Быть может, даже заведет знакомство с кем-нибудь из здешних. А сейчас Би рассчитывала совершить лишь пробежку за пирогом, после чего снова залечь со «Сверхъестественным» и смотреть его, пока Дин с Сэмом на своем «Шевроле Импала» не покатят навстречу горящему закату.
А вдруг этого не случится? Вдруг один из них простудится и сляжет в конце фильма? Би не на шутку будет разочарована!
Между тем, когда она добралась до Энни (Би снова выбрала спортивные штаны с толстовкой, а волосы скрутила на затылке узлом, на сей раз на ней, по крайней мере, не было ушастых тапок), старушка-кондитерша убедила Би, что ей просто необходимо отведать свеженьких панкейков, а пирог, мол, можно прихватить с собой в пакете. И… кто такая была Би, чтобы категорически отклонять предложения человека, знающего толк в хорошей снеди!
Она самозабвенно уписывала стопку черничных панкейков с тягучим кленовым сиропом, не обращая внимания на любопытные взгляды других посетителей, когда на свободный стул за ее столиком опустил свою прелестную задницу Остин Купер.
– Привет, – бросил он, кладя рядом шляпу.
Сказано это было так дружески и буднично, а выглядел он в своей полицейской форме, с взъерошенными волосами, так чертовски соблазнительно, что Би внезапно сообразила, что на ней сегодня именно «Четверг». И она ужасно рада была тому, что ее рот наслаждается чем-то другим – иначе язык решил бы, что сейчас самое время переключиться на аппетитного полицейского.
Вот тебе и мимолетное увлечение.
– Добрый день, офицер Купер, – произнесла она, проглотив кусок панкейка.
– Можешь звать меня Остин.
«Как скажешь…»
Хотя «офицер Купер» звучало старше и солиднее. Би вздохнула.
– И сколько тебе лет?
– Двадцать пять, – широко улыбнулся он.
«О господи… Наверное, только что из академии».
А как же тот волнующий сон, где Остин привиделся ей в наручниках? Гореть ей в аду! Так, глядишь, еще доведет свою бабушку до апоплексического удара.
К их столику шаркающей походкой подошла Энни.
– Кофейку, милый? – спросила она Остина, указав подбородком на перевернутую на блюдечке чистую чашку.
– Да, Энни, пожалуйста, – с готовностью поднял он чашку. – И можно еще порцию таких же панкейков?
– Разумеется, – отозвалась старушка, наполняя его чашку из старинного кофейника. – Сейчас тебе их принесут. – И она пошаркала дальше.
– Ты, смотрю, без зайчиков?
Би решила не комментировать его наблюдение.
– Разве ты не должен быть на работе?
– А я работаю.
Би фыркнула. Живут же некоторые! Когда она работала в агентстве, то не могла себе позволить насладиться сладкими блинчиками. Даже на деловом завтраке с клиентом – и то вынуждена была есть омлет из белков или жевать гранолу.
– То есть этот мем с обжирающимся пончиками полицейским – вовсе не выдуманное клише, а чистая правда?
Остин с улыбкой похлопал себя ладонью по животу, и Би невольно опустила взгляд на его плоский торс, идеально обтянутый форменной рубашкой, на идеально ровную линию пуговиц. Была ли и кожа его под этой тканью такой же идеально ровной. Или, быть может, там тянулась одна из увлекательнейших тропинок, ведущая вниз, к боксерам… и ниже…
– Мужчине ж нужно что-то есть!
Решительно оторвавшись мыслями от боксеров Остина, Би посоветовала:
– Все же тебе стоит быть с этим осторожнее. Однажды ты уже не будешь таким молодым, и лишние килограммы наберутся так быстро, что и моргнуть не успеешь.
Предрекать такое, с ее стороны, было зло и заносчиво, однако тот факт, что сейчас она средь бела дня, на виду у всего кафе предавалась эротическим мечтам об этом мужчине, равно как и сам этот мужчина, действовали на нее волнующе. И это раздражало.
Кроме того, она ведь сказала чистую правду: лишние килограммы любого подстерегали, как маленькие подлые паразиты.
Оставшийся абсолютно невозмутимым к ее мрачным предсказаниям, Остин пожал плечами:
– Ну, насчет этого я могу сильно не беспокоиться. У меня отличный метаболизм.
Ну да, это больше всего и волновало ее в Остине Купере. У него решительно все было отлично.
– Значит, ты – Беатрис, верно? Как Поттер?
Би вздохнула.
– Ее зовут Беатрикс. Беа-трикс Поттер, если мы оба говорим об английской писательнице, авторе милых повестушек про животных. А я – Беа-трисс. Как Беатриса Йоркская, английская принцесса.
– Ах вот оно как! – ответил он, все так же улыбаясь. И Би даже засомневалась, действительно ли он этого не знал или просто дурачился. – Итак, ты – Беатрисс, которая раньше жила в Лос-Анджелесе, а теперь перебралась в Криденс?
– Да. По крайней мере пока не решу, как дальше распорядиться своей жизнью.
– И есть ли для этого решения какие-то временны́е рамки?
– Никаких.
И в самом деле, к черту все дедлайны! Она уже сыта была по горло горящими сроками и авралами!
– Сегодня получше себя чувствуешь?
– Да я и вчера неплохо себя чувствовала, – сердито глянула на него Би, накалывая на кончик вилки кусок пухлого панкейка. – Мне просто срочно нужно было сладкое.
– И нарушить какие-нибудь правила.
– Да.
Опустив глаза, Би сунула в рот вилку. Она чувствовала себя немного неловко из-за вчерашнего своего поведения. Да, все, что она с такой горячностью высказала накануне, Би испытывала на самом деле – но она едва была знакома с этим парнем и, должно быть, показалась ему слегка с приветом.
Размышления ее прервала Энни, которая поставила перед Остином тарелку с панкейками.
– Еще хочешь, куколка? – ласково спросила она, оценивающе глянув на почти опустевшую тарелку Би.
Би очень хотела съесть еще порцию панкейков – с совершенно неведомой прежде тягой. В этом-то, видимо, и крылась главная опасность стать жертвой простых углеводов. Однако желудок у нее был уже полным, и к тому же она брала пирог навынос, так что…
– Спасибо большое, но нет. Я скоро подойду за пирогом.
– Уже его упаковала.
На сей раз Би решила взять целый пирог, потому как нацелилась продержаться, не отрываясь, до двадцатого эпизода.
Энни отошла, и Би вновь переключилась на то, что осталось у нее на тарелке, поглядывая на ту впечатляющую выемку в горе блинчиков, что успел проделать Остин. Они ему определенно очень нравились.
– Итак, – заговорил он, жуя очередной панкейк, – ты, как я
