Вечерняя звезда - Макмуртри (Макмертри) Лэрри Джефф
Но промчавшись мимо нескольких невзрачных кварталов пригорода, она снова повернула на улицу, где жил Джерри. «Кадиллака» там уже не было. Пэтси была слишком раздосадована, чтобы предаваться размышлениям, и одной из причин ее досады была ее собственная склонность пугаться чего-нибудь в последнюю минуту. Она всегда в последнюю минуту отступала, обе ее дочери говорили, что она была слишком трусливой и слишком консервативной по отношению к мужчинам. Обе дочери испытывали отвращение или, по крайней мере, притворялись, что его испытывают, из-за слишком затяжных периодов ее безбрачия. Последний продолжался уже почти полтора года.
— Тебе просто необходимо лечь в постель с мужчиной, мамуля, тогда, может быть, ты перестанешь придираться ко всем, — сказала ей Кэти недавно по телефону.
Пэтси позвонила Джерри в дверь, потом решила попробовать, не откроется ли она сама. Дверь открылась, она вошла в дом. Джерри сидел в гостиной в трусах и в старой синей майке и читал спортивную страницу какой-то газеты. Он взглянул на Пэтси немного удивленно, но без тревоги.
— Я привезла вам вашу книгу, — сказала Пэтси, и застенчивость снова овладела ею. Что же это она делает, входит к этому мужчине в гостиную?
— И что вы о ней думаете? — спросил Джерри.
— Сию минуту я не могу думать, я просто хочу вас поцеловать, — сказала Пэтси, забирая у него газету и аккуратно складывая ее. Потом она затащила его на кушетку и оказалась между его ног. — Мне не хочется, чтобы вы продолжали причинять мне неприятности — не хочу, чтобы вы еще раз отвергли меня, — сказала она, и пальцы ее скользнули вверх по его шее к волосам.
6
Первое, на что обратила внимание Аврора, когда она на следующее утро вошла в дом Джерри, был желтый пояс Пэтси Карпентер. Он лежал на его старой кушетке.
После смерти Гектора у нее появилась привычка заезжать к Джерри на чашечку кофе по утрам до того, как к нему начинали приезжать пациенты. Она обычно проводила у него не больше пятнадцати-двадцати минут. Вилли вернулся, по всей видимости, выздоровевшим, и они с Рози теперь не вылезали из постели допоздна, и в ранние утренние часы Аврора оставалась одна. Это как раз было то время, когда она особенно хотела разделить с кем-нибудь утренний кофе или легкий завтрак. Несколько раз бывало, что она приглашала Паскаля, но Паскаль не был тем человеком, которого можно было бы назвать утренним гостем. Он либо молчал все время, либо, наоборот, был чрезмерно оживленным и раздражительным, как раз в такое время, когда меньше всего на свете Авроре хотелось видеть напротив себя за завтраком раздраженного мужчину.
Джерри Брукнер тоже не был утренним человеком. Но он не был и французом, и это означало, что вероятность того, что он испортит ей завтрак своими жалобами, была гораздо меньше. С Паскалем же такое бывало довольно часто. В последний раз, когда они завтракали вместе, Паскаль отчитывал ее за то, что она пригласила его именно тогда, когда у нее кончился малиновый джем. А ведь она знала, что это его любимый джем.
— Паскаль, я в трауре, не разговаривай со мной таким тоном из-за того, что я не знала, есть ли у меня твой любимый малиновый джем, — сказала Аврора и всплакнула.
Желтый пояс Пэтси Карпентер был довольно стильным, и Аврора даже однажды не удержалась и наговорила ей по этому поводу кучу комплиментов. Она начала расспрашивать Пэтси, где та купила такой пояс, решив, что, возможно, подыщет и себе что-нибудь в этом роде.
— Я купила его на Бродвее в магазине «Шерман Оукс», — сказала Пэтси. — Я пошла за полотенцами, а кончилось все тем, что купила этот пояс. Аврора, хотите, я вам тоже куплю какой-нибудь шикарный пояс в следующий раз, когда поеду за покупками?
— Ну, если наткнешься на такой, который сам скажет: «Я для Авроры», тогда можно, — согласилась Аврора.
Теперь этот самый желтый пояс лежал в гостиной у Джерри Брукнера, и несколько смятый вид подушек на древней кушетке помогли Авроре воссоздать в воображении два потных тела, Джерри и Пэтси, слившихся в неистовой любовной схватке. Этот образ так сильно подействовал на нее, что ей стало дурно — она даже не смогла сделать следующего шага. Джерри не запирал входную дверь, чтобы она могла войти, но его самого в комнате не было. Часто бывало, что, когда она проскальзывала в комнату, он принимал душ, и она садилась к кухонному столу, потягивая чай и дожидаясь, пока он не появится — такой гладко выбритый, по-юношески молодой, еще не совсем отошедший от сна и с еще влажными волосами.
В это утро никакого кофе не будет. Аврора услышала звук воды в душе там, в конце холла. Она чувствовала себя так, словно ей двинули поддых ногой. Тихонько, надеясь, что Джерри не услышит, она попятилась к двери и закрыла ее за собой.
Ей так хотелось, чтобы машина завелась бесшумно и ей можно будет уехать, не встречая взгляда и не перемолвившись и словом с Джерри Брукнером именно сейчас. «Кадиллак» в последнее время был как раз склонен к непослушанию. Чаще всего не собирался заводиться, когда она поворачивала ключ зажигания в замке. На этот раз она только надеялась, что он не задержит ее дольше, чем потребуется, чтобы завернуть за угол и исчезнуть из виду, не показывая своего унижения молодому человеку, которого она так глупо и с такой настойчивостью заставляла броситься себе на шею. Перед глазами у нее все еще были эти два тела на кушетке, он и Пэтси, и эта картина стояла у нее перед глазами так отчетливо, что она даже не видела тротуара. К счастью, «кадиллак» немедленно завелся, и она уехала без осложнений. На повороте она оглянулась, опасаясь, что увидит, что Джерри бежит за ней по тротуару или стоит на крыльце, недоумевая, с чего бы это ей уезжать, так и не зайдя в дом и не глотнув кофе. Но ни на тротуаре, ни на крыльце никого не было. Она была в безопасности.
Она было подумала, не поехать ли к Паскалю? Все же была вероятность, что он понял бы ее и хоть ненадолго разрядил ее эмоции. Бог с ним, с его обидой за малиновый джем, — все же это был неплохо образованный человек, что было положительным качеством, даже для француза.
С другой стороны, это был ужасный эгоист — он мог бы попытаться воспользоваться тем, что она в таком горе. В сущности, это было бы типично для него. Он уже несколько раз обидел ее, сказав что-то грубое об обстоятельствах смерти Гектора. Буквально на прошлой неделе он оскорбил ее за обедом, намекнув, что ей пора бы было снять траур.
— Жизнь дана живым, — сказал он.
— Понятно, я пока что живу.
— Ты не живешь, ты не проявляешь признаков жизни. Когда у меня умерла жена, я тоже погрустил, но оставил это в прошлом. Я снова стал жить.
— Все это так, но сейчас я, с твоего позволения, предпочла бы погоревать. Несмотря на всю свою мелочность, Гектор Скотт многое значил для меня. Надеюсь, мне не нужно часто напоминать тебе об этом, Паскаль!
Поскольку ее воззрения были неизменны, она решила пока что не показываться Паскалю на глаза. Она подумала о баре «Поросенок» и о своей любимой кондитерской, где подавали такие вкусные вафли, но подумала без оживления. Удар, который ей только что нанесли, уничтожил даже аппетит. Она чувствовала, что это был слишком сильный удар, и теперь она не сможет ни есть, ни плакать. Еще она подумала, не поехать ли в Голвестон и просидеть весь день, глядя на океан? Правда, на дороге будет столько машин; ее машина может испортиться и остановиться, и потом это так далеко! Она и из дому-то вышла на босу ногу и в домашнем платье и из-за этого чувствовала себя неуверенно. А вдруг ей придется разговаривать с полицейскими или механиками со станции техобслуживания?
Осторожно, выбрав старый маршрут, который она помнила еще с тех пор, когда в Хьюстоне не было скоростного шоссе, она понемногу двигалась на север через залив и к востоку мимо железнодорожных складов, пока не оказалась в районе Шип Чэннел. Она вспомнила, как где-то здесь, на улице Мак-Карти, она видела греческий бар под открытым небом, куда моряки заходили выпить и поиграть в карты. Он был недалеко от огромных нефтеперерабатывающих заводов, и в воздухе пахло бензином и солью. Но она вспомнила, что это место показалось ей приветливым, а ей в эту минуту хотелось от жизни одного — приветливости и дружелюбия.
