Порочные удовольствия - Меган Марч
– Я поняла. В глубине души я всегда знала это, но я не могу понять, почему ты не мог взять трубку и сказать мне, что планы изменились? Когда дело касается студии, я на коротком поводке. У меня нет другого выбора, кроме как следовать их правилам. В противном случае я пропала. Я сказала тебе, что подчинюсь твоим правилам, но когда ты рискуешь моей карьерой, потому что даже не можешь запомнить, что я связана обязательствами, я перестаю беспокоиться о том, чего хочешь ты.
Я указываю на окно, откуда открывается вид на подсвеченный фонарями театр «Мажестик».
– Вот моя жизнь. Это мой единственный шанс доказать себе, что я могу больше, чем подавать фастфуд игрокам в боулинг, которые спорят о том, кто может больше выпить пива и у кого больше яйца. Ты имеешь представление о том, как быстро я могу лишиться всего? И я окажусь там, откуда начинала. Но я не позволю, чтобы это произошло только из-за того, что я не приложила к достижению цели абсолютно всех сил, которые у меня есть.
– А что заставляет тебя думать, что я позволю этому случиться? Тебе об этом больше нет нужды беспокоиться.
В голосе Крейтона явственно звучит досада, но он все еще не понял меня.
– Черта с два. Из твоего брачного контракта ясно, что я все еще не могу рассчитывать ни на кого, кроме себя самой. Кроме того, я не для того достигла своего теперешнего положения, чтобы начать полагаться на то, что какой-то мужчина позаботится обо мне.
Крейтон склоняет голову набок.
– Холли!
Я откидываю голову и смотрю ему прямо в глаза.
– Нет. Ты не понимаешь. Как только ты поставил под угрозу мое будущее, игра закончилась.
Он хмурит брови, и лицо его застывает.
– Я отлично понимаю, что это не игра. И я также осознаю, что это я неправ, потому что забыл о твоих гастролях. Но это не означает, что я не горю желанием все исправить единственным известным мне способом.
Я полагаю, что он говорит о сексе, потому что, похоже, это единственный аспект нашего брака, в котором мы совместимы. Но все равно, это не означает, что мне должны нравиться его методы.
Я направляюсь в спальню, сажусь на край кровати, расстегиваю молнию на правом сапоге и швыряю его через комнату. Крейтон переступает порог комнаты, и сапог проносится в опасной близости от его головы. Это не входило в мои намерения, по крайней мере сознательно. За первым сапогом следует второй. Он ничего не говорит, когда сапог со свистом пролетает мимо его левого бока. Я бросаю взгляд на его лицо и вижу кривую усмешку. Я стаскиваю с себя носки, а потом берусь за молнию на юбке.
На этот раз его голос звучит спокойнее:
– Холли, что ты делаешь?
– Выполняю приказ. А на что еще это похоже?
Я стягиваю с себя юбку вместе с трусиками, а потом через голову снимаю топ. И каждый предмет моей одежды я швыряю ему под ноги.
Сдернув покрывало с огромной кровати, я взбираюсь на самую середину. Потом ложусь на спину и широко раздвигаю ноги.
– Это достаточно хорошо для тебя? Я достаточно раздета?
Крейтон подходит к кровати.
– Ты собираешься объяснить мне все это, или мне нужно гадать о том, чего ты хочешь достичь этой выходкой?
– Это не выходка. Я просто выполняю приказ.
Губы Крейтона изгибаются в хищной улыбке.
– Ох, Холли, ты знаешь, как соблазнить меня, в этом нет сомнений. Но я не думаю, что все пойдет так, как ты ожидаешь.
Я склоняю голову набок.
– Правда? Я подчиняюсь, ты трахаешь меня, я кончаю, потом ты кончаешь, а потом, возможно, мы повторяем все это.
Он берет покрывало и набрасывает на меня.
Хорошо, очевидно, я ошиблась.
– Из твоих слов следует, что ты считаешь меня очень предсказуемым, моя прелестная женушка. И я этого не потерплю.
Он обходит кровать, садится на краешек спиной ко мне и берет в руки трубку беспроводного телефона.
– Обслуживание номеров, пожалуйста. – Когда его соединяют, он говорит: – Бифштекс и филе. Средней прожарки. Два салата «Цезарь». – Потом он произносит какое-то слово, которое я принимаю за название дорогого вина, благодарит собеседника и кладет трубку.
Я прижимаю покрывало к груди и сажусь в кровати.
– Что, черт возьми, только что произошло?
Крейтон встает и поворачивается ко мне.
– Я решил съесть твою дырочку на десерт, а не в качестве аперитива.
У меня снова путаются мысли.
– Повторяю, что, черт возьми, сейчас произошло?
Крейтон не отвечает на мой второй вопрос и направляется к шкафу. Расправив рукава своей дорогой белой сорочки, он стягивает ее и вешает в шкаф.
– Черт, на нем джинсы. Как я могла не заметить этого? – бормочу я себе под нос.
Но, очевидно, мое бормотание не настолько тихое, чтобы ускользнуть от внимания Крейтона.
– Вероятно, виной тому вопящие фанаты, плохое освещение в автобусе и твоя сосредоточенность на том, чтобы просверлить в моей заднице еще одну дырку.
– Я не знала, что у тебя есть джинсы.
– Ты знала бы, если бы зашла в гардеробную, где висит одежда, которую я тебе купил.
Я замираю, крепко впившись пальцами в пушистое покрывало.
– Мне не нужно все это. Мне ничего не нужно.
– Даже гитара? – спрашивает он, пристально глядя на меня своими темными глазами.
– Я поблагодарила тебя за гитару.
– И все же ты оставила ее. Полагаю, это было жестом враждебности, а не практичным решением.
Я отказываюсь отвести глаза.
– Ты уже однажды купил меня, Карас. Тебе нет нужды продолжать пытаться купить меня еще раз.
– Гитара сейчас в самолете.
У меня сжимается сердце. Я полюбила эту сверкающую бирюзовую гитару. На самом деле, по-настоящему полюбила ее.
Я все еще решаю, что сказать Крейтону на это, но он говорит:
– Хочешь принять душ перед ужином? Его скоро доставят.
Я вспоминаю о десяти фунтах сценического грима на моем лице. Я почти удивлена, что он построил эту фразу как вопрос, но ни минуты не колеблюсь, вставая с кровати и направляясь к своему чемодану, чтобы достать туалетные принадлежности.
В душе я не спешу, снова проигрывая в уме все, что только что произошло, и пытаясь разобраться, что же это за человек, за которого я вышла замуж. И мне это не удается. Он непредсказуем, и мне кажется, что я сойду с ума, пытаясь разгадать его. Я не выхожу из ванной, пока не слышу, как
