Трехликая. Дилогия
Я слушала, как Ковалль рассуждает о смерти, и чудилось — внутри что-то обрывается. Хотелось кричать, колотить первородного, даже надавать ему звонких пощечин. Ишь, выдумал — бросить меня в будущем! Я не хочу жить без Ковалля! Я полюбила его как мужчину, как лучшего друга, супруга, помощника. Но как доказать, как объяснить, если тебя не желают слушать?
Уверенность первородного, что я ошибаюсь, что просто не имела времени на раздумья и выбрала его по чистой случайности, упала между нами бетонной стеной. Ковалль ничего не желал слушать. Я же не могла до него достучаться. Каменные глыбы не позволяли.
Я встала, подскочила к бубнящему первородному — он продолжал дальше рассказывать, перечислять движимое и недвижимое имущество. Я же просто прижалась к Коваллю, затихла, слушая биение сердца — быстрое, сильное и неровное, — чувствуя шумное, рваное дыхание — свое и мужчины в моих объятиях.
Маг замолчал и крепко стиснул. Так, что казалось — треснут кости. Он словно стремился со мной соединиться, почувствовать, что мы единое целое.
— Ладно, я сказал все, что собирался, — выдохнул Ковалль хриплым голосом. Тело его приветствовало мое, как прежде, но разум и чувства все еще бунтовали. — Рина. Мы ждем до окончания битвы. И ты сообщишь мне свое решение.
Объятия первородного тут же ослабели, руки разжались, повисли плетями.
Я отстранилась, устроилась на кровати и произнесла в сторону Ковалля.
— Не думала, что ты настолько мнительный.
Постель просела под телом мага. Он разместился не слишком близко, но наши руки почти соприкасались.
— Я очень долго живу, Рина, — с какой-то беспомощностью произнес первородный. — Знаю, что чувства могут обманывать. Свои я проверял днями, месяцами, пока ты еще находилась в коме. Мы ведь тогда не касались друг друга, совсем не общались, даже не разговаривали. Но я приходил к твоей кровати, сидел, беседовал, молился и надеялся… Мои эмоции уже не обманут… Другое дело — растерянная женщина, которая меньше месяца в будущем… Пойми же, Рина, ты еще девочка. По моим меркам — маленькая, неразумная… — Теплые пальцы погладили ладонь. — Я лишь хочу полной уверенности, что ты не пожалеешь и не осудишь за то, что настаивал и добивался. Хочу, чтобы ты выбрала самостоятельно. Чувствами, логикой, мыслями, аурой. Раз — и навсегда, на многие столетья. Я больше не хочу потерять свою женщину. Пойми: и у первородных есть свои слабости. Я не женился и не заводил любовниц, после того как схоронил Эйли. Да, вот так. Жил как отшельник. Порой сам себе казался монахом, что некогда дал обет безбрачия и почему-то его придерживается.
Я посмотрела в глаза Ковалля. Теперь на меня взирал не мальчик, не юноша, влюбленный и восхищенный, — древнее существо, раненое, больное, с разбитым однажды вдребезги сердцем. Нет, не капризы, не глупые сомнения и не желание услышать признания — старая рана руководила Коваллем.
Я так хотела его утешить, помочь, поддержать и сделать приятное. Но понимала, что это бессмысленно. Придется ожидать завершения битвы. Я-то собираюсь в ней участвовать. Но Коваллю об этом знать необязательно.
— Мы договорились? — спросил первородный — голос звучал глухо и тревожно. Глаза сверкали чистыми сапфирами.
— Ты ведь иначе не согласишься? Хочешь проверить меня и убедиться? — выдавила я с внутренней обреченностью.
Ковалль усмехнулся — грустно и нервно, погладил мою руку горячими пальцами, резко наклонился и чмокнул в висок.
— Да! Я должен в тебе убедиться. Если ты правда не любишь Мейдриса, я стану самым счастливым на планетах. Но если твое сердце скажет иначе — молча уйду из твоей жизни. Отдам обещанное и исчезну.
Последнее слово так прозвучало, что я поневоле вдруг встрепенулась. Он словно собирался пойти на гибель. Хотела вглядеться в лицо первородного, но маг отвернулся, поднялся с постели и уже привычно развел руками. В комнате появилась новая кровать.
— Позволю себе непозволительную слабость, — без оптимизма произнес первородный. — Останусь с тобой в одной комнате. Но общая постель для меня слишком. Слишком соблазнительно даже для древнего.
С минуту он изучал ночь за окнами, затем подошел к нашему гардеробу, извлек запасные простыни и подушки, вытащил легкое шерстяное одеяло.
— Завтра у нас смотры армии. Будем заготавливать новые заклятья. Попробуем создать аурное войско, вроде того, что делают местные. Дел предстоит просто море. Так что давай хорошенько выспимся.
Ковалль подошел, чмокнул в щеку, резко отстранился, словно обжегся, и лег в постель прямо в одежде. Впрочем, местные полурубища вполне подходили и в качестве пижамы. Я удобно устроилась на своей кровати. Первородный отвернулся лицом к стене, и глухая тишина накрыла комнату. Слышалось лишь рваное дыхание Ковалля и редкие постукивания по окну бабочек — глупые плясуньи ломились в комнату.
Возможно, хотели что-то присоветовать. Но я не желала ничего слушать. Устала, вымоталась и просто ждала, когда настанет час выбора. Сомнений в чувствах у меня не было…
Поискала взглядом выключатель. Но в эту минуту свет вырубился, и мы погрузились в синие сумерки.
Я засыпала, думая о Ковалле. Все-таки даже древние маги подвержены обычным сомнениям смертных. Любит — не любит, хочет — не хочет… Им тоже не чужды все эти тревоги… В чувствах к первородному я убедилась и не собиралась от него отказываться. Вот только придется ждать до битвы. И уже после снова разговаривать. О планах совместной счастливой жизни, о том, как вместе вырастим Танюшку, возможно, заведем и собственных детишек.
Надеюсь, Ковалль победит Олтрикса. Теперь мне не удастся вдохновлять первородного, придавать ему сил и желания бороться. И это единственное, что беспокоило. Страх мерзкой гадюкой прокрался под кожу, мешал успокоиться, леденил внутренности. Мне очень не нравился настрой первородного перед решающей битвой с Олтриксом. Внезапно вспомнился и взгляд Дарлия. Он выглядел так же: суровым, собранным и словно отрешенным, каким-то нездешним. Так принимают скоропалительные решения… роковые и на все времена окончательные…
