Ад, или Александр Данилов
К удивлению Данилова, на аппендектомию Алиса с ним не пошла.
— Что я там не видела? — возмутилась она.
— А вы на операции кино смотреть ходите? — съязвил Данилов. Но Алиса этого не заметила.
На обход, правда, она вместе с ним пошла, а потом пришлось учить её заполнять дневники, к собственному раздражению и к веселью коллег.
Сохранять спокойствие рядом с Алисой было тяжело. Она его раздражала. Даже не так — она его бесила. Вроде бы красивая, неглупая, но ленивая до невозможности. Создавалось впечатление, что хирургия ей просто неинтересна. А пренебрежение к любимой работе Саша пережить не мог. И какого чёрта идти в аспирантуру, если хирургом быть не собираешься, он тоже не понимал.
И это только первый день практики. Первый! А впереди ещё шестьдесят. Данилов с ужасом подумал, что ещё пара дней — и он часы считать начнёт. Попытался дистанцироваться и включить пофигизм, но не получалось. А вот представить, как Алиса через пару лет приедет с комиссией и будет разбирать по косточкам работу их отделения — запросто.
Ожидаемо, на дежурство Алиса не осталась. В четыре двенадцать она повесила свой халат в шкаф, сменила балетки, в которых ходила на работе, на босоножки и покинула отделение. Данилов же стоял у окна и провожал её взглядом, думая о том, что неизбежно наступит завтра и им снова придётся встретиться, хотя этого хочется меньше всего.
— Па, у тебя всё в порядке? — вырвал его из размышлений голос дочери.
— Ты что здесь так рано делаешь? — удивился он появлению Кати в неурочное время.
— У меня каникулы же в училище, вот старшая и вызвала, предложила работать только в твои смены.
Данилов лишь покачал головой.
— Кать, Серёжа скоро приезжает, а мы с тобой на работе, нехорошо как-то.
Девушка улыбнулась, глянула с хитрецой.
— Серёжа взрослый мальчик, папа. И вообще, не парься, разберёмся мы, не оставим без внимания твоего любимчика.
Данилов аж подпрыгнул на месте.
— Что это любимчика? Ты что, думаешь, что я тебя или Мишку меньше люблю? Да и Гошку тоже, нашего бунтаря местного значения.
— Раньше думала, да практически уверена была, а теперь и не знаю. — Она смешно пожала плечами, скорчила рожицу, а Данилов подумал, что девочка у него уж больно красивая получилась, скоро женихи появятся и забот прибавится… А если ещё, не дай бог, и замуж выйдет? Представил и рассмеялся своим мыслям. Замуж выйдет за хорошего человека, и это хорошо! Внуки пойдут, тоже радость, в нём же вдруг проснулась отцовская ревность. Главное, чтобы жених был порядочный, иначе… Додумать не успел, потому что мысль перескочила на фразу Кати о том, что она думала про него и Серёжу, пока росла. Получается, что он о её существовании даже не догадывался, а она…
— Так что ты раньше-то думала? Ты же не знала меня и Серёжу в глаза не видела.
— Видела, — ответила дочь. — Мы тогда с мамой в город приезжали, у её подруги останавливались. Мама с Павлом ещё женаты не были, он в то время только в посёлок перебрался. Почему мы вдруг к тёте Кристе поехали — не помню, а может быть, мне и не говорили. И куда мама в тот день делась, как мы с тётей этой одни остались — тоже не помню. Но она меня повела гулять не около своего дома, как обычно, а в какой-то парк или сквер. Вот там она мне тебя и показала. Раз десять повторила, что ты мой отец, а мальчишка, с которым ты играешь, твой сын и любишь ты его — не меня. Несколько раз повторила, чтоб я запомнила. У меня до сих пор в ушах её слова звучат. — Катя обняла отца, прижалась к его боку, заглянула в глаза, как бы извиняясь, и продолжила: — Я видела, как ты с ним общался. Как смотрел на него. Завидовала, если честно. Так хотелось вырвать руку, побежать к тебе и сказать, что я есть, что меня тоже любить можно, папой тебя назвать хотелось. Может, я тогда не так логично думала, но смысл был такой. А тётя Кристина меня крепко за руку держала… Потом уже дома велела ничего не говорить маме. Я возненавидела тебя тогда. Веришь нет, жила этой ненавистью, пока не встретила тебя реального.
— Прости меня, Катюша, — Данилов поцеловал дочку в макушку, — прости. Сколько гадостей мне Кристина, оказывается, сделала. Я её другом считал, а она всё время в мою жизнь лезла, пакостила по мелочам и по-крупному… Почему, зачем? Не пойму.
— Ты серьёзно не понимаешь? — Катя отстранилась от него, чтобы рассмотреть получше. Потом чмокнула в щёку. — Она любила тебя, папа. А ты не замечал. Нет никого страшнее отвергнутой женщины. Она же даже отвергнутой не была, ты выбирал всё время других, а она мстила и тебе, и им.
Саша рассмеялся.
— И в кого ты у меня такая умная…
— Ну, явно не в соседа. — Катя улыбалась, а в глазах блестели слёзы. — Пойду я полы мыть, а то старшая сейчас шуметь начнёт и будет права. Папа, там я обед принесла. Иди поешь, пока тёплое.
— Потом, с тобой вместе, — ответил Данилов. — Разогреем, если остынет.
Данилов смотрел на дверь, закрывшуюся за Катей, потом перевёл взгляд на небо, зажмурил глаза. Вдохнул, выдохнул. Как принять всё это, как пережить и простить? Или не прощать, но что от этого изменится? Кристина сыграла свою роль в его жизни… Нет! Совсем не ту, что хотела. Мстила за неразделённое чувство, но его даже любовью назвать нельзя. Если бы она любила его, то никогда не сделала бы столько гадостей. Что это тогда? Месть? Так он без Дины счастлив ни с одной женщиной не был… Зависть? К чему? Но самое главное, он не представлял, каким ничтожеством надо было быть, чтобы обидеть маленькую Катю. Как Кристина могла! Как посмела… А бедный ребёнок жил с обидой, с ненавистью к отцу. Получается, что она сама сделала всё, чтобы разлучить его с Диной, а потом просто глумилась над их ребёнком.
Он саданул кулаком по подоконнику, боль несколько отрезвила, но всё равно хотелось уничтожить Кристину, заставить на своей шкуре испытать всё то, что она сделала другим людям. Раздавить её, мокрого места не оставить…
Его захватили эмоции, хотелось рвать и метать. Неизвестно, чем бы всё это закончилось, если бы за ним не пришла санитарка из приёмного покоя и не сообщила о поступившем пациенте. Пока спускался по лестнице, взял себя в руки и осознал всю бесперспективность собственного гнева.
