Ад, или Александр Данилов
Сейчас, глядя на спящую Асю, Данилов анализировал прошедший день, который получился сумбурным и принёс сразу множество эмоций: и радость, и боль, и разочарование. А ещё Саша был приятно удивлён, узнав Асю с другой стороны.
Создавалось впечатление, что познакомился он с ней только вчера, а до этого… Видел, встречал, доверял младшего сына, но как-то не обращал внимания на её человеческую сущность. Ася была и была. Теперь же он узнал её ближе. Ощутил некое родство душ, да и не только: он как никто понимал и сочувствовал тому, что родная мать всё время пыталась её сломать, переделать, заставить быть удобной для себя. Это было подобие его собственной матери, с той лишь разницей, что его мать прикрывалась им, как ширмой, выдавая за красивую обёртку несуществующего благополучия, а Асина пыталась прожить ещё одну — «правильную» — жизнь за дочь.
Саше захотелось помочь Асе, поддержать морально, ведь так тяжело быть одной, совсем одной. Он понимал её желание пойти на кладбище, излить душу могилам самых близких людей в ожидании помощи. А ещё он знал, почему Ася так тянется к его семье, вернее, к детям единственной подруги.
Что ж, Ася для него оказалась находкой.
Данилов приготовил завтрак и ждал пробуждения Аси.
Ночевал он у себя, ушёл сразу после того, как она уснула. Домой вернулся не сразу. Сначала бродил по посёлку, переваривая информацию, которую вывалила на него подвыпившая Ася. И когда наконец добрался до своей кровати, лёг и проспал несколько часов.
Вот так, совершенно случайно, оказался посвящён в чужие тайны, к которым не получалось остаться равнодушным. Хотел узнать про Дину и её прежнего мужа, но Ася попутно рассказала и о том, что и её волновало.
И опять мысли вернулись к Дине и Павлу. Почему Ася сказала, что Дина чувствовала себя одинокой? Ведь все, абсолютно все говорили, что Павел был прекрасным человеком, мужем и отцом.
Правда, Данилов воспринимал его только отцом Георгия. Мишка же на сто процентов был его. Пусть не генетически, но его. А вот во всех выходках Гоши Данилов винил Павла. Так было легче…
Данилов рассмеялся своим мыслям и чувствам. Обвинять покойника — последнее дело. К тому же всё, что касалось Павла, вызывало уважение. И отрицать этого Саша не мог. Павел воспитывал его дочь, построил дом для Дины, обеспечивал семью, да и погиб, как герой. Отчего же так муторно на душе? Что его гложет? Ревность? Зависть? Да! Именно ревность и зависть к тому, кто столько лет прожил рядом с его Диной, ласкал её, любил, к тому, от кого она детей рожала.
Потому он пошёл на кладбище, после того как привёз Гошку домой. Тоже, как и Асе, захотелось совета спросить, как быть в данной ситуации. Он же обещал Дине вырастить её детей, а сам не справляется. Хорошо, у Гошки без серьёзных травм обошлось. А ведь могло быть гораздо хуже.
Почему Георгий дрался? Из-за чего? Или это было банальное избиение? Как найти тех, с кем ребёнок время проводит? Бабушка молчит, считая, что Данилову и без того забот хватает. И Гошку явно кто-то настраивает против него, и наверняка делают это те, кто парню близок, то есть друзья. А друзей — их родители. Данилов же второй год не может узнать, кто конкретно.
А ещё проблема в том, что времени на знакомство с жителями посёлка нет. И так дел невпроворот, вон Асю, которая уже несколько месяцев Мишку к себе ночевать забирает, пока Катя работает, он только вчера как человека узнал. А так женщина и женщина, врач-педиатр, вот и вся характеристика.
А не встретились бы они на кладбище…
И тут он почувствовал знаковость этой встречи. Улыбнулся сам себе и занялся приготовлением завтрака.
А потом они вместе с Асей шли на работу на глазах у всего посёлка.
Данилов замечал взгляды людей — заинтересованные, удивлённые, кто-то даже оборачивался, чтоб рассмотреть их получше, — но ему было всё равно. Пусть думают, что хотят.
Они расстались у здания поликлиники. Ася улыбнулась на прощание, а Данилов стоял и смотрел ей вслед.
Впереди была пятиминутка.
Главный в пять минут не уложился, пришлось проторчать у него гораздо дольше, и, как всегда, день пошёл кувырком. Сначала пришлось разбираться с ущемлённой пупочной грыжей, затем должна была быть плановая операция. Больного уже готовили, когда Данилова пригласили к телефону. Хорошо, не успели его в операционную увезти. Звонила классная руководительница Гоши.
— Александр Дмитриевич, хотелось бы вам сказать добрый день, но день абсолютно не добрый, мы с родительским комитетом ждём вас у директора. Подъезжайте.
— А в чём дело?
— С Гошей надо что-то решать! — Данилова бесили визгливые нотки в возмущённо-покровительственной речи учительницы. Ему подумалось, что этому в пединститутах учат — у его классной дамы были такие же.
— Извините, я не помню ваше имя-отчество, но я сейчас не могу, у меня больной на столе. Нельзя ли как-то перенести обсуждение моего сына?
— Сына?! — расхохоталась она. — Не смешите, сыном вам Георгий не является! — Данилов чуть не взревел, услышав это.
— Я являюсь законным представителем Гоши, единственным законным представителем. И если я говорю, что он мой сын, то так оно и есть.
— Вот мы вас и ждём именно как единственного законного представителя через полчаса.
Из телефона послышались гудки. Деваться Саше было некуда, вопрос с Гошей необходимо решить.
Отпросившись у заведующего, он направился к больному.
— Иван Кузьмич, тут у меня непредвиденные проблемы возникли, перенесём операцию на пару часов. Согласны? Или хирурга будем менять?
— Не согласен. Что случилось-то, Александр Дмитриевич?
— В школу вызывают, с сыном что-то. Я постараюсь быстро. Ещё обход не делал, вот вернусь, тогда сразу вас и прооперирую.
Пациент покачал головой.
— Переноси на завтра мою операцию, доктор. А то придёшь сердитый, расстроенный — другими-то со школьных разборок не возвращаются.
Подумалось, что он прав. Нет ничего хуже злого хирурга. Снова пошёл к заведующему и перенёс операцию. А дальше вызвал такси и через полчаса уже был в школе. Чувствовал, что на взводе. И не просто так: это же надо выдернуть врача практически от операционного стола…
