Бывшие. Запрети мне тебя любить
— Он мне дорогу перегородил, а я к тебе ехать собиралась. Думала, тебе плохо. Вот и психанула. Со всей дури въехала в его мустанг, чтобы подвинуть, а тачка с обрыва рухнула в итоге, — произношу, глядя перед собой и в то же время в никуда. — Надеюсь, убивать меня за это Рупасов будет быстро и не очень мучительно, — добавляю с горькой усмешкой.
Агеев заметно хмурится, но практически сразу же его лицо озаряется лукавой улыбкой, а мужчина притягивает к себе, обнимая за плечи.
— Хорошо, что я никогда не злил тебя до такой степени, да, Жень? — отзывается он добродушно и тяжело вздыхает. — Из-за меня психанула? Серьёзно? Ты не перестаёшь удивлять.
Если минуту назад мне было просто стыдно, то теперь я совершенно точно краснею, пусть и не вижу своего лица. Щёки в одно мгновение буквально пылают жаром.
— Не то, чтобы из-за тебя, но… В общем, психанула и всё, — оправдываюсь едва слышно.
Вдаваться в подробности собственной истерики, по большей части посвящённой другому мужчине — не буду точно.
— Хм… — привычно откликается Рома.
На некоторое время воцаряется тишина. Мы так и сидим на крыльце. Я позволяю ему обнимать себя, а сама склоняю голову, уложив ему на плечо. Очень хочется сохранить это мимолётное умиротворение в душе, которое сейчас необходимо, как воздух. За последние три дня происходит слишком много всего, и данный покой, пожалуй — лучшее, что только можно теперь пожелать.
— Мама твоя звонила, — вспоминаю то, что ещё упустила. — Они послезавтра утром прилетают. Я обещала их встретить в аэропорте.
Так и не смотрю на мужчину, но всё равно чувствую, как он заметно напрягается.
— Я же сказал ей не приезжать, — выдавливает он сквозь зубы.
Невольно улыбаюсь. Редко, когда Агеев позволяет себе вот так в открытую показывать гнев или злость. Для меня такое откровение дорогого стоит.
— Да ладно тебе, — отзываюсь, внимательно вглядываясь ему в лицо. — Заберу сына, останемся дома — он у нас как крепость, а ты охрану дополнительную поставишь. Всё хорошо будет. Вообще не понимаю, зачем тебе было заставлять меня ехать сюда. Можно подумать, первый раз мы сталкиваемся с ситуацией, когда требуется помощь в обеспечении безопасности, — заканчиваю уже в раздумьях.
Вот только это нисколько не помогает.
— Ты сейчас находишься в этом городе — не потому, что я не могу обеспечить тебе и сыну безопасность в нашем доме, — нехотя сознаётся муж. — Есть кое-что ещё, Жень… — он замолкает, явно не собираясь договаривать.
Но на этот раз я не позволю ему молчать.
— Агеев, не беси! Говори, как есть!
Мужчина в очередной раз тяжело вздыхает, а затем поднимается на ноги в явном намерении вернуться в дом. Но возразить по этому поводу я не успеваю.
— Тут подожди меня. Я сейчас вернусь. Всё покажу тебе и расскажу… Может так и правда будет лучше, — натянуто улыбается он. — А то Нина Анатольевна уже спать легла. Да и, в любом случае, не хотелось бы, чтобы она услышала.
Пока муж исполняет своё обещание, я успеваю допить оставшееся в стакане. К тому времени, как он возвращается, моё сознание окончательно успокаивается и напоминает больше нечто абстрактное и плавающее, чем здравое.
— Вот, — протягивает довольно объемный пластиковый пакет, — смотри.
Мужчина усаживается рядом и терпеливо ждёт, пока я доберусь до содержимого. Мне же в срочном порядке нужна ещё порция алкоголя, как только моему взору предстают фотографии с мест преступлений и куча сопроводительных документов по ведущемуся следствию дела… которому почти восемь лет.
— Ни черта не понимаю, — бормочу едва слышно.
К горлу подкатывает тошнота, но я проглатываю ещё немного алкоголя, и она временно отступает. Повторно смотреть на распятые и истерзанные тела девушек я больше не рискую…
Как же много крови и зверства!
— В общей сложности на данный момент мы имеем двенадцать убийств. Серия идентичного почерка. То, что это дело рук одного человека — неоспоримо. Сначала их долго избивали, потом насиловали, ну а уже после они просто истекали кровью от внутренних повреждений, — терпеливо констатирует действительность Рома. — Наша соседка, да и все остальные жертвы: знаешь, что их связывает? Помимо возраста, внешних параметров, а также обширного территориального признака по месту жительства.
Мотаю головой в отрицании. Буквы, напечатанные двенадцатым шрифтом в документах, плывут перед глазами. Как ни стараюсь вникнуть в суть написанного, мне явно понадобится гораздо больше времени, чем пара минут, чтобы понять хоть часть из того, что держу в руках, поэтому всё, что могу сейчас — лишь перебирать бумаги между пальцами, бегло вглядываясь в строчки. И даже когда натыкаюсь на имя одной из бывших одноклассниц, всё равно не понимаю. Так и застываю, бестолково пялясь на него. Последний раз видела Ольгу Орлову, когда та вместе с Ленкой подвозила меня до вокзала в день, когда я, будучи семнадцатилетней беременной, сбежала из родительского дома и покинула город. Она и сама собиралась уезжать тогда.
М-да…
А я-то думала, что она и правда уехала.
— Каждая из них так или иначе была знакома с тобой, Жень, — озвучивает Агеев выводы, на которые я пока не способна. — Каждая, — подчеркивает повтором. — Вся эта херь завязана на тебе, дорогая моя жена. И мне пришлось быть о-очень убедительным перед некоторыми ребятами, чтобы тебя не привязали ко всему этому дерьму, хотя это первое, что необходимо было сделать.
